Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)
— За кого он нас принимает — за бандитов? — возмутился Терлинк, хотя его возмущение выглядело тоже не вполне убедительно. — Врываться в жилища! Мы приехали работать, а не грабить. Уж в Европе-то можно побольше награбить, чем в этой дыре.
— Он имел в виду, что нельзя просто заходить в жилища мусульман без особого приглашения, — объявил Корсаков, но Терлинк не унимался.
— Да насрать мне на их приглашения и на их жилища! Чего я там не видел? А что это значит — «не приставать к женщинам»? Он что, за дикарей нас считает? Мы европейцы, мистер, к вашему сведению!
— Приставать к чужим бабам в незнакомом городе — верный способ получить нож в спину. Дураков нет, — наставительным тоном изрек Эрхард Розе.
— Однако расходы на алкогольные напитки не будут включаться в стоимость довольствия — их придется вычесть из вашей оплаты, — невозмутимо продолжал иранец («Пожалуйста!» — пренебрежительно фыркнул Карстен Томас). — Должен вас предупредить, что попытки самостоятельно купить спиртное в городе, во-первых, скорее всего не увенчаются успехом, а во-вторых, также будут расцениваться как нарушение закона и повлекут за собой серьезные неприятности как для вас, так и в особенности для продавца. То же относится к наркотикам («Не употребляем», — пробурчал Карстен Томас). Графики выхода в караул и увольнений в город составите сами. Кто из вас будет командовать — это пусть решает ваш старший.
Иранец имел в виду Ла Барберу. Тот, продремав всю дорогу в автобусе, теперь остался развеять дремоту, прогуливаясь с сигаретой во дворике казармы, и не имел никакого желания видеть уже им ранее осмотренные помещения. Однако, как только речь зашла о нем, он неожиданно возник в дверном проеме и заявил:
— Пусть командует Винсент Келли — он один может объясняться со здешними людьми. На первых порах придется решать много хозяйственных вопросов, и потому потребуется знание языка.
— Пардон, мистер, разрешите с вами не согласиться, — вежливо, но твердо произнес Терлинк. — Мы ничего не имеем против Винса, но нам не приходилось служить с ним вместе. В нашем деле важно знать своего командира. Поэтому я голосую за Фабрициуса — большинство из нас его знает или хотя бы слышали о нем. Он к тому же постарше, поопыт-ней и сумеет защитить наши интересы перед компанией, а это, пожалуй, самое главное. С местными мы как-нибудь договоримся, а если возникнут затруднения, тогда позовем Винса.
— Я не против, — поднял руки Корсаков, он же Винс Келли. — Пусть командует Кристоф, у него больше опыта.
— Доплату за командование переведете на мой счет, — обратился Фабрициус к Ла Барбере.
— Никаких доплат, — отрезал тот. — Вас всего-то раз-два — и обчелся, за что тут доплачивать? К тому же большинство вопросов вы все равно будете решать сообща.
— Ну тогда сами и командуйте, — огрызнулся Фабрициус.
— Прекрасно! Мы подберем вам своего человека, — сказал Ла Барбера и посмотрел на сицилийцев, которые молча стояли в коридоре, переводя глаза с одного говорившего на другого.
— Он согласен, — решительно сказал Терлинк. — Согласен, вы поняли?
Ла Барбера потоптался в дверях, словно соображая, как замять неприятное впечатление от происшедшей перепалки, однако ничего не придумал.
— Ну что ж, тогда располагайтесь, не буду вам мешать, — сказал он. — Желаю приятного отдыха. Завтра утром получите оружие и инструкции на первое время. Этой ночью вас еще будут охранять, но с завтрашнего дня начнете охранять себя сами. Сразу могу сказать, что поначалу вашей основной задачей станет внешняя охрана территории фабрики, то есть скрытый контроль дальних подступов к ней. Арриведерчи!
Трое сицилийцев почтительно поклонились, остальные наемники невнятно что-то пробормотали. Терлинк накинулся на Фабрициуса, упрекая его по-французски:
— Вечно ты со своими деньгами! Хочешь, чтобы нам посадили на шею какого-нибудь неотесанного макаронника? Велика важность — командовать десятком человек! К тому же мы не какие-нибудь желторотые новобранцы: тут каждый и без тебя разберется, что ему делать.
— Вообще-то я считаю, что человек ничего не должен делать бесплатно, — возразил Фабрициус. — Но товарищам я, конечно, не могу отказать, особенно если они так убедительно просят. Что ж, ребята, раз отныне я ваш командир, то вот вам моя первая команда: разбейтесь по комнатам, на каждую комнату по два человека. Мы, как старые однополчане, будем жить с Рене.
