Джоди Пиколт - Ангел для сестры
– Анна, – спросил Кемпбелл, – хочешь воды?
Я посмотрела на него и подумала: «А вы?»
Мне хотелось домой, хотелось убежать туда, где никто не знал моего имени, и притвориться приемной дочерью миллионера, наследницей короля зубной пасты или японской поп-звездой.
Кемпбелл обратился к судье:
– Можно мне сказать несколько слов клиентке?
– Пожалуйста, – ответил судья Десальво.
Кемпбелл подошел к свидетельской стойке и наклонился ко мне так близко, что его слышала только я.
– В детстве у меня был друг по имени Джозеф Ум, – прошептал он. – Представь, если бы доктор Нет вышла замуж за него.
Когда он вернулся на место, я все еще улыбалась и думала, что, возможно, продержусь здесь еще две-три минуты.
Пес Кемпбелла сошел с ума, это ему нужно было дать воды или что-то вроде того. Это заметила не только я.
– Мистер Александер, – сказал судья Десальво, – успокойте, пожалуйста, свое животное.
– Судья, сидеть!
– Прошу прощения?!
Кемпбелл стал красным, как помидор.
– Я обращался к собаке, Ваша честь, как вы просили. – Потом повернулся ко мне. – Анна, почему ты подала этот иск?
Вам, наверное, известно, что у лжи особенный вкус.
Приторный, горький и всегда разочаровывающий, как если берешь в рот красивую шоколадную конфету, а вместо ожидаемого ириса, ощущаешь вкус лимонной начинки.
– Она попросила, – ответила я, и эти два слова превратились в лавину.
– Кто попросил? О чем?
– Мама, – проговорила я, уставившись на ботинки Кемпбелла. – Она попросила отдать почку. – Я перевела взгляд на свою юбку и подцепила ниточку. Может, мне удастся все распутать.
Два месяца назад Кейт поставили диагноз: почечная недостаточность. Она быстро утомлялась, теряла в весе, испытывала жажду, ее чаще рвало. Врачи определяли несколько причин: генетические отклонения, фактор накопления гранулоцитов, уколы, которые стимулировали выработку костного мозга, стресс во время лечения. Кейт назначили диализ, чтобы избавить от токсинов, циркулировавших в ее крови. А потом диализ перестал действовать.
Однажды вечером мама вошла в нашу комнату, где мы с Кейт просто болтали. С ней был и папа, а это значило, что разговор будет более серьезным, чем обычное выяснение, кто забыл закрыть кран в ванной.
– Я читала кое-что в Интернете, – сообщила мама. – Пересадка внутренних органов не такая серьезная операция, как пересадка костного мозга.
Кейт посмотрела на меня и вытащила новый компакт-диск. Мы обе знали, о чем пойдет речь.
– Человеческие почки не продаются в супермаркетах, – заметила сестра.
– Я знаю. Оказывается, чтобы быть донором в пересадке почки, достаточно совпадения нескольких маркеров, а не всех шести, как при пересадке костного мозга. Я позвонила доктору Шансу и спросила, смогу ли я стать твоим донором. Он ответил, что в обычной ситуации, скорее всего, смогла бы.
Кейт услышала главное.
– В обычной ситуации?
– Твоя ситуация не обычная. Доктор Шанс считает, что твое тело отторгнет орган обычного донора, потому что оно уже и так многое перенесло. – Мама опустила глаза. – Он не советует идти на это, если только почку не даст Анна.
Папа покачал головой.
– Это будет сложная операция. Для них обеих.
Я задумалась. Придется ли мне лежать в больнице? Будет ли больно? Могут ли люди жить только с одной почкой?
А что, если у меня самой будет почечная недостаточность, скажем, лет в семьдесят? Где я найду запасную почку для себя?
Прежде чем я успела задать хоть один из этих вопросов, заговорила Кейт:
– Я не буду делать это опять, понятно? Мне уже надоело. И больницы, и химиотерапия, и облучение, и все остальное. Оставьте меня в покое, хорошо?
