Эрик Сигал - Сильнодействующее средство
Несмотря на все лоббистские усилия, рекомендации признанных авторитетов и даже на детальное рассмотрение обстоятельств частной жизни претендентов, список номинантов на Нобелевскую премию считается лишь предварительным и ничего не гарантирует. Его смысл в том, чтобы из огромного числа кандидатов оставить пятерых, из которых комитет и сделает свой окончательный выбор.
Сам комитет — его называют Ассамблеей — состоит из пятидесяти шведских докторов всех специальностей, облеченных правом отклонить хоть все представленные кандидатуры и взамен выдвинуть своего кандидата.
Конечно, некоторые претенденты усматривали в этом шанс для себя.
Эту странность, естественно, использовали и люди, проталкивавшие по поручению Прескота Мейсона кандидатуру Адама Куперсмита.
Дмитрий Авилов проделал подготовительную работу со всем тщанием и дальновидностью. Еще в стенах советской академии он мостил себе путь к личной славе, ежегодно наезжая в Швецию. Здесь у него был давний и пылкий роман с доктором Хельгой Янсон, микробиологом из университета Уппсала, которая хранила о нем столь нежные воспоминания, что готова была ради Авилова идти на баррикады, даже если бы он вовсе не прошел в финальный список.
Помимо мощной поддержки на местном уровне, в пользу Авилова говорил и удачно выбранный момент для публикации.
Адама Куперсмита никто из комитета лично не знал, однако фармацевтическая компания успешно разнесла весть о его тяжелой болезни.
В души членов комитета удалось заронить сочувствие к выдающемуся ученому, обреченному на столь безвременную кончину. Имелось и еще одно соображение, которое невозможно было проигнорировать. Присуждение премии Адаму Куперсмиту будет означать признание заслуг и Макса Рудольфа, волею судеб лишенного справедливых почестей.
Конечно, помимо Авилова и Куперсмита, в финальном списке стояли еще три фамилии. Кроме того, по традиции на заседании комитета непременно объявится какой-нибудь местный юнец по имени, к примеру, Гуннар Хилберт и выдвинет сам себя, придав собранию налет водевиля. Такое происходило из года в год.
По всем меркам, лоббисты развернулись на полную мощь. На ранних стадиях мимолетно мелькало и имя Сэнди Рейвена. Но по негласной договоренности было решено, что он уже получил свою долю признания и наград.
Неожиданно, когда вопрос, казалось, был уже решен, попросил слова один из старейших членов комитета, почтенный Ларс Фредриксен. И все пошло кувырком.
— Достопочтимые коллеги, при всем человеколюбии, мы не можем допустить, чтобы Нобелевская премия превратилась в подобие Оскара — который особенно славится тем, что дается не тем актерам, кто талантлив, а тем, кто тяжело болен. Я убежден, что ученый не имеет права поступаться принципами, руководствуясь состраданием или тем более завистью.
Он обвел взором присутствующих. Его внушительный вид и веские доводы произвели должный эффект.
— Если болезнь Куперсмита говорит в его пользу, тогда почему богатство Рейвена — наоборот? — продолжал Фредриксен. — В конечном счете, по масштабам научных достижений…
Неожиданно перед ним возник помощник, отчаянными жестами привлекающий к себе его внимание. Старик заметил юношу, тот протянул ему листок бумаги. Фредриксен пробежал записку глазами.
— Господин председатель, по данному вопросу у меня еще есть что сказать, но по некоторым соображениям я прошу вас о пятнадцатиминутном перерыве.
В знак уважения к оратору просьбу удовлетворили и объявили пятнадцатиминутный перерыв.
Заслуженный врач ринулся к телефону.
— Это Фредриксен… — начал он.
— Да, Ларс, рад тебя слышать. Надеюсь, не опоздал?
— Вообще-то, если бы вы позвонили еще через час, я бы уже мог доложить хорошие новости.
— И какие же?
— Что премия присуждена вашему протеже. Я как раз выступал с трибуны. Думаю, премия практически у нас в кармане.
— Ну, слава богу! Слава богу, что только «практически».
— Что это значит, сэр?
— Это долгая история, Ларс. И запутанная. В двух словах — я поставил на другую лошадку. Если мы сейчас переиграем, как думаешь, у Адама Куперсмита будут шансы?
Швед растерялся.
— Но если я верно понял данные мне инструкции, вы хотели, чтобы именно Куперсмита я отсек. Поверьте, было нелегко, этому парню все сочувствуют.
— Вот и хорошо. Значит, ты сейчас пойдешь в зал и сыграешь на этой симпатии.
— Сэр, вы мне позволите высказаться откровенно?
