Р.А.Б. - Минаев Сергей Сергеевич
Каким образом руководству картеля удалось договориться с федеральной властью об армейской поддержке, я не понял. Но факт остается фактом – как только в Казань стала подтягиваться техника, в городе началось вооруженное восстание. У руководителей «Ак Барсов», как они себя называли, нашлись и финансы, и деньги, и влияние. А главное, у них обнаружилась воля. Бои под Казанью продолжались больше двух месяцев с переменным успехом, пока солдаты, в основном уроженцы регионов, не стали пачками переходить на сторону повстанцев вместе с техникой. Отбив несколько атак на город, «барсы» перешли в наступление, оказались в численном перевесе и вытеснили за границу республики части ОСБ и приданные им войска. Точнее то, что от них осталось после повального дезертирства. Несколько раз город бомбили, но кто-то «наверху» понял, то применять авиацию против собственных граждан, отстаивая интересы пусть и крупных, но все-таки частных корпораций, не стоит. Бомбардировки прекратились. «Барсы», правда, успели сбить два вертолета, и остов одного из них был выставлен на центральной площади на всеобщее обозрение.
С того момента началось молчаливое противостояние сторон. В СМИ ситуация подавалась в виде обрывочных сведений о «локальной вспышке насилия», «кратковременных беспорядках, подогреваемых бездельниками на фоне кризиса», и прочего в том же духе. Естественно, что правоохранительные органы при этом «полностью контролировали ситуацию». Разрозненные сообщения об истинном ходе дел отчаянно глушились либо представлялись как «дезинформация, имеющая целью дестабилизировать непростую экономическую и политическую ситуацию». На момент моего появления в Казани ситуация выглядела тупиковой. С одной стороны, федералы больше не пытались атаковать республику, но и признать факт свершившегося там переворота не торопились, картель уже слишком сильно ввинтился в государственную систему. С другой – «барсы» ничего не требовали от правительства: ни признания независимости, ни отделения. Требования повстанцев состояли лишь в одном: участники картеля больше никогда не будут заниматься бизнесом на территории Татарстана. Любая корпорация, решив осуществлять деятельность в регионе, обязана была зарегистрировать предприятие, в котором пятьдесят один процент должен был принадлежать республике. По словам парня, чья жена работала во вновь образованном Финансовом комитете, главное было договориться с центром об отчислении налогов. А судя по тому, что неделю назад в Казани снова заработал аэропорт и в город зачастили самолеты с правительственными делегациями, переговоры шли весьма и весьма успешно.
Это не могло не обнадеживать. Теперь мне было понятно – это действительно победа.
Главным словом этих дней стало «восстановление». О нем говорили по местному телевидению, в очередях, барах, открытых теперь допоздна. Это слово означало, что мирная жизнь вернется. И не просто вернется, а непременно станет лучше.
Во вторник вечером комендант общежития передал мне, что согласно распоряжению Комитета по труду, мне предстоит пройти дополнительную регистрацию с заполнением анкеты о прежних местах работы, профессиональных навыках и всем таком, о чем обычно пишут в резюме. Анкету, пахнувшую свежеотпечатанной типографской краской, он вручил мне на месте. Это действительно была стандартная бумага, их тех, что соискатели заполняют в рекрутинговых агентствах, разве что отсутствовала графа «хобби». Видимо, в период «восстановления» у человека не могло быть никаких не связанных с работой увлечений…
На мой вопрос: «Зачем это?» он лишь развел руками, предположив, что будут созданы новые компании, которым необходим квалифицированный персонал. Для того и создается «единая информационная база», как написано в распоряжении.
– Тем более что ты из Москвы, – улыбнулся комендант, – а там такие нужны…
– Ну да, – кивнул я, засовывая анкету во внутренний карман.
Что-то подсказывало мне, что «туда», где «такие нужны», мне попадать не хочется. Настроение стремительно портилось. То ли из-за дождя, то ли оттого, что я слишком хорошо знал, что такое «единая информационная база», то ли из-за внезапно появившегося у меня ощущения, что атмосфера в городе безвозвратно меняется. Становилось душно…
Первыми ласточками грядущих перемен стали «Мерседесы» с мигалками, в одночасье сменившие камуфлированные УАЗы. Сначала их было несколько, и передвигались на них исключительно руководители «барсов». Потом парк спецтранспорта начал быстро расширяться, лобовые стекла машин украсили разноцветные пропуска и талоны, обозначавшие принадлежность к разным комитетам, а вооруженная охрана, гонявшая ранее на «Нивах», пересела в свинообразные джипы. Однажды, проходя мимо Казанского кремля, я заметил, что вся площадь перед зданием администрации заполнена машинами. На их бортах был герб «барсов», и в лапах у зверя вместо автомата появился российский флаг. Нефтяная вышка на заднем фоне пока оставалась.
