Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2007)
“The New Times” (“Новое время”), “Огонек”, “Органон”, “Политический журнал”, “Правая.ru”, “Российская газета”, “Русский Журнал”, “Спецназ России”, “Топос”
Лев Аннинский. После “Полустанка”... — “Литературная газета”, 2007, № 32, 8 августа <http://www.lgz.ru>.
К 80-летию Юрия Казакова. “Может, он и мог бы — теоретически — дожить до наших дней (то есть до 80 лет от роду), но практически представить его в нынешнюю эпоху — не могу. Не вписывается! Он уже и в момент смерти как-то выпал из ситуации <…>. Зрение у Казакова дальнее, дыхание глубокое, память запредельная. В переломный, переложный, сумеречный миг явился в русском пространстве такой писатель, след его в русском сознании странен и загадочен”.
Андрей Ашкеров. “Самобытность сегодня — почти подвиг!” — “АПН”, 2007, 10 августа <http://www.apn.ru>.
“<…> тезис о бюрократии как новом классе куда больше относится к нашему времени, чем к советскому. Парадокс в том, что, используя этот тезис, сама бюрократия претерпела впечатляющую мутацию: она действительно осознала себя как вполне осязаемый, действующий класс, а значит, перестала быть пресловутым „классом-в-себе””.
Татьяна Балакина. За колючей проволокой. Из книги воспоминаний “Исповедь”. — “Наш современник”, 2007, № 6 <http://nash-sovremennik.ru>.
“Но я не забуду никогда день 20 августа 1943 года, когда меня вызволил из гестапо добрый немец Зибель… <…> А вот и биржа труда. Построили нас там буквой „П”, как в лагере. В зале стали появляться немки, разодетые, холеные. Они придирчиво осматривали девушек, проверяли волосы, зубы, выбирали понравившуюся и — уводили с собой. Все это напомнило мне кадры из исторических фильмов о каком-нибудь рынке рабов в древние времена. Выбрали и меня…”
Михаил Бойко. Пересуды в бумажном некрополе. Метаморфозы русского реализма от Тургенева до Казакова. — “НГ Ex libris”, 2007, № 28, 9 августа <http://exlibris.ng.ru>.
“Лишенная всякой искусственности, эксцентричности и декадентских „стигматов гениальности” проза Казакова порождала неистребимое чувство дежавю у читателей. Литературные критики обвиняли писателя в многочисленных заимствованиях и даже кражах. Станислав Рассадин, в частности, писал: „Решил перечитать Юрия Казакова. Дело в том, что я всегда считал его писателем дутым. Перечитал в искренней, хотя бы и корыстно-читательской надежде, что ошибался. Увы. Легко вычленяются, выпадают и Бунин, и Чехов, и Куприн, и Лондон, и Хемингуэй, и даже Горький… и в поздних рассказах такие же откровенные кражи”. Но мы можем предположить, что отмеченные Рассадиным совпадения носили не столько генетический (связанный с непосредственным влиянием других авторов), сколько типологический (восходящий к общей литературной традиции, общим культурным контекстам) характер…
В последние годы Казаков оказался в том же тупике, что и вообще реалистическое направление в русской литературе. Пренебрежение к вымышленной фабуле постепенно привело его к тому, что писать ему стало не о чем. Жизненный опыт оказался быстро исчерпан. На один крепко заваренный рассказ расходовались годы. „Сюжетов мало. Да и те даже как-то и не сюжеты вовсе. У нас, русских, вообще с сюжетами никуда. Нет у нас сюжетов, а больше так — ‘жизнь‘…” — сетовал писатель. Бился, как мотылек в стеклянной колбе. Много пил”.
Владимир Бондаренко. Вечный беглец. К 200-летию В. С. Печерина. — “День литературы”, 2007, № 8, август <http://zavtra.ru>.
“„Как сладостно отчизну ненавидеть…” — я сам еще в советские времена не раз приводил эти ужасающие каждого русского строчки как знак торжествующей русофобии. Не отказываюсь от этого и поныне, но… к осуждению этих строк ныне добавлю и осуждение их самим Владимиром Печериным, назвавшим их откровенно „безумными”. Загадочны судьбы русских русофобов, вот уж поневоле вспомнишь упование Христа на покаяние грешников, вспомнишь библейскую легенду о праведниках одиннадцатого часа. Самый близкий пример для сравнения с Печериным — тот же Андрей Донатович Синявский с его „Россия-сука”…”
Бродский: протестант или “жид”? На четыре вопроса отвечают: Зеев Бар-Селла, Леонид Кацис, Виктор Куллэ, Лев Лосев. Беседу ведет Афанасий Мамедов. — “Лехаим”, 2007, № 9 <http://www.lechaim.ru>.
