Уильям Стайрон - Уйди во тьму
Она была в пальто. Ее чемоданы стояли в коридоре рядом с ней. Когда Гарри, которому он дал ключ от своей машины, выведет ее из гаража, они будут готовы ехать. То, что он мог сказать сейчас, было безлико, пустячно.
— Скажи ему, чтобы он оставил ключ у человека на пароме. Я знаю его. Я заберу машину завтра. Я пришлю твои подарки.
Она немного приободрилась, смахнула слезы компактной пудрой.
— О’кей, — сказала она. — Извини, зайка. Мне правда жаль, верно? Когда-нибудь станет лучше. — Она окинула потерянным взглядом темный коридор. — У нас нет виски. У тебя…
Он пошел на кухню и взял пинту у одного из цветных. Пейтон положила ее в сумку.
Он нагнулся, чтобы поцеловать ее. Она не шевельнулась, позволив ему поцеловать себя в щеку, в ухо, в волосы. Он стал целовать ее в губы.
— Не надо, — прошептала она, отстраняя его. — Зайка, дорогой;., протрезвей. Затем он и она, а также Гарри, прошли к крыльцу под градом ликующих возгласов и криков, под водопадом риса. «До свидания… — кричали все, — до свидания… до свидания… до свидания!» Машина умчалась по подъездной дороге в сопровождении двух отчаянных «шевроле», полных молодежи. Лофтис пошел назад, к двери, чуть не упав из-за скользкого риса, но его подхватил Монк Юрти, что-то кричавший насчет свадебных ночей, внуков.
— Да уйди ты.
Потом он вспомнил — и внезапно совершенно ясно, — что, стоя в коридоре, снова и снова звонил Долли, а рядом с ним стояла новая порция выпивки. Сидя у телефона, он смотрел на последних, упорно продержавшихся гостей: Полли Пирсон, Монка Юрти, Вишенку Пая, тонкого как тростинка парня по имени Кэмпбелл Как-Его-Там, танцевавшего нечто импровизированное в одиночку, Эдварда, валявшегося в луже шампанского, — и тревога целиком и полностью оставила его. Все были такие радостные. Он не знал того, что играли, но подпевал, думая о новом распорядке своей жизни, и когда Долли наконец ответила на его звонок, он сказал:
— Котеночек, догадайся, кто это?
— Милтон!
— Верно, — сказал он, — здесь у меня все кончено.
— Ох, дорогой, что это значит?
— Я беру такси.
Если только вы не едете на машине, чтобы добраться из Порт-Варвика до Флориды, надо доехать на поезде до Ричмонда, который находится совсем не по пути — на севере, или на пароме пересечь залив до Норфолка и там сесть на другой поезд. Это неудобно и является одной из причин, почему столь многие обитатели Порт-Варвика — из-за его географического местоположения — стали более чем обычными провинциалами, но такое местоположение обогащает компанию, владеющую паромом, да и поездка получается приятная, и все уже привыкли к этому. Узкая коса, куда причаливает паром, находится недалеко от железнодорожной станции, собственно, прилегает к ней — он полон угольной пыли, убогих кафе, запущенных, освещенных неоном аптек, где моряки покупают презервативы и тюбики дезинфицирующей мази, а иногда мороженое. Здесь в воздухе сильно пахнет солью. Ветер колеблет сорняки на пустырях. Негритянские хижины вдоль железнодорожного полотна светятся желтым светом от керосиновых ламп, и в лунном свете появляется черная фигура, чтобы снять выстиранное белье. Автобус, сопя, подъезжает по косе к парому, забирает группу пьяных матросов и уезжает. Опускается тишина. Дверь ресторана хлопает бесшумно из-за ветра; вода набегает на косу, а у конторы, возле ног задремавшего в ожидании пассажира, тихо крутится газета. Время от времени на одном из пустырей находят труп, и если жертва — белая, полиция устраивает погром с палками и фонарями, и зловеще воющими сиренами, порождая нервозность и уныние среди негров.
Поскольку было не слишком холодно, Пейтон и Гарри сидели на скамейке перед залом ожидания — Пейтон пила виски, разбавленное водой, из бумажного стаканчика. На небе были звезды и большая полная луна. Они сидели тут уже пятнадцать минут — компанию им составляла лишь пожилая женщина с попугаем в клетке. Пейтон и Гарри почти не разговаривали между собой. Время от времени попугай выкрикивал «Мое, мое, почему нет!» надтреснутым печальным голосом, и тогда женщина наклонялась и, постукивая по клетке сухой рукой, говорила: «Замолчи, Споттсвуд, или я тебя накрою». Пейтон налила себе еще виски.
Полицейская машина медленно проехала по косе, ее сирена отважно и безо всякой причины мурлыкала. Машина остановилась перед залом ожидания. Глаза за очками в стальной оправе на хмуром старом лице с раздражением и неодобрением рассматривали их. У полицейского был также фонарь, переданный ему сидевшим в тени партнером, и он направил его на Пейтон и Гарри, хотя все здесь было залито светом.
