Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра
Вылетели под вечер. Далеко внизу ландшафт постепенно менялся. Поначалу преобладали бронзовые краски бескрайних болот, местами перемежавшихся зелеными пятнами хвойного леса. Потом пятна стали разрастаться, сливаясь вместе, пока в сумерках, когда в меркнущем свете леса из зеленых превратились в черные, они словно сплошным пуховым одеялом не покрыли землю.
В первые часы полета при дневном свете темная полоска туч, обозначившая край отступающей бури, проходила совсем недалеко на востоке, они летели более или менее параллельно ей. Когда наступила тьма, наконец скрывшая эту полосу, она все равно была там, пухлая, черная, грозная. А может, она даже подступила ближе, так как гуси летели в юго-восточном направлении со скоростью, которая намного превышала движение бури на восток.
Стояла темная, безлунная ночь. Сперва Белощек потерял из виду землю, потом перестал видеть стаю, кроме ближайших к нему птиц. Теперь более, чем когда-либо, чувствовал он свою зависимость от летевшей впереди канадки. Он держался поблизости от нее, опираясь крыльями на идущие от нее завихрения воздуха, почти не отрывая глаз от ее призрачной тени, слабо вырисовывавшейся перед ним.
Прошел уже час с тех пор, как стемнело, когда они внезапно попали в теплое встречное течение и их стало мотать из стороны в сторону. Затем перед ними выросла серая стена облаков. Они нырнули под нее, потому что, хотя гуси и способны лететь сквозь туман и облака, они по возможности стремятся избежать этого. Поднырнув, они могли, как и прежде, оставаться в потоке холодного сухого воздуха, так как старые гуси в стае по опыту знали, что холодный воздух длинным косым клином вторгается под теплые воздушные массы отступающей бури.
Они спустились на сто футов и перестроились. Теплый воздух и тучи сомкнулись над ними, закрыв звезды.
Через несколько минут облака вновь показались впереди - нижняя подкладка туч полого спускалась к поверхности земли, вдоль границы меж холодным и теплым воздухом. Стая спустилась еще пониже, продолжая свой полет.
Они летели так с полчаса, постоянно спускаясь все ниже и ниже, чтобы оставаться под слоем облаков. По мере того как они спускались, под ними начали смутно вырисовываться леса и озера. Теперь стая летела почти над самыми верхушками деревьев, облака перед ней смешались с плотным туманом, приникшим к самой земле. Белая стена тумана, подобно меловой скале, выросла перед ними. Летевший впереди гусак издал громкий, предупреждавший об опасности клич, и они ринулись прямо на эту стену, и теплый туман оку-тал их со всех сторон.
Внезапно Белощек перестал видеть что бы то ни было, не видел даже своей подруги, летевшей на один-два ярда впереди. Вокруг испуганно загалдели гуси, и по их беспорядочным крикам Белощек догадался, что клин начал распадаться. В стае воцарилось смятение. Порой крики звучали громко и близко, потом доносились издалека, приглушенные туманом. Он цеплялся за слабое завихрение воздуха, которым отмечался полет его подруги, стараясь выделить ее голос в перекличке других гусей и непрестанно отвечая ей немного похожим на тявканье криком. Все его перья шли от нервных окончаний, и Белощек был необычайно чувствителен к малейшим переменам давления и направления ветра, но, несмотря на такую чувствительность, для того, чтобы лететь за ней в поглотившей их непроглядной тьме, ему требовалась вся сосредоточенность, на какую он был только способен.
Теперь крики гусей слабо доносились издалека, потом он понял, что они раздаются к тому же и сверху. Птицы набирали высоту, ища в ней защиты. На жуткие две-три секунды он потерял след подруги, затем вновь отыскал, определив, что она тоже поднимается выше, удаляясь от верхушек деревьев, в опасной близости поднимавшихся понизу. Теперь, когда расстроился горизонтальный полет, следовать за ней стало еще труднее.
Несколько минут он держался за ней, неуклонно набирая высоту, временами ненадолго теряя и опять находя ее след. Чем выше они поднимались, тем сильнее становились завихрения. Потом мощный восходящий ток подхватил Белощека, за каких-нибудь две секунды швырнул его ввысь на шестьдесят футов. Он поборол этот ток и вновь обрел способность управлять полетом, но теперь соединявшая их связь оборвалась, и он мгновенно понял, что ее уже не вернуть. Он позвал ее, безнадежно послав в черную бездну ночного неба безумный, отчаянный стон. Ему показалось, что издали он услышал ее ответ, но то было слишком далеко, и он не мог установить направление. Потом наступила тишина.
Белощек остался один.
Для тысяч канадских гусей, захваченных в ту ночь полосой тумана, протянувшейся через все Северное Онтарио, это был всего лишь краткий и довольно безобидный эпизод. Попавшие в зону самого густого тумана и оттого распавшиеся стаи, достигнув областей ясной погоды, образовали новые стаи. У разрозненных пар были все шансы воссоединиться на пути на юг или же на зимовьях; в худшем случае они наверняка могли отыскать друг друга весной по возвращении к местам гнездовий.
Для Белощека это была катастрофа. Он не знал, где лежат те места зимовий. Полет над сушей вдали от моря внушал ему страх, даже когда рядом, вселяя уверенность, летела его подруга и другие гуси. Теперь, в одиночку, полет обратился в ужас.
С час бесцельно летел он вперед, потом фронт непогоды отошел, и туман рассеялся. Сквозь мглу проступили неясные очертания местности. Он увидел озеро и опустился на него, в страхе держась посреди озера, как можно дальше от черных, грозно подступавших со всех сторон берегов.
Он должен лететь на поиски подруги. Должен лететь быстро, потому что она улетает все дальше и дальше. Но его сковал страх.
Его терзали два противоположных чувства - тоска по морю и Барре и влечение к подруге. Когда она была рядом, выбор давался легко, автоматически, сам факт ее физического присутствия создавал между ними такую связь, которой он не мог разорвать. Но теперь-то связь была порвана. Подруга улетела. И страстное желание увидеть море и скалистые берега Барры стало неотвязной, мучительной потребностью.
Несколько часов боролся он с искушением, потом повернул против северного ветра и полетел. Он взмыл высоко над горбатыми берегами озера и двинулся навстречу сверкающему сиянию северных небес.
На рассвете, подобно туго натянутой, зеленой ткани, под ним раскинулись воды залива Джемса, но он без передышки продолжал лететь на север. Где-то там, за этим бесконечным, извилистым берегом, лежит громадное море. А где-то там, еще дальше, за морем, — он лишь крайне смутно представлял себе где — лежит остров Барра.
