Даниил Гранин - Иду на грозу
Судя по всему, указатель должен был сработать.
Возражения Голицына были серьезны и аргументированы, разложены по полочкам: верно, неверно. Для старика это была всего лишь сумма сведений, кости скелета…
Скрипнула дверь.
— Спишь?
Крылов закрыл глаза. Вспыхнул свет. Тулин постоял, постоял и снова повернул выключатель. Было слышно, как он прошел, задевая за стулья, с треском распахнул окно.
— Спектакль прошел с успехом. Теперь они такие добренькие, такие добренькие… Голицын предлагает к себе в институт. И тебя возьмет, если попросишь. Даже с шиком. Блудный сын вернулся. Лагунов и тот великодушен. Нет, все же они гуманисты. Какая доброта! Какой жест!
— Послушай, Олег, а как у нас был заземлен датчик?
Тулин засмеялся:
— Пример преданности своему делу. Он героически продолжал выполнять свой долг. Вот он перед нами, простой советский человек!
Крылов прищелкнул пальцами.
— Вдруг двойное замыкание? А? Тогда… минуточку… Нет, не выходит, — разочарованно признался он и открыл глаза.
Тулин сидел на диване, притиснув кулаки к глазам.
— Обрыв в цепи питания — вот что могло быть! — сказал Крылов.
— Теперь ничего нам не поможет.
— Но все сходится. Я могу доказать!
— Зачем?
От этого пустого голоса Крылов растерялся.
— Тогда они должны будут пересмотреть…
— Зачем? — снова тем же голосом спросил Тулин. — Ничего не может измениться. Мертвые не оживают. Мы с тобой прикованы к этому мертвецу навечно. И что бы ты ни доказал, тебе всегда покажут на могилу Ричарда. — Он выругался тоскливо, без злости. Одна горькая мысль не давала ему покоя. — Представляешь себе, если бы указатель сработал? Мы бы с тобой сейчас сидели в Москве в номере люкс и готовили бы доклад. Все было бы наоборот. Завтра конференц-зал, стенографистки, корреспонденты. Агатов, Лагунов заискивают, поздравляют. Южин ходит гоголем: недаром, Олег Николаевич, я в вас поверил. Банкет. Премии. Загранкомандировки… Какая ж это лотерея! И для всей этой сволочи я авторитет, прав — от начала до конца. Почему ж мне так не повезло? За что? Нелепый случай — и такое, такое дело накрылось. Начисто. Три года как проклятый я вкалывал…
— Мало ли что. Надо как-то перенести…
— О, у нас всегда достаточно сил, чтобы перенести несчастье ближнего! — Тулин откинулся к спинке, вытащил конфету. — Хочешь? «Белочка»! Раньше, когда я плакал, мать подсовывала конфетку. Теперь самому себе приходится подсовывать.
— Ты согласился пойти к Голицыну?
Тулин бросил ему конфету. Крылов не хотел никаких конфет, но почему-то не мог отказаться. Теплая, смятая конфета была тошно-сладкой.
— Будешь делать у него то, над чем смеялся, — сказал Крылов. — Нехорошо!
— А что такое «хорошо»? И что такое «плохо»?
— Все равно ты не имеешь права.
— Перестань орать. До чего же вы все любите орать!
Он скинул туфли и начал стягивать рубашку.
— Ты только о себе думаешь, — тихо сказал Крылов.
Из-под рубашки послышался ленивый смешок.
— А может, только о тебе.
— Как? — оторопел Крылов.
Рубашка полетела на стул. Тулин снял брюки, потянулся до хруста.
— Думаешь, шуточки с тобой шутили? За такую аварию тебе могли подвесить статью будь здоров. Один ты пошел бы под суд. Но у меня своя корысть — как подумал, что придется к тебе в тюрьму передачи таскать, так говорю: нет, господа, Крылов мне друг, а истины не видно, закрывайте нашу лавочку… — Он кривлялся, выламывался, при слабом свете луны голое тело его зеленовато поблескивало. — Все ради тебя делалось.
Крылов привстал.
— Нечего мной прикрываться. Пожалуйста, оставайся, работай, а я пойду под суд. Впаяют за халатность, но тема наша ни при чем.