— Разумеется. Что за вопрос.
— По правде говоря, если бы с самого начала я был волен выражать свое собственное мнение, я бы давно поддержал Куперсмита.
— Рад это слышать, Фредриксен. Будь здоров.
Том Хартнелл повесил трубку и немного посидел, задумчиво глядя на пруд своего вирджинского имения.
Это был один из самых трудных разговоров в его жизни. Ему пришлось отказаться от зарока, который все эти годы придавал ему сил. От возмездия Адаму Куперсмиту.
Повернувшись к дочери, он спросил:
— Ты именно этого хотела, радость моя?
Тони нагнула голову и тихо сказала:
— Да, папа.
— И это — после всего, что он с тобой сделал?
— Всему есть предел, папа, — ответила Антония Нильсон. — Адам достаточно страдал. Пусть хоть перед смертью порадуется. Он это заслужил.
Отец не удержался от усмешки.
— Шкипер, если бы люди всегда получали то, что заслуживают, я бы уже давно был не у дел.
Она поднялась. На прощание отец с дочерью нежно обнялись, и она поспешила в аэропорт.
Жизнь Адама давно сузилась до размеров одной комнаты на первом этаже, где теперь помещалась его кровать. Два верхних этажа стояли без мебели, словно подчеркивая никчемность его земной славы.
Часы в доме Куперсмитов на Брэтл-стрит только что пробили четыре утра. Аня тихонько разговаривала с Чарли Розенталем. Она давно забыла, что такое полноценный ночной сон, но от снотворного упорно отказывалась, боясь, что забудется, а Адам возьмет да и придет в себя.
— Мне показалось, его состояние стабильно, — заметил Чарли — не так с уверенностью, как с надеждой. — Я почти уверен, что он меня узнал.
— Узнал, узнал, — подтвердила Аня, желая развеять опасения Чарли, что он больше не может выразить сочувствия лучшему другу.
Чтобы лишний раз подкрепить свои слова, она поделилась с ним сокровенным.
— Знаешь, что самое удивительное? У нас с ним еще на прошлой неделе было подобие близости.
— Да. Это — необъяснимая особенность этого заболевания. Все системы организма незаметно приходят в негодность, а половая сфера еще долго сохраняет свою функцию.
— И знаешь, — хриплым голосом продолжала Аня, — мне совершенно неважно, узнает он меня или нет. Важно, что я знаю: это он. Пусть мы больше с ним никогда не сможем поговорить — пока я вижу его, пока могу заглянуть ему в глаза, даже если они смотрят мимо, мне этого достаточно. Ты понимаешь, о чем я?
Чарли кивнул.
— Очень хорошо понимаю. Это похоже на матерей с больными детишками. Сколько их через мои руки прошло! Им неважно, что малыш ничего не понимает…
Чарли осекся. Он вдруг вспомнил, что перед ним женщина, на которую свалилось сразу два непоправимых горя — безнадежно больной муж и неизлечимое бесплодие.
Аня поняла, что его смутило. Но сейчас у ее материнского инстинкта появилась отдушина.
— Ты прав, — кротко произнесла она. — Адам в каком-то смысле стал мне как ребенок. И пока я могу дарить ему свою любовь — все остальное не имеет значения.
Зазвонил телефон.
— Кто еще в такое время? — вслух подивилась Аня.
— Может, меня вызывают? — извиняющимся тоном предположил Чарли. — Я подойду.
Он прошел к телефону, ответил и тут же протянул трубку ей:
— Аня, я ошибся. В такое время кому-то ты понадобилась.
Она двигалась не торопясь. Ее мало что интересовало, помимо того, что происходило в стенах этой комнаты. И ей было безразлично, кто ее разыскивает из далекого далека.
— Миссис Куперсмит? Точнее — доктор Куперсмит? Это профессор Нильс Бергстром из Каролинского мединститута в Швеции. Извините, если я вас разбудил.
— Ничего страшного, — безразличным тоном произнесла Аня. — Я все равно не спала.
— Полагаю, вы догадываетесь, зачем я звоню? — мягко продолжал доктор.
— Пожалуй, догадываюсь, — прошептала Аня, не уверенная, что у нее хватит душевных сил поблагодарить этого человека за его добрый жест.
— Мне доставляет глубокое удовлетворение сообщить вам — строго конфиденциально, — что сегодня в полдень, то есть через два часа, в Стокгольме будет объявлен лауреат Нобелевской премии в области медицины. И академия намерена воздать должное изобретению препарата «МР-Альфа», впервые опубликованному в журнале «Нью-Ингланд джорнел» вами и вашим мужем с его группой.
