Фредерик Бегбедер - Любовь живет три года
Под конец она сообщила, что уже нашла мне замену, кого-то поизвестнее, постарше и подушевнее меня. Это была правда (я узнал позже, естественно, последним), она подцепила его у себя на работе. Такого оборота дела я не ожидал. Я наорал на нее.
– Молоденькая куколка, которая спит со старыми хренами, – гадость, и старый хрен, который спит с молоденькими, – такая же гадость. Ловко устроились!
– Я предпочитаю красивого и порядочного старика молодому пошлому невротику, – ответила она.
Не знаю, почему я воображал, будто Анна будет вечно лить слезы, как безутешная вдова. И не знаю, почему эта новость так меня разозлила. Вообще-то нет, знаю почему. Я просто вдруг обнаружил, что у меня есть самолюбие. Ишь ты, пуп земли! Мнишь себя незаменимым, а тебя заменяют в два счета. Что я себе вообразил? Что она покончит с собой? Или зачахнет от горя? Пока я, желторотый пижон, уверенный в своей неотразимости, – конечно, какая женщина устоит перед таким шикарным плейбоем? – мечтал об Алисе, Анна, оказывается, тоже думала о другом и преспокойно наставляла мне рога, да еще постаралась, чтобы каждая собака об этом знала. Больно меня в тот вечер приложили. И поделом. Вернувшись домой, я услышал по радио Моцарта.
Всякая Красота вырождается в Уродство, удел Юности – Увядать, наша Жизнь – медленное Загнивание, мы Умираем каждый День. К счастью, у нас всегда остается Моцарт. Скольким людям Моцарт спас жизнь?
XXVI
Очень сексуальная глава
Никуда не денешься, пора поговорить о главном, то есть о сексе. Крали моего круга в большинстве своем убеждены, что заниматься любовью – это лечь на спинку с болваном в смокинге, который поелозит сверху, в стельку пьяный, эякулирует в их недра, после чего отвалится и захрапит. Их половое воспитание осуществлялось в рамках снобских вечеринок, крутых частных клубов и дискотек Сен-Тропе, в обществе самом что ни на есть для этого неподходящем – папенькиных сынков. Сексуальная проблема папенькиных сынков состоит в том, что они с пеленок привыкли все получать, ничегошеньки не давая. Дело даже не в эгоизме (ВСЕ мужчины эгоисты в постели), просто некому было им объяснить, что есть какая-никакая разница между девушкой и «порше». (Когда помнешь девушку, папа не ругается.)
Это крайности, и Анна, слава богу, была не из их числа, но и особой склонности к этому делу не имела. Наше самое большое сексуальное буйство имело место в свадебном путешествии, в Гоа, когда мы накурились дурмана. Экзотично, эстетично, эротично, сперматично. Нам понадобился этот дым, чтобы раскрепоститься под муссонным ливнем. Но, чего там, этот апогей оказался обкуренным исключением: вообще-то я был так влюблен в этом путешествии, что даже давал обыграть себя в пинг-понг – кто меня знает, поймет, что я был далек от нормального состояния. Да, Анна, узнай сейчас, из этой книги: в наш медовый месяц я нарочно проигрывал тебе в пинг-понг, о'кей?
Секс – большая лотерея: двое могут обожать это по отдельности и не словить кайфа вместе. Зря думают, что со временем все может измениться к лучшему – ничего не меняется. Это вопрос эпидермиса, иначе говоря, вопиющая несправедливость (как все, что имеет отношение к коже: расизм, морщины, угри…).
Вдобавок наша нежность только все усугубляла. В любви положение становится по-настоящему тревожным, когда пара переходит от порнофильма к детскому лепету. Когда вместо: «сейчас я кончу тебе в рот, прошмандовка», мы говорим: «ути-пути, лапочка, кисонька, малипуся моя, поцелуй меня скорей покрепче», – есть основания бить во все колокола. Заметно становится очень быстро: даже голоса ломаются за несколько месяцев совместной жизни. Мужественный мачо с зычным басом начинает сюсюкать, как младенец на коленях у мамочки. Роковая женщина с хрипотцой в голосе превращается в сиропную девочку, путающую мужа с котенком. Нашу любовь сгубили интонации.
И потом, есть этот мощнейший охладитель отношений, самое сильное из когда-либо изобретенных снотворных под названием Супружеский Долг. День-два не трахались – ничего страшного, не стоит упоминания. Но проходит четыре-пять дней, и сознание невыполненного Долга становится темой для разговоров. Уже неделю не занимались любовью – и все начинают комплексовать, что за дела, удовольствие превращается в обязаловку, в повинность, просачкуй еще неделю – и давление на психику станет невыносимым, кончится тем, что будешь дрочить в ванной над порнокомиксами, чтобы у тебя встал, фиаско обеспечено, полная противоположность желанию – вот что такое Супружеский Долг.