Что-то произошло. Они не видели глаз друг друга, но каждый смотрел туда, где были глаза другого, и вдруг Тулин впервые почувствовал нелепость своего тона и, еще не понимая, не веря своему смущению, зябко передернувшись, сказал прежним наигранным тоном:
— Ах ты, христосик!
— Я понимаю, тебе трудно сейчас. Ты отдохни. Это — настроение, — сказал Крылов.
Тулин лег в кровать, укрылся одеялом.
— А знаешь, все логично, — задумчиво сказал он. — Пока у меня шло хорошо, ты дружил со мной и уважал, как уважают всякого удачника. Прибавь к этому, что ты нуждался во мне и я всегда помогал тебе, как мог. А теперь… когда падаешь с седла, становишься последней тварью. Упавшего топчут, и больше всего те, кто поклонялся.
— Нога болит, — сказал Крылов. — А то бы я тебе дал по морде.
Тулин медленно закинул руки за голову.
— Меня уже били. По щекам. Можешь добавить. Лежачего бить удобнее.
— Шут с тобой, — сказал Крылов с трудом. — Тебе сейчас тяжелее… — Он вдруг смутился: а что, если это так? — Ладно, не принимай во внимание. Все это чушь собачья. Пусть делают что угодно. Мне куда хуже видеть тебя вот таким.
Тулин усмехнулся.
— Да ты что ж, полагаешь, что я бы не смог вывернуться, если бы захотел?
— Ну так что ж ты?
— Не хочу.
— Что с тобой, Олег?
Тулин долго не отвечал, потом спросил с интересом:
— Слушай, а зачем тебе все это надо?
— То есть как так?
— А вот так, — повторил Тулин. — Зачем? Зачем ты стараешься?
— Так это ж все несправедливо… и потом — дело. Мне интересно знать…
— Ах, несправедливо, — подхватил Тулин. — Скажи на милость, какой праведник. А я не хочу… Хватит. Мы мучаемся, у нас какие-то нравственные проблемы, а прибыль получает со всего этого кто? Агатовы? Посмотри, как он взыграл на нашей аварии. И Лагунов. У нас высокие цели, творческие мучения, мы жаждем помочь человечеству, а они делают себе карьеру, приезжают сюда выносить нам приговор. Добьемся мы своего или нет, в выигрыше будет Лагунов. Не беспокойся, они проживут в свое удовольствие, ни капельки не терзаясь ни своим эгоизмом, ни беспринципностью или как там еще.
— Ну какое мне дело до них? — Крылов тоскливо вздохнул. — Я ж тебе совсем не про то. Чихать я хотел на них.
— Знаешь ты, юный натуралист, ты мне надоел. Я спать хочу.
Пружины матраца зазвенели. Стало слышно, как за окном трещат цикады.
— Увидим, как ты объяснишь это ребятам, — сказал Крылов.
— Дожили! Ты мне угрожаешь! А я на комиссию сошлюсь. Что с меня взять. Голубушка-комиссия все запретила. Да что там, наши все понимают, смирились.
— А я не смирился.
— Ты? — Тулин присвистнул, но тут же привстал, и Крылов увидел белое пятно его лица. — Кто ты такой? Ах да, ты пророк! Ты ж предсказывал, ты меня уличал, сам Голицын подтвердил твои прорицания. Теперь ты тоже вправе поучать меня. Значит, ты готов без меня продолжать работы? И даже занять мое место? Полагаешь, у тебя есть на это право? Так вот что. Я тебя щадил до сих пор, но я тебе могу открыть глаза. Ты неудачник. На кой черт я связался с тобой? Это же заразительно… Не будь тебя, полет прошел бы отлично. Все это знают. Агатова прислали тоже из-за тебя. Помнишь тогда, в Москве, я говорил тебе. Я так и знал. Не тебе стыдить меня. Он не смирился! Храбрец!.. Тебе нечего терять, вот и вся твоя храбрость. — Тулин неожиданно перешел на шепот: — А кто помешал Ричарда отослать? Ты, ты! Я согласен был отправить его, а ты оставил. Это ты виноват во всем, не я, а ты. Если б ты не вмешался, он был бы жив.
