Мо Инья - Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии
Вспомнив сейчас недавно пережитую сцену, Чокнутый со страхом подумал: задержись он еще немного в той квартире на третьем этаже — и произошло бы нечто ужасное, непоправимое.
— Предъявите билет!.. Ticket! — Перед юношей возникло темное бесстрастное лицо кондуктора. Чокнутый помахал перед его носом бумажкой, и тот повернулся к толстяку.
Толстобрюхий вытащил из кармана тяжелый кошелек и не торопясь открыл его. Чокнутый увидел пачку красных ассигнаций, которые сразу же произвели на него впечатление. Кошелек быстро закрылся и последовал в карман брюк, но молодой человек заметил, что краешек его торчал из кармана. Стоит только протянуть руку — и кошелек у него! Чокнутый услышал громкое биение своего сердца: тук, тук… Но рука осталась неподвижной.
«Проклятье! — подумал он с раздражением. — Почему у меня сегодня в голове все время вертятся гнусные мысли?!»
Ему вспомнились слова матери: «Человек даже в самом безвыходном положении все равно должен оставаться честным!»
Шофер-бенгалец неожиданно затормозил, и машина резко остановилась. Пассажиров, не ожидавших толчка, бросило вперед, и, потеряв точку опоры, они рухнули друг на друга. Толстобрюхого, как и всех других, сильно качнуло, но он все же устоял на ногах, лишь еще крепче вцепился в ремень. Вдруг Чокнутый почувствовал, что на ногу ему что-то упало. Парень скосил глаза вниз. На полу автобуса лежал кошелек толстобрюхого. Сердце юноши заколотилось. Он наклонился, поднял бумажник, однако сразу не отдал его владельцу, а на какой-то момент замешкался, будто колебался. Его рука ощущала мягкую кожу.
Вдруг раздался визг, словно свинью пырнули ножом.
— И-и-и!.. Мой кошелек!.. Украли!
Чокнутый вздрогнул. Рука, сжимавшая кошелек, задрожала.
— Здесь он, у меня… — проговорил юноша, запинаясь.
— Ах ты, подонок! Значит, это ты его утащил! — Тостобрюхий рванул кошелек к себе.
В автобусе начался переполох.
— Жулик! Вор! — послышались крики.
— Вот стервец! В один миг упер!
— Не крал я его! — стал оправдываться юноша. — Я только поднял и хотел отдать.
Но Чокнутого никто не слушал. Он почувствовал резкую боль от удара по левой щеке.
— Ишь смелый, сволочь! — проговорил какой-то жирномордый субъект с золотой серьгой в ухе; расталкивая пассажиров короткими мускулистыми руками, он протискивался к нему. На юношу уставились бычьи глаза, затянутые сеточкой красных сосудов. — А ну, пошли со мной!
— Я не вор! Я не крал! — попытался объяснить парень. — Он сам обронил кошелек.
— Хватит врать! Пошли! — Сильная рука схватила молодого человека за шиворот.
— Никуда я не пойду! — упирался изо всех сил Чокнутый. — Я не вор!
— Говорят, иди за мной} — Мужчина извлек из кармана брюк блестящие наручники. Парень сник.
Автобус подкатил к полицейскому участку, и Чокнутого, как жалкого цыпленка, втолкнули в зловещее здание, окруженное высокой стеной с колючей проволокой.
Вначале он пытался возмущаться, даже кричал и грозился, но мало-помалу свыкся с мыслью о заключении. Время берет свое. Днем вместе с другими узниками его гнали во двор, где он занимался унылым и тяжелым трудом, а вечером, как и все, он возвращался в свою крохотную камеру, чтобы провести на холодном цементном полу еще одну долгую ночь. Все связи с внешним миром, казалось, разом оборвались, и о той жизни, которая текла за окном камеры, ему напоминала лишь старая мать, раза два навестившая его в тюрьме. Вскоре и она перестала приходить, так как слегла больная, не вынеся горя, которое обрушилось на нее.
Через полгода он получил долгожданную свободу. Однако мир нисколько не посочувствовал ему за то, что его бросили в тюрьму по глупой ошибке. Вместо жалости к себе он встречал лишь одно презренье. Люди больше не верили ему, косились, когда он приближался к ним, или уходили прочь, будто он прокаженный.
Найти работу стало почти невозможно. Хозяева, к которым он обращался с просьбами, узнав, что он сидел в тюрьме, наотрез отказывали ему. Правда, некоторые, не знавшие о его злоключениях, иногда все же нанимали его на работу, но, едва прознав о его прошлом, тут же под разными предлогами увольняли.