Мамино лицо стало белым.
– Хорошо, Кейт. Тогда, может, тебе сразу совершить самоубийство?
Но Кейт опять надела наушники и включила музыку так громко, что даже мне было слышно.
– Если уже умираешь, – вымолвила она, – это не самоубийство.
– Ты когда-нибудь говорила кому-то, что не хочешь быть донором? – спросил меня Кемпбелл, а его пес начал вертеться, как юла, посреди зала заседаний.
– Мистер Александер, – сказал судья Десальво, – я сейчас вызову охранника, чтобы успокоить вашего… любимца.
Пес и вправду совершенно вышел из-под контроля. Он лаял, становился передними лапами на Кемпбелла, бегал вокруг него кругами. Кемпбелл проигнорировал и пса, и слова судьи.
– Анна, ты сама решила подать иск?
Я знала, зачем он задал этот вопрос. Он хотел показать всем, что я способна сделать сложный выбор. Ложь вертелась у меня на языке, как змея, но я стиснула ее зубами и сказала не совсем то, что собиралась:
– Меня убедили.
Это, конечно же, было неожиданностью для моих родителей, и их глаза впились в меня. Это стало новостью для Джулии, которая ахнула. Это было новостью даже для Кемпбелла, который обреченно вытер рукой лицо. Именно поэтому лучше молчать. Тогда меньше шансов сломать свою жизнь и чью-то еще.
– Анна, – произнес Кемпбелл, – кто убедил тебя?
Я была слишком маленькой в этом кресле, в этой стране, на этой одинокой планете. Я сцепила руки, чтобы сдержать единственное чувство, которое мне до сих пор удавалось контролировать: сожаление.
– Кейт.
В зале заседаний стало абсолютно тихо. И прежде чем я успела еще что-то сказать, грянул гром, которого я ждала. Я съежилась, но оказалось, что грохот вызван не тем, что земля разверзлась под моими ногами. Это Кемпбелл упал на пол, а его пес стоял рядом, и его человеческий взгляд говорил: «Я же вас предупреждал».
Брайан
Если пробыть в космосе три года, то, когда вернешься, на Земле пройдет четыреста лет. Я только астроном-любитель, но у меня было странное чувство, будто я только что вернулся из дальних странствий в мир, где не мог ничего понять. Я думал, что слушал Джесси, но оказалось, что я его совсем не слышал. Я внимательно выслушал Анну, но опять что-то пропустил. Я вспоминал слова, которые она говорила, и пытался связать их, подобно тому как греки каким-то образом нашли пять точек на небе и решили, что те похожи на женское тело.
Потом я понял, что ищу не там, где нужно. Австралийские аборигены, например, смотрят сквозь созвездия греков и римлян в темное небо и видят страуса, спрятавшегося за Южным Крестом, где звезд вообще нет. О темноте можно рассказать столько же, сколько и о ярких звездах.
Вот о чем я думал. По крайней мере до тех пор, пока адвокат моей дочери не упал на пол и не забился в конвульсиях эпилептического припадка.
Доступ воздуха, дыхание. Если у человека сильный эпилептический припадок, то воздух просто необходим. Я перепрыгнул через барьер, ограждавший места для зрителей, и с трудом оттолкнул пса, который, как часовой, стоял над извивающимся телом Кемпбелла Александера. Припадок адвоката перешел в тоническую фазу, и дыхательные мышцы, сокращаясь, с шумом вытолкнули воздух из его легких. Он неподвижно лежал на полу. Потом началась клоническая фаза, и его мышцы беспорядочно и беспрерывно дергались. Я перевернул его на бок, на случай если его вырвет, поискал глазами что-то, что можно было бы сунуть ему в рот, чтобы он не откусил себе язык. Тут случилось невероятное: пес перевернул портфель Александера и вытащил предмет, похожий на резиновый бублик, который был как раз тем, что я искал, и положил мне в руку. Краем глаза я заметил, что судья вышел из зала заседаний. Я крикнул Верну, чтобы он вызвал «скорую».