У нашего поколения с половым воспитанием дела обстоят из рук вон плохо. Мы думаем, что знаем все, потому что объелись фильмов категории "X" и потому что наши родители будто бы совершили сексуальную революцию. Но всем известно, что никакой сексуальной революции не было. В сексе, как и в браке, ничто ни на йоту не сдвинулось за сто лет. Двухтысячный год на носу, а нравы все те же, что в XIX веке – и даже, пожалуй, более отсталые, чем в XVIII. Мужчины самовлюбленные, неуклюжие, не знают, как подойти к женщине, девушки застенчивые, неопытные, комплексуют, боясь прослыть нимфоманками. Доказательство тому, что наше поколение – полный ноль в сексе, успех теле– и радиопередач на постельную тему и ничтожный процент молодых людей, надевающих для этого дела презерватив. Чем не показатель того, что они не способны нормально об этом говорить? Ну так прикиньте, если молодежь вообще ни уха, ни рыла, то уж буржуазная молодежь тем более-Просто катастрофа.
Алиса же в этих тухлых кругах не вращалась. Она смотрит на секс не как на обязанность, а как на игру: у игры есть правила, их нужно знать, чтобы играть, но это не значит, что их нельзя менять. Для нее не существует никаких табу, она коллекционирует фантазмы, все хочет испробовать. С ней я наверстал тридцать лет отсталости. Она научила меня ласкам. Женщину надо легонько поглаживать подушечками пальцев, касаться ее кончиком языка; как я мог догадаться, если никто никогда мне этого не говорил? Я узнал, что заниматься любовью можно в самых разных местах (автостоянка, лифт, туалет ночного клуба, туалет поезда, туалет самолета, да почему только в туалетах – в траве, в воде, на солнце), с самыми разными аксессуарами (садо, мазо, фрукты-овощи) и в самых разных позах (лежа, стоя, сидя, спереди, сзади, со всех сторон, вдвоем, втроем и так далее, привязанным, с привязанной, Севильским бичевателем, садовником Сада пыток, спермонапорной колонкой, бензонасосом, глотательницей змей, домино-демонико, так, сяк и наперекосяк). Для нее я стал более чем гетеро-, гомо– или бисексуалом-я стал всесексуалом. Зачем себя ограничивать?
Я готов трахаться со зверьем, с насекомыми, с цветами, с водорослями, с безделушками, с мебелью, со звездами – валяйте все, кто хочет. Я даже обнаружил в себе поразительную способность сочинять истории одна другой невероятней, чтобы нашептывать их ей на ушко во время акта. Когда-нибудь я опубликую сборник, который шокирует тех, кто плохо меня знает. Нет, правда, я стал самым настоящим маньяком и полиморфным извращенцем, короче – повесой. Почему, собственно, только старикам позволено пускать слюни?
В общем, так: если постельная история может стать историей любви, то обратный случай – большая редкость.
XXVII
Переписка (I)
Первое письмо к Алисе:
"Дорогая Алиса!
Ты чудо. Почему, собственно, на том основании, что тебя зовут Алиса, тебе нельзя сказать, что ты чудо?
У меня голова идет кругом. Следовало бы запретить таким женщинам, как ты, приезжать на похороны бабушек. Прости, я не хотел. Это ведь был мой единственный шанс провести с тобой тот уик-энд.
Марк".
Никакого ответа. Второе письмо к Алисе:
"Алиса!
Послушай, ты, часом, не женщина моей жизни, а?
С нами что-то происходит, правда?
Ты сказала, что тебе страшно. А мне, что мне тогда говорить? Ты думаешь, я придуриваюсь, а я в жизни не был так серьезен.
Я не знаю, что делать. Хочу тебя увидеть, но знаю, что не стоит. Вчера ночью я исполнил свой супружеский долг, думая о тебе. Это гадко. Ты нарушила мой покой, я не хочу нарушать твой. Это письмо будет последним, но забуду я тебя не скоро.
Марк".
Постскриптум: «Когда мы лжем, говоря женщине, что любим ее, можно подумать, будто мы лжем, но что-то же заставляет нас сказать ей это, а следовательно, это правда». (Раймон Радиге[14])
Никакого ответа. Это письмо было не последним.
XXVIII
Дошел до ручки
Привет, это снова я, живой мертвец из фешенебельного квартала.
Лучше бы мне просто пребывать в меланхолии, в этом есть изыск; так нет же, я никак не выберу между депрессией и ипохондрией. Я зомби, воющий смертным воем оттого, что еще жив. Помочь от головной боли может только Аспежик-1000, но я не могу его принять, так крутит желудок. Добро бы я дошел до ручки, но какое там – меня несет все дальше и дальше, и нет никакой ручки, чтобы ухватиться.