Потом в городе появилась мобильная связь и строительная техника. Понеслись слухи о том, что «Москва утвердила бюджет на восстановление», вскоре все наладится, и будет много нового жилья, а главное, работы. Но работа теперь будет другой, не такой, как до кризиса. Впрочем, какой именно она будет, не уточнялось.
Дыхание этого нового ветра первыми почувствовали клерки, которые стали собираться группами у бывших офисов. Каждое утро по дороге на работу я видел этих людей, одетых в деловые костюмы. Сначала они стояли с растерянными лицами, не понимая, что того места, куда нельзя опаздывать, больше не было. В их сознании не укладывалось, что двери офисов никто не откроет, их просто некому открыть. Рабочие столы клерков давно покрылись пылью, документооборот умер, начальников больше не было, а корпоративные столовые были завалены грязной посудой. Но клерки продолжали приходить сюда, грустно смотреть на окна своих бывших кабинетов, дергать ручки входных дверей и задавать коллегам один и тот же вопрос: «Когда?». Им больше нечем было заполнить пространство с девяти утра до шести вечера. Некуда себя деть, ведь там, за стеклянными дверьми, была их настоящая жизнь. Жизнь, в которой «весело и вкусно», «креативно и увлекательно», «стабильно и перспективно». Я не мог поверить, что многие из этих людей в феврале стояли на улицах, но так оно и было. И я снова вспомнил Нотова. Похоже, он был прав: они выходили не делать революцию, они выходили торговаться. И между собой вчерашними и собой сегодняшними не видели никаких противоречий. Так же, как и их старшие товарищи, сменившие камуфляж и расшатанные сиденья военных джипов на темно-синие костюмы и мягкие кресла лимузинов.
С каждым новым утром лица клерков менялись. Страх пропадал из бегающих глаз, и лица обретали уверенность. Они чувствовали, что двери скоро откроют, как собаки издали чувствуют возвращение хозяев. Другая работа скоро появится. Жизнь наладится, и все будет по-прежнему. Не хуже, чем у людей, или как там говорится? Мой напарник по траншее сказал, что, по слухам, через две недели отменят комендантский час, а в магазинах прекратятся перебои с сигаретами…
Через неделю после заполнения анкеты меня неожиданно вызвали к начальнику Комитета по труду, успевшему к тому времени преобразоваться в Региональное агентство по трудоустройству. Офис агентства находился на улице Ленинградской в здании гостиницы «Палас» и занимал весь второй этаж. Секретарша мариновала меня в приемной часа полтора, объясняя это невероятно плотным графиком и «постоянно сдвигающимися совещаниями» Волосова, начальника агентства. Судя по хорошему кофе и пачкам московских глянцевых журналов, которыми была завалена приемная, здесь восстановление уже началось. И другая работа тоже появилась.
Я смотрел в окно, наблюдая за тем, как блестит на куполе Кул-Шарифа медленно заходящее солнце, я видел людей, торопящихся в мечеть, я наблюдал за детьми, игравшими на улице в мяч. Потом мой взгляд уперся в Кремль, над которым теперь реяли два флага: «барсовский» и российский, а чуть в стороне от Кремля, на магистрали дорожные рабочие заканчивали устанавливать опоры для рекламного щита. Я уже начал понимать, для чего меня сюда пригласили и о чем пойдет разговор. А в приемной тихо играло радио, и Земфира пела о том, что ей «приснилось небо Лондона, в нем приснился долгий поцелуй», а я думал, что мне уже давно ничего не снится. Ни поцелуи, ни небо, ни ее глаза. Каждую ночь я засыпал, молясь неизвестно кому, чтобы увидеть во сне Аню. Но ничего не происходило. Я не видел снов. Только темные провалы между сумерками сознания и рваными краями неба в моменты пробуждения.