Процесс размещения по комнатам завершился очень быстро: помимо старых приятелей Терлинка и Фабрициуса, сразу же решили поселиться вместе немцы Томас и Байтлих и сицилийцы Аббандандо и Д'Акилья. Корсаков вошел в одну из открытых комнат, сел на койку и расстегнул «молнию» дорожной сумки. Из оставшейся троицы — зловещего Эрхарда Розе, красавчика с бессмысленным взглядом Жака Вьена и придурковатого сицилийца Луиджи Торет-ты — ни один не внушал ему симпатий, и он решил ; положиться на судьбу. Через некоторое время в комнату боком, как краб, протиснулся долговязый Розе и, усевшись на кровать, тоже стал распаковывать пожитки. Некоторое время, разбирая вещи и не глядя на соседа, Корсаков слышал только его угрюмое сопение. Пахнуло запахом чужого тела, едким потом, и Корсаков ощутил легкую тошноту. Прихватив туалетные принадлежности, тапочки и халат, он отправился принимать душ. Подняв руки под струями воды, он в очередной раз напомнил себе вытатуированный номер следует скрывать — вдруг кто-нибудь догадается, что это такое, залезет в армейские списки, поскольку они не засекречены, и узнает, кем на самом деле является Винсент Келли. Выяснится, что злейший враг мафии охраняет самое ценное ее предприятие. Да, общие ритуалы — вещь, конечно, хорошая, но с этой татуировкой слишком много проблем. И кому пришло в голову выколоть именно личный номер? Выкололи бы себе все какого-нибудь вьетнамского дракона... Причесавшись после омовения, Корсаков вышел в комнату, прошлепал к своей кровати, рухнул на нее во весь рост и закрыл глаза. Он слышал, как сосед направился в ванную, как плескался там, что-то бормоча, как затем по комнате прошаркали его ноги и под тяжестью огромного тела скрипнула койка.
— Ты не против, если я закурю? — услышал Корсаков и от неожиданности открыл глаза. Собственно, в самом вопросе не было ничего неожиданного — Корсакова удивила лишь странная просительная нотка в голосе Розе. Выпуклые водянистые глаза выжидательно смотрели на него.
— Вообще-то я не курю, но дым мне не мешает, если его не очень много, — ответил Корсаков. Розе чиркнул зажигалкой, закурил и откинулся на спину, придвинув пепельницу, стоявшую на тумбочке, поближе к себе. Воцарилось молчание, но Корсаков чувствовал, что сосед собирается что-то сказать.
— Ты небось не очень-то доволен тем, что я поселился с тобой? — хрипло спросил Розе и как-то невпопад ухмыльнулся. Корсаков вежливо возразил:
— Да нет, отчего же... Какая мне разница?
— Брось, я же вижу. Не ты один такой. Всем не по себе, когда я рядом. Раз я вытащил из-под огня парня, раненного в живот, — если бы не я, ему бы точно пришел конец. Так когда его поставили на ноги, он стал просто бегать от меня — боялся, чТо я начну навязываться к нему в друзья. Со мной так бывало не раз, но все же к этому трудно привыкнуть.
— Хочу тебя предупредить — утешитель из меня плохой, — сказал Корсаков.
— Да я и не хочу, чтобы ты меня утешал, — возразил Розе. — Что есть, то есть, — какие тут могут быть утешения? Просто хотел тебя предупредить, что я все понимаю и можешь со мной особенно не стесняться. Но все же попробуй не обращать внимания на то, что я такой урод.
Корсаков озадаченно молчал. «Может, голубой?» — пронеслось у него в голове. Словно прочитав его мысли. Розе сказал:
— Ты не думай, я не педик. С бабами у меня тоже никогда не возникало проблем — везде, где я только бывал, я шел в бордель, перебирал в нем всех шлюх, и можешь мне поверить: в каждом борделе найдется хоть одна такая, которая без ума от уродов и готова была спать со мной даже бесплатно. Нет, я им, конечно, всегда платил, а вот они мне радовались совершенно бескорыстно... если, конечно, не считать того, что в постели я — настоящий жеребец. Да, с бабами у меня, всегда был полный порядок.
— Ну; здесь тебе борделя не найти, — заметил Корсаков.
— Я знаю, да и черт с ним. Я могу долго обходиться без этого, но если уж дорвусь, то мне удержу нет. А здесь — что делать, потерпим.
Наступило молчание. За окном начинало смеркаться. Снежные вершины далеких гор порозовели, чистейшая синева неба темнела по мере того, как стекал к западу солнечный свет. Глаза у Корсакова слипались, он снял халат, отбросил его на стул и забрался под одеяло. Бесшумно работавший кондиционер создавал в комнате приятную прохладу, и Корсаков с удовольствием это отметил — он ненавидел спать в духоте, высасывающей из тела вместе с липким потом всякую бодрость.