Говорит Зеев Бар-Селла: “В „Исааке и Аврааме” Бродский постиг смысл еврейской судьбы. Я не хочу сказать, что он понял его верно, а может, и верно, — поэт все-таки гениальный. По мнению Бродского, так, как я это мнение понимаю, Б-г заключил с евреями не завет, не договор — Он вынес им приговор. И еврейская Катастрофа была не чем иным, как приведением этого приговора в исполнение. Когда-то в журнале „22” я писал, что еврейский народ — единственный, у которого конец света позади: евреи после Катастрофы так и не поднялись. Да, они продолжают существовать, даже государство создали, но того еврейского народа, который был до Катастрофы, — никогда уже не будет. И Бродский в этой поэме проделал со своим народом весь путь от начала — жертвоприношения Авраама — до самого конца. После „Исаака и Авраама” у Бродского был выбор: либо умереть вместе с умершими, либо перестать быть поэтом. Бродский выбрал третий — перестал быть еврейским поэтом. Следующим за „Исааком и Авраамом” произведением была „Большая элегия Джону Донну”. Произведение абсолютно гениальное, но это произведение уже другого человека, другого поэта <…>”.
Дмитрий Быков. Суд над Ахматовой. — “Огонек”, 2007, № 32, 6 — 12 августа <http://www.ogoniok.com>.
В связи с выходом в свет книги Тамары Катаевой “Анти-Ахматова”. Среди прочего возмущенный Дмитрий Быков беседует с Александром Жолковским , тот говорит: “Я получил это [книгу] в подарок с уважительным инскриптом и сейчас чувствую себя в роли Ивана Федоровича Карамазова, морально ответственного за Павла Смердякова. <…> перед нами не исследование ахматовского мифотворчества, а еще один односторонний и тоталитарный ответ на столь же тоталитарную практику „института ААА” — адептов ахматовского мифа. Этот миф существует и заслуживает анализа: Ахматова, безусловно, первоклассный поэт. Вместе с тем она так выстроила свою стратегию, а частью она так выстроилась сама, так расположились юпитеры и прочая историческая подсветка, что ее безмерно и многократно преувеличили, восторженно раздули, превратив в святую, в этический эталон, в Анну всея Руси, порабощая читателей, третируя и изгоняя несогласных, исключая возможность не только спора, но и анализа… Я не хочу, чтобы меня порабощали. Ахматовой приписываются добродетели, вовсе ей не свойственные. Замечательный, но в основном камерный поэт вырастает в мыслителя и пророка. <…> И книга Катаевой полезна уже тем, что провоцирует появление серьезного филологического ответа, реальной биографии АА, которая до сих пор не написана”.
Cм. также: Виктор Топоров, “Но, Боже, как их замолчать заставить!” — “Взгляд”, 2007, 18 августа <http://www.vz.ru>.
См. также: Марина Зайонц, “Даем подробности!” — “Итоги”, 2007, № 34 <http://www.itogi.ru>.
Cм. также: Вадим Нестеров, “Разговор дефектолога с поэтом” — “Газета.ru”, 2007, 22 августа <http://www.gazeta.ru>.
См. также: Олеся Николаева, “Ахматова как олигарх. Классиков ХХ века продолжают ниспровергать. Но не всех „разоблачают” талантливо” — “Новая газета”, 2007, № 65, 27 августа <http://www.novayagazeta.ru>.
Михаил Генделев. “В русской поэзии происходит чудовищное падение ремесла”. Беседу вел Михаил Эдельштейн. — “Booknik.ru”, 2007, 28 августа <http://www.booknik.ru>.
“Меж тем подлинное, то есть доведенное дрессировкой до автоматизма владение приемом, тропом, поэтикой — это исчезающее состояние. Старые поэты — пятидесятники, шестидесятники — еще владели техникой, современная же поэзия пользуется стандартным набором хорошо если из дюжины приемов. Все достижения случайны, коллеги — наши рисковые ребята — ничего не умеют, все у них от ажиотажа — он же вдохновенность — из рук валится, не в состоянии они решить ни одной технической задачи, не способны держать редкие метры, пользоваться повторами, совершенно забыто искусство балансирования между метром и ритмом. Да элементарно: не умеют построить и подать собственный троп, создать пространство для выгона тропа, дистанцию для того, чтобы троп работал. <…> В массовом порядке коллеги научились, пожалуй, только одному: более или менее искусно поддерживать внешнюю (версификационную, конечно, а не смысловую) энергетику стиха — этакий Бродвей, имитация бродского наката, драйва. Сам Бродский в очень большой степени состоит из имитации Бродского (к вопросу о том, почему поэты вовремя не затыкаются), а уж у его эпигонов это просто очевидно. Но: очень плохо освоены техники русского модерна, не прочтены ни конструктивисты, ни неоклассики, ни обэриуты. Безобразно осмыслены футуризм и русский экспрессионизм. Втуне пропал блистательный поэт Вагинов, никто ничему у него не научился. Не понято, как работала Цветаева. Слуцкий вообще не прочтен”.