После долгой полосы безработицы Чокнутому с грехом пополам удалось устроиться разнорабочим в лавке, которая носила громкое название «Добродетель и счастье». Работа и впрямь оказалась на редкость разнообразной. Торговыми делами ведал сам хозяин, походивший на хорошо откормленного борова, да его родственник — молодой бездельник с прыщавым лицом. Этот лоботряс числился в лавке приказчиком, но свои обязанности не исполнял, поскольку делать ничего не умел. Чокнутому пришлось работать за него. Он зазывал у входа покупателей, вел торговлю в лавке и помогал хозяйке на кухне — даже стряпал. Нередко хозяйка заставляла его сажать на горшок детей, менять мокрые пеленки. По существующим правилам каждому приказчику или подмастерью полагалось иметь один выходной день в неделю, однако хозяин лавки «Добродетель и счастье» всячески обходил этот порядок. В выходные дни Чокнутый был обязан находиться в лавке. Работая с утра до позднего вечера, он получал сущие гроши: не больше пяти — десяти долларов в месяц.
Но Чокнутый не роптал. Все, что ему пришлось пережить в последнее время, казалось, сделало его стойким. К тому же его теперешняя работа была ничуть не хуже той, которую ему доводилось выполнять в других местах. Зато в этом отдаленном районе острова его никто не знал, а значит, никто не мог ему напомнить о его прошлом, о котором он сейчас боялся даже подумать. Больше всего он хотел, чтобы все в этом мире забыли о нем, забыли навсегда.
Покупателей в лавке было мало, и торговля шла вяло. Обычно заходили лишь несколько женщин, что жили по соседству. Утром или вечером, возвращаясь с базара на Серангун-роуд, где торговали свежей рыбой и овощами, они вдруг вспоминали, что им надо кое-что купить для дома: сахар, лапшу, сушеных креветок, мыло, туалетную бумагу или другие бытовые товары. Никто из соседок не знал истории молодого человека, и некоторые, кому этот молчаливый парень пришелся по душе, даже просили его иногда принести продукты на дом. Возможно, раньше он постарался бы как-то этим воспользоваться, но сейчас он гнал прочь эти мысли. Главное, ему надо сейчас продержаться год-другой, пока прошлое не отпустит его.
Он ушел в работу с головой и трудился не покладая рук. С его уст никогда не слетало ни слова обиды или недовольства. Чокнутый почти никуда не отлучался, а с наступлением темноты, заперев двери лавки, тотчас шел спать. Толстяк хозяин, которому угодить было очень трудно, как будто был им доволен.
И все же случилось так, что однажды он встретил здесь человека, который его узнал. Приближался полдень. Слепящие лучи солнца заливали узкий проулок, состоявший из старых ветхих домов. Утренний прилив покупателей схлынул, и ждать их в эти часы было почти бесполезно, поэтому Чокнутый решил закусить. После еды он притащил к дверям ворох старых газет, нарезал их на ровные квадраты и, смочив края бумаги клейстером, принялся мастерить треугольные кульки.
Мимо лавки, трясясь на выбоинах в асфальте, промчался большой грузовик, доверху груженный коробками. Густой шлейф пыли, поднявшейся за машиной, повис в воздухе, скрыв на какое-то время всю улицу. Брови Чокнутого сошлись в переносице.
«Ох уж эти королевские власти[142], до сих пор не удосужились починить мостовую!» — подумал он.
В обычную погоду на улице от малейшего ветерка поднимался настоящий смерч, а во время дождя она превращалась в болото, наполненное клейкой жижей. Покупатели, с трудом извлекая ноги из липкой глины, несли грязь в лавку, и после их посещения Чокнутому приходилось хорошенько отдраивать пол.
Когда пыль осела, Чокнутый снова увидел дом, стоящий напротив лавки. В нем была аптека под названием «Зал вечной весны». Под навесом здания Чокнутый заметил фигуру, которая показалась ему очень знакомой. Он внимательно пригляделся. Сомнений быть не могло: Серьга! Сердце молодого человека екнуло. Прохожий повернул голову и, заметив парня, двинулся через улицу к лавке. Левая сторона его лица была обращена к юноше, и Чокнутый отчетливо увидел в его ухе серьгу, которая светилась тусклым желтым блеском. Из узких щелочек глаз на юношу уставились злые зрачки. В уголках губ притаилась холодная хищная улыбка.
«Зачем он идет ко мне? Зачем?» — пронеслось в голове. Чокнутому показалось, что его сердце остановилось. У него засосало под ложечкой.
Но человек, который уже почти успел пересечь улицу, неожиданно повернулся и быстро зашагал прочь.
Словно гора упала с плеч. «Пронесло!» Чокнутый с облегчением вздохнул и опустил голову. Руки его продолжали механически двигаться, склеивая бумажные кульки. Мозг лихорадочно работал. «Почему Серьга появился в этой паршивой дыре? Случайно? Или разыскивал меня?»