— Вы тут не видели большого негра?
— Насколько большого? — спросил Гарри.
— Шесть футов и три, — прочел полицейский, — лицо не очень темное, усы, над носом шрам.
— Нет, не видели. А что он натворил?
— Сильно избил белого старика. И оставил его лежать посреди Варвик-авеню. Я подумал, может, кто-нибудь тут видел его.
— Значит, избил? — сказал Гарри. — Откуда вы знаете?
— У нас есть улики.
— Какого рода улики?
— Самые разные. Отпечатки пальцев. Он оставил след от ноги… Скажите-ка… — Он замолчал, с подозрением глядя на них. — Что это вы задаете так много вопросов? Вам-то какое до этого дело?
Гарри взял у Пейтон бумажный стаканчик и глотнул виски.
— Я плачу налоги, — сказал он. — И заинтересован в том, чтобы соблюдались закон и порядок.
«Ну и ну, — произнес попугай, — почему бы и нет!»
— Тихо, Споттсвуд, — сказала старая женщина, качнув клетку.
Пейтон налила виски в другой стаканчик.
— Вы что, пьете виски, молодая леди? — спросил полицейский.
Пейтон посмотрела на него не моргнув глазом.
— Если вы уберете этот дурацкий свет от моих глаз, — сказала она, — я вам отвечу.
Свет был тотчас выключен.
— Да, — сказала она, подняв бутылку. — «Олд Оверхолт», — прочла она с ярлыка на бутылке. — Настоящее рисовое виски, бутил и ро ванное на нашем заводе под строгим государственным контролем…
— А вы знаете, существует закон. Штат Виргиния, публичный закон номер сто пятьдесят восемь, — в пику ей сказал он, — который запрещает демонстрацию опьяняющих средств в публичном месте…
Пейтон зевнула.
— Ох, ради всего святого…
Полицейский посмотрел на Гарри.
— Как ваша фамилия? Покажите мне свое призывное удостоверение и регистрационную карточку. Я полагаю, придется мне…
— Его зовут Гарри Миллер, — сказала, вставая со скамьи, Пейтон.
— А ваше имя?
— Миссис Гарри Миллер, урожденная Пейтон Лофтис.
— Урожденная какая?
— Пейтон Лофтис.
— Вы дочка мистера Милтона Лофтиса?
— Да.
— Ну так, значит, благослови меня Бог, — сказал он с ледяной улыбкой, — вы только что обвенчались. Мы прошлым вечером посылали туда специального человека оберегать вас от воров. Ей-богу, вы к тому же очень даже красивая.
«Ну и ну!» — проскрипел попугай.
— Что ж, — произнес полицейский, — нам, наверное, лучше убраться отсюда. — И взмахнул рукой. — Поздравляем!
Машина с воющей сиреной медленно двинулась и исчезла на дороге.
— Вот так-то! — сказала Пейтон и села на скамью.
Гарри взял ее руку.
— Лофтис. Видное имя в этих краях.
— Я рада, что я теперь Миллер, — со вздохом произнесла она. — Боже, как я рада. Я согласилась бы даже быть Липшитц.
— Тогда ты не была бы Миллер.
— Я знаю, — сказала она, опуская голову ему на плечо. — Тогда и жить не стоило бы.
— Ах ты, моя дорогая, я совсем не такой важный человек.
— Нет, ты тоже важный, — сказала она. — Дай-ка мне выпить. — Она вдруг выпрямилась, пригладила волосы. — Будь они прокляты, — сказала она. — Господи, прокляни их!
При этом пожилая женщина подскочила, встала и перешла в зал ожидания, бормоча Споттсвуду что-то насчет спиртного и богохульства.
— Не обращай внимания, лапочка, — сказал Гарри.
— Нет, я буду обращать внимание, — сказала она. — Я устала не обращать внимания. — Она опустила взгляд на свои ногти. — Я сломала один, когда это сделала. Вот смотри. — Она помахала в задумчивости указательным пальцем, на котором был сломан ноготь и частично содран лак. — Я глубоко его вонзила. Я могла бы и глубже, если бы захотела, вот только мало у меня на это было времени. Я могла бы добраться до кости…
— Надо же такое говорить, — вставил он, — забудь ты обо всем этом. И перестань об этом говорить. Тебе станет лучше, если ты обо всем забудешь…
— А я не хочу это забывать. Я хочу всегда это помнить. Как потекла кровь, как разорвалась кожа. Я чувствовала, как под ногтем рвется кожа, и она разорвалась…
Гарри повернулся к ней, схватил ее за кисть.
— А теперь послушай меня, Пейтон, — решительно произнес он, — послушай. Я знаю, что ты чувствуешь и все такое. Но если ты будешь продолжать об этом говорить и проворачивать это в своем мозгу, ты сделаешь несчастными нас обоих, и вся наша поездка будет испорчена…
