Борис Васильев - Глухомань
— Я попробую пройти через ресторан «До рассвета». Если удастся, тогда…
— Да, тогда, — буркнул Валерий. — Давай перекусим, крестный.
Завтракали мы молча, что, в общем-то, было понятно. После завтрака Валерий велел мне раздеться до пояса и начал тщательно крепить пластины со взрывчаткой, провода и прочее необходимое снаряжение. Он много раз занимался такого рода делами, но та старательность, с которой он превращал меня в бомбу, была работой высочайшего класса.
— Кнопка магнитофона — под левой рукой. Постарайся включить его незаметно. А взрывная — под средней пуговицей рубашки, видишь ее? Можно не расстегиваться.
— Понял.
— Ну вот и все, крестный. — Он вздохнул. — Одевайся, пока это безопасно. Опасность я включу перед самым твоим выходом. Давай выпьем по рюмочке на прощанье.
— Выпьем, — сказал я. — Только я кое-что запишу в тетрадь. Вот тут они хранятся, и после моей записи ты все тетради возьмешь с собой. Квартиру могут обыскать, опечатать. Сделаешь?
— Сделаю, крестный.
Я извлек тетрадь из тайника, записал все, что произо-шло в это утро, и добавил фразу, которая зашевелилась во мне, когда я готовил завтрак. И тем поставил точку в своих записях…
ЭПИЛОГ
Эпилог пишу уже я, Таня. Я почти поправилась, мне сделали несколько пластиче-ских операций, но один глаз у меня не видит совершенно. Волосы на голове начали отрастать там, где корни не сожгла кислота, но они — серые. Когда погибает любовь, все становится серым, и я постоянно ношу теперь паричок. Конечно, не кубинский подарок моего покойного мужа. Тот куда-то пропал еще на кладбище, когда меня облили кислотой. Наверно, я сама сорвала его с головы от боли и ужаса, не помню. Но Валера раздобыл мне новый, нашего изготовления и нашего серого цвета. В больнице у меня обнаружили беременность, но моему мужу не суждено было узнать, что он станет отцом.
Мы с Валерой переехали и живем теперь в другой глухомани. В какой — не имеет значения, их множество на Руси. Валера работает бригадиром грузчиков на пристани, а я привожу в порядок тетради моего мужа. Я проставила главки, потому что он писал даты, но тогда многое не стыковалось, и мы с Валерой решили, что главы и подглавки будут понятнее. Я пишу не для своего ребенка, который зреет во мне, я пишу для всех детей. Для всего завтрашнего дня, и Валера сказал, что он непременно найдет издателя для этой истории.
Все получилось так, как они задумали. Мой муж за час до назначенной Зыковым встречи пришел в ресторан и встретился с Херсоном Петровичем. К великому счастью, магнитофон работал исправно и все записал с момента их встречи наедине.
Вот текст записей.
"— Я побеспокоил вас, Херсон Петрович, потому что мне нужен ваш совет. Вы занимались сбытом, когда мы вместе работали, вот я и подумал, как вы можете мне помочь.
ХЕРСОН ПЕТРОВИЧ. Вы знаете, почему живы до сей поры?
— То есть…
ХЕРСОН ПЕТРОВИЧ. Потому что я запретил вас ликвидировать. Хотя вся эта шушера очень на этом настаивала.
— Шушера?..
ХЕРСОН ПЕТРОВИЧ. Подонки, весьма скверно оправдывающие свою очень высокую зарплату. А вы — не такой. Вы искренни, щедры и голову положите за други своя. Вот если бы вы согласились работать в моих структурах…
— Ваших структурах?..
— Я заработал свой первый миллион — естественно, долларов — еще тогда, когда эти мои помощнички верно служили партхозяевам. Я занимался перевозками и сумел так запутать пару эшелонов с бронетехникой, что они пришли к Дудаеву. Ну, потом началась приватизация, а деньги у меня уже были, и я за бесценок скупал самые выгодные предприятия. Один раз засветился перед прокуратурой, но Зыков сумел всучить взятку, и меня выпустили за отсутствием состава преступления. Я немедленно укатил в Глухомань вашим заместителем, потому что не хотел висеть на прокурорском крючке. И здесь мы с вами неплохо поработали как на меня, так и на благо отечества. Это было нетрудно, потому что быстро нашелся умелец, который подделал все ваши печати и штампы.
— Тарасов?
— Вы догадливы. Знаете, почему я вам все это рассказываю?
— Приступ откровенности. Это бывает.
— Потому что вы либо подпишете документ в присутствии свидетелей о полном и безоговорочном подчинении, либо не уйдете никогда.
— Вы прекрасно понимаете, что никакого документа я подписывать не буду. Ради ваших денег…
— Вот за что я вас уважаю. Сейчас мы с вами выпьем коньячку — настоящего, отлично выдержанного — и я вам на прощанье расскажу, что мне деньги не нужны.
— Что, достаточно наворовали?
— Да, заработал я много. Даже очень много, только ведь дело в том, что в отличие от подавляющего большинства наших соотечественников деньги для меня не цель, а — средство.
— Средство чего?
— Достижения полной и абсолютной свободы. При этом форма правления может быть любой — демократической или авторитарной, монархической или президентской — это не имеет значения. Имеют значение только те несколько семейств, которые дергают за ниточки, управляя куклами. Народу это абсолютно безразлично, ему нужны стабильная зарплата и приемлемое жилье. А любить, рожать, орать и пить водку он будет точно так же, как занимался этим тысячу лет. Мы — иные, золотоордынское иго проросло в каждом из нас. Свободные внешне, мы внутри — рабы, которые воспринимают свободу только как волю, а не как некое пространство, строго ограниченное законами. Вы с этим согласны?
— А какая вам разница? Вы излагаете мечту, а мечта — неделима. Зачем же вам мое мнение о вашей мечте?
— Резонно. А для того чтобы эта сумасшедшая мечта превратилась в реальность, нужно не давать стране опомниться. И лучший способ для этого применительно к России — война. Это ведь мы, будущие кукловоды, развязали первую чеченскую, а наши люди взорвали дома, чтобы спровоцировать вторую. Россия не умеет думать, она лишь заучивает слова. Заучили слово «патриотизм», хотя, что это такое, никто объяснить не в состоянии. Вчерашние лютые безбожники ударились в православие, хотя подавляющее большинство из них никогда не держали в руках Евангелия, не говоря уже о Библии. Догадываетесь, к чему я веду речь?
— Мне сейчас не до догадок. Скажите мне откровенно, вы знаете, кто облил мою жену кислотой?
— Узнал только после случившегося, прошу мне поверить. Я пресекаю любую самодеятельность, а потому исполнитель будет наказан самым жестоким образом, уж это я вам обещаю. Но повод для этого изуверства — межвидовая борьба, которая на Руси всегда отличалась небывалой жестоко-стью. Гражданская война — всего лишь один из способов этой межвидовой борьбы за место под солнцем, какими бы красивыми словами мы ее ни называли.
