Дуглас Кеннеди - Пять дней
После десяти минут секса Дэн поцеловал меня, пожелал спокойной ночи и сам тут же заснул. Было еще рано — около одиннадцати вечера, — а завтра воскресенье. Салли ушла гулять. Дом окутывала тишина. Некомфортная тишина. Именно такая тишина поселится здесь со следующего года, когда Салли уедет учиться в университет. Унылое безмолвие проблемного брака, лишенного его непременного атрибута — криков и возни детей, улетевших из родного гнезда. Супруги, оставшись вдвоем, теперь не знают, как заполнить образовавшуюся между ними пустоту.
Я спустилась в гостиную, налила себе бокал красного вина, взяла словарь синонимов, который всегда лежал на небольшом письменном столе, что я поставила в углу комнаты. Потягивая вино, я листала словарь, пока не наткнулась на слово, которое искала: «несчастье». Оно имело — я специально посчитала — более ста двадцати двух синонимов. Сто двадцать два слова, обозначающих неудовлетворенность — одно из состояний человека. Я открыла страницу с буквой «С», нашла слово «счастье». Оно имело всего восемьдесят один синоним. Неужели, для того чтобы описать свою боль, нам требуется больше слов, чем для описания удовольствия, которое мы тоже испытываем? Неужели я через восемь лет, на пороге своего полувекового юбилея, однажды в воскресенье поздно вечером буду сидеть здесь, листая «Тезаурус», и недоумевать, почему я отказалась от радикальных перемен в своей жизни.
Я закрыла словарь синонимов, открыла входную дверь, вышла на крыльцо. Стояла середина октября. Ртутный столбик на термометре опустился почти до нуля. На мне был только халат, а потому на холоде я могла бы простоять не больше минуты. Но именно за эту минуту я приняла решение: в июне, как только Салли окончит школу, я подам на развод.
Только двух человек я посвятила в свой план. Знала Люси. И еще Лайза Шнайдер.
Доктору Шнайдер я позвонила на следующий день после того, как решила уйти от мужа. Доктор Банкрофт с ней уже связалась, поэтому она ждала моего звонка. Лайзе — мы с ней с первой же встречи перешли на «ты» — было лет пятьдесят пять. Рослая, долговязая женщина, всем своим видом она излучала спокойствие; в ее глазах сквозил ум. Беседуя со мной, она была строго объективна, но всегда проявляла искренний интерес к тому, что я рассказываю о себе, к тому, как страстно я желаю изменить тягостный сюжет своего повествования. Офис Лайзы находился неподалеку от колледжа. Я стала посещать ее раз в неделю, каждую среду в восемь часов утра; в больнице я договорилась, что в этот день моя смена будет начинаться с десяти. Поскольку Дэн был уже на работе к тому времени, когда я отправлялась в Брансуик, он понятия не имел, что я обговариваю с психотерапевтом стратегию выхода из нашего с ним брака и обсуждаю все, что тревожило меня многие годы.
— Почему ты считаешь, что одна из главных причин неэмоциональности твоего мужа — это ты сама?
— Потому что над нашим браком изначально висела тень утраты. Моей утраты, ведь я потеряла Эрика. Дэн знал, что я тяжело переживала его гибель.
— Значит, Дэн принял эту часть тебя, когда вы с ним стали встречаться. Интуитивно он понимал, что ты не любишь его так, как любила Эрика. Но его это не оттолкнуло. Получается, он принял решение побороть твою амбивалентность, которая, по твоим словам, в ваших отношениях присутствовала с первых дней знакомства.
На одном из последующих сеансов, когда я объяснила, что давно уже не испытываю к мужу страстного влечения, а просто притворяюсь, Лайза заметила:
— Но разве ты на протяжении многих лет не старалась быть страстной с ним… несмотря на то что никогда не любила его так, как Эрика?
— Меня все равно гложет чувство вины, потому что я два десятка лет прожила с человеком, за которого не должна была выходить замуж. Соответственно, я впустую потратила и его время тоже.
— Значит, Дэн никогда не допуская возможности, что он может уйти от тебя, никогда не замечая твоей сдержанности по отношению к нему? У него никогда не возникало мысли о том, что он женился не очень удачно?
— Все равно я была ему не самой хорошей женой.
— Ты его отвергала физически?
— Нет. Если он хотел заняться сексом, я никогда его не отталкивала.
— Ты когда-либо критиковала его, относилась к нему так, что он чувствовал себя униженным, никчемным?
— Я всегда старалась поддержать его, подбодрить, особенно после того, как его уволили с работы.
— Ты когда-нибудь, не считая той короткой связи несколько недель назад, изменяла ему?
Я покачала головой.
— Принимая во внимание то, что ты рассказала — про его обособленность, эмоциональную отчужденность, недовольство тобой, — я хочу спросить, ты винишь себя за то, что вступила в любовную связь с другим мужчиной?
Я опустила голову, чувствуя, как мои глаза наполняются слезами.
— Я все еще люблю Ричарда.
— Потому что он дал тебе настоящую любовь?
— Потому что мы подходим друг другу во всех отношениях. И я его потеряла.
— Говоря «я его потеряла», ты как будто подразумеваешь, что это ты виновата в том, что он вернулся к своей жене. Хотя на самом деле, после того как вы оба решили, что уйдете от своих супругов, он просто струсил. Почему же ты винишь себя?
— Потому что я всегда чувствую себя виноватой.
Этот метод психотерапевтического воздействия называют «разговорной терапией». Не знаю, помогает ли такое лечение, потому что каждый раз, когда я проезжала через Бат, на меня накатывал приступ уныния, длившийся часами. Часто в постели с Дэном, когда мы занимались сексом — мы никогда не «предавались любви», — я вспоминала прикосновения Ричарда, его возбуждение, то, как он откровенно желал меня. Бывало, за ужином — особенно в те вечера, когда Салли уходила к Брэду и мы с Дэном оставались одни, — я начинала рассказывать о книгах, представленных в литературном приложении к воскресному выпуску «Нью-Йорк таймс». Дэн пытался проявить интерес, а я сразу вспоминала, с каким увлечением Ричард говорил о литературе, сколь оживленными были наши с ним литературные беседы.
Шли месяцы. Зима отступила под натиском весны. Я выполняла свою работу. Дважды в неделю общалась с Беном по телефону, раз в месяц встречалась с ним. Помогла сыну пережить трудный период, когда он впал в отчаяние от того, что его изумительную абстракцию не взяли на большую выставку художников Мэна, которая должна была состояться в мае, по той причине, что одна студенческая работа Бена уже экспонировалась в музее в прошлом году, и потому его не могли вновь удостоить такой чести. Логика организаторов выставки была ясна, но Бен все равно расстроился. Несколько недель мы ежедневно общались с ним, ибо он снова стал проявлять признаки неуверенности в себе, несколько раз вслух задавался вопросом, достаточно ли он талантлив, чтобы добиться успеха в мире искусства, где царит жесткая конкуренция.
