Станислав Олефир - Колымская повесть
Наконец Прокопий «согласился» и «выбрал» пологую сопку недалеко отсюда.
Затем «спрашивали» Коку, можно ли сжигать его в один день с Прокопием? После, можно ли отправлять по одной дороге с Прокопием? И, наконец, можно ли сжигать на одном костре с Прокопием? На два первых вопроса Кока ответил утвердительно, а вот последний отверг. Так что придется устраивать два кострища.
Потом у обоих «спрашивали», можно ли приглашать «в гости» всех находящихся в стойбище? Прокопий «отказал» бывшей жене Ларисе и мужу Моники — Вите. Кока пригласил всех.
Всю эти «переговоры» проводили баба Мамма и три приехавшие из поселка женщины. Остальные на это время покинули ярангу. Как я понял, столь конфедициально «разговор» проведен для того, чтобы не допустить к вынесению вердикта заинтересованных лиц. Главное, чтобы не вызвать ни у кого сомнения по поводу того или иного «ответа». Но, так или иначе, теперь я иду «в гости» к Прокопию и Коке с полным основанием.
Обнимаю бабу Мамму, признаюсь, что соскучился и очень ее люблю. Затем напоминаю, что стоит нам встретиться — сразу поминки или похороны.
Не оленеводы, а какая-то похоронная команда! Баба Мамма ничего из моих рассуждении не поняла, но улыбнулась, и мы вместе отправились в ярангу бабушки Мэлгынковав.
Там веселье в разгаре. На животах Коки и Прокопия стоят большие деревянные блюда с мелко нарезанными оленьими языками. Каждый из нас должен взять сколько кусочков, сколько близких ему людей не участвует в этом «гостевании». Сначала я беру из Кокиного блюда семь кусочков — за братьев, сестер и маму, потом почему-то вспоминаю Зосю Сергеевну и добавляю еще один. Когда при встрече расскажу ей об этом, она будет довольна.
Из блюда, стоящего на животе Прокопия, беру сразу восемь кусочков и принимаюсь жевать.
«Спящие» пастухи накрыты ватными одеялами, наружу выглядывают только руки. У изголовий чашки с водкой, лепешки, вареная оленина, сыр, кусочки печенья. По бокам от Прокопия расположились бабушка Мэлгынковав и Моника. Возле Коки — бабушка Хутык и Лариса. Бывшая жена Прокопия лет на десять старше его, у нее большие вывернутые губы и широкий утиный нос. Даже не верится, что эта пожилая женщина недавно родила дочь, И вообще, если Прокопий и, вправду, поднял стрельбу из-за Ларисы, то напрасно.
С горстью мяса неторопливо обхожу сначала Прокопия, потом Коку. Женщины приподнимают их руки и бьют ими меня по ногам. Делаю вид, что пугаюсь, дергаю ногами, и все смеются. Ну и развлечение!
В яранге, словно во время демонстрации фильма, полно людей. Толик с дедом Хэччо, Икававом и незнакомым мне мужчиной играют в карты. Надя и Рита тихонько поют «Вагончик тронется», Моника подпевает со своего места. Остальные просто разговаривают между собой, детишки катаются верхом на оленегонке деда Хэччо и звонко смеются. Только что баба Мамма попросила, чтобы я немного повеселил гостей, потому что, если здесь будет скучно, Прокопий и Кока очень на нас обидятся. Здесь и так не скучают, но нужно, чтобы было еще веселей.
Достаю из стоящего в углу яранги ящика бутылку водки, приподнимаю над головой и предлагаю в качестве приза тому, кто, не отрывая рук от носков, сумеет перепрыгнуть растянутый на полу маут. Расстилаю маут, показываю, как нужно прыгать, и еще раз поднимаю бутылку. Толик отложил карты, снисходительно посмотрел на меня, подошел к мауту, наклонился, поймал себя за краешки пошитых из оленьих шкур носков-чижей, прыгнул и… оторвал пальцы от чижей. Недоуменно посмотрел на руки, потом перевел взгляд на чижи, вцепился в них поосновательней, но перепрыгнуть через тоненькую полоску маута снова не получилось.
Когда Толик наклонился в третий раз, дед Хэччо отпихнул его в сторону, что-то провозгласил по-своему, попытался прыгнуть и упал.
Что здесь началось! Смех. Подначки. Такая пустяковина и… не могут.
Прыгали все, включая бабу Мамму и бабушку Хутык. Только Николай Второй снисходительно улыбался. Вот если бы организовали соревнование с оленями — тогда другое дело. А скакать, словно ребенок — пустое занятие!
Напрыгались, выпили водку, разбавили чаем и новое развлечение. Предлагаю сыграть в садовника. Кто помоложе, помнит эту игру с интерната, и все с готовностью кинулись определять, кто будет морошка, кто брусника, кто голубика, а кто ядовитая чемерица. Из пожилых играла одна бабушка Мэлгынковав. Я сказал ей, что теперь она карликовая березка и игра началась.
Все фанты игроки должны были снимать с себя. Набив руку еще в пионерлагере, я в два счета раздел чуть ли не до нага Толика, Надю, Риту и бабушку Мэлгынковав. А потом заставлял их нюхаться, целоваться, лаять на собак, кричать куропачом и участвующим в гоне быком корбом. Все кончилось тем, что напуганные хохотом собаки подняли истошный лай. Сразу же дежурившие у «спящих» пастухов женщины схватили специальные махалки и принялись размахивать ими над Прокопием и Кокой. Иначе они могли проснуться и нарушить наше веселье.
Потом Толик, разохотившись, сбегал за колокольчиком, который обычно цепляют на шеи пряговых оленей, и устроил в яранге игру с завязанными глазами. Во время игры не только пожилые, но и Рита с Надей несколько раз падали на Коку с Прокопием, но ничуть не смущались, а даже пинали их ногами. Мол, развалились здесь — ни пройти, ни проехать.
Я попытался поступить так само, но у меня ничего не получилось. Пнуть ногой мертвого человека посложнее, чем проглотить горсть «голубоглазых» личинок носоглоточного овода.
Снова играли в подкидного и «козла», пили водку и ели оленину. Когда в яранге становилось слишком тихо, кто-нибудь из женщин ловил собаку и принимался крутить ей ухо. Та поднимала истошный визг. Сразу же все смеялись, хотя в обычное время такое «развлечение» ни у кого не вызвало бы одобрения.
Как только забрезжил рассвет, пастухи подвели к яранге четырех упитанных важенок и закололи длинным острым ножом. При этом старались попасть в сердце, хотя обычно оленей забивают ударом в затылок. Но это были жертвенные олени, и забивать их можно было только таким способом.
Конечно, столько мяса нам не одолеть, но, возвращаясь домой, каждый прихватит с собою жертвенной оленины. Нужно только следить, чтобы досталась одна мякоть. Брать домой косточки — большой грех и бывают случаи когда, обнаружив в жертвенном мясе — косточку, человек возвращает ее в стойбище вертолетом.
К тому же, если привез домой мясо, им нельзя угощать соседей, тем более торговать. Грех! Нужно тотчас сварить все в одной посудине, а потом уже делать с ним: что душе угодно — есть, угощать соседей, раздавать знакомым.
Для костей бабушка Мэлгынковав приготовила у входа в ярангу специальный мешок. Эти кости сожгут вместе с умершими. Как я понял, это будет равноценно сожженному на костре оленю. Главное, чтобы не пропало ни одной косточки. Вот уж воистину — были бы кости, а мясо нарастет.
