Дуглас Кеннеди - Испытание правдой
Схватив пальто и портфель, я вышла из машины и поспешила к главному входу, нервно поглядывая на часы. Я опаздывала на пять минут.
В школьном коридоре было пусто. Я побежала, и мои каблуки громко зацокали по линолеуму. Когда я приблизилась к двери своего класса, то услышала, что мои ученики привычно беснуются. Они притихли, когда я ввалилась в класс, швырнула пальто на спинку стула, открыла портфель и начала рыться в поисках «Бэббита» Синклера Льюиса, который должен был стать темой урока. Среди учеников пронесся тихий гул. Я подняла голову:
— Что-то случилось?
Джейми Бенджамин, самый крутой в классе, поднял руку. Я кивнула.
— Есть шанс, что и нам разрешат курить, учитель?
Только тогда до меня дошло, что у меня во рту дымит сигарета.
Я попыталась сохранить невозмутимость. Не вышло. С трудом сдерживаясь, я подошла к окну, затушила сигарету о подоконник и выбросила окурок на улицу.
— А мусорить разве можно? — спросил Джейми Бенджамин.
Класс отозвался негромким, но дружным смехом.
— Туше, Джейми. И раз уж ты застал меня врасплох, позволь отплатить тебе тем же, попросив объяснить классу актуальность романа «Бэббит» в наши дни.
— Но это же не современная книга. Действие происходит в 1920-е годы.
— Верно, но наверняка ты сможешь найти определенные параллели между ситуацией Бэббита и сегодняшней Америкой?
— Например?
— Скажем… если бы Бэббит жил в наше время, за кого бы он голосовал на последних выборах?
— Думаю, за Джорджа Буша.
— Ты думаешь? — спросила я.
— Нет, я почти уверен.
— И откуда в тебе такая уверенность?
— Потому что Бэббит был консервативным придурком.
Класс разразился хохотом.
— Полагаю, Синклер Льюис согласился бы с тобой. Кто-нибудь еще считает, что Бэббит был консервативным придурком?
Класс заметно оживился — дети втянулись в дискуссию о слепой преданности Бэббита закоснелым, традиционным, вечным американским ценностям и о том, как патриот-бизнесмен со Среднего Запада, сатирический образ которого создал Льюис, с успехом может вписаться в наш, 2003 год. Вот что мне больше всего нравилось в профессии учителя — наблюдать, как ученики сами вступают в диалог и проявляют искренний интерес к обсуждаемому предмету. В такие минуты не приходилось навязывать им учебный материал, который они заведомо относили к разряду тоски. Им нравилось дискутировать, высказывать собственную точку зрения, обнаруживать современность в классике. На какое-то мгновение стены классной комнаты словно отгородили меня от того кошмара, в который превратилась моя жизнь.
Но тут раздался стук в дверь. Вошел директор, мистер Эндрюс. Он крайне редко прерывал урок, и стоило ему переступить порог класса, как я уже догадалась, что он слушал утренний эфир.
Ученики разом встали из-за парт (с дисциплиной у нас был полный порядок).
— Садитесь, — сказал он, обращаясь к детям. Потом, кивнув в мою сторону, произнес: — Нам нужно поговорить, Ханна.
— До звонка осталось всего пять минут.
— Сейчас, пожалуйста, — сказал он. Отойдя от меня, он обратился к ученикам: — Продолжайте самостоятельное обсуждение. Мистер Рид через десять минут проведет урок социологии, и если я узнаю, что в эти десять минут будет нарушена дисциплина, ждите неприятностей.
Он направился к двери. Когда я последовала за ним, он сказал:
— Захватите свое пальто и портфель.
Все в классе слышали это. Воцарилась напряженная тишина — все молча смотрели, как я собираю свои вещи. Я подняла голову и взглянула на своих учеников. В их глазах читалось беспокойство. Никто из них толком не знал, что происходит, хотя, похоже, они догадывались, что я оказалась в большой беде.
Сложив портфель, я снова подняла голову и оглядела море детских лиц. Я пыталась попрощаться взглядом с каждым из них. Потом произнесла «Прощайте» и следом за Эндрюсом покинула класс.
Как только за нами закрылась дверь, он сказал:
— Мы сделаем это в моем кабинете.
Сделаем что? — хотелось мне спросить. Впрочем, я и так знала ответ.
Я пошла за ним по коридору, поднялась по лестнице и вошла в приемную, где за столом сидела его секретарь. Она нервно кивнула мне, когда мы направились в его личный кабинет. Он жестом указал мне на кресло:
— Я только что получил три звонка от членов попечительского совета школы, а также несколько сообщений от крайне обеспокоенных родителей. Все они либо видели репортаж «Фокс ньюс», либо слышали комментарий Росса Уоллеса. И похоже, все местные филиалы крупных телекомпаний передали сюжет с вашим участием в восьмичасовом выпуске новостей.
Я порывалась ответить, но Эндрюс поднял руку, как дорожный полицейский, приказывающий остановиться.
— Позвольте сначала сказать мне то, что я должен сказать. Лично я, зная вас и проработав с вами более пятнадцати лет, охотно поверю в то, что Джадсон заставил вас везти его в Канаду. Точно так же мое личное отношение к тому, что вы изменили своему мужу тридцать лет назад, однозначно: это касается только вас двоих, и никого больше. И лично мне глубоко отвратительно, что этот крикун Росс Уоллес провел параллель между событиями тридцатилетней давности и нынешними проблемами с вашей дочерью. Да, я бывший морской пехотинец, и да, я голосую за республиканцев, но этих шоуменов от консерваторов вроде Уоллеса и клоуна Раша Лимбо я терпеть не могу, настолько они омерзительны. Между тем мои личные симпатии никак не могут повлиять на то, что ваши секреты тридцатилетней давности стали достоянием общественности. Это означает, что…
— Теперь ваши родители и попечители кричат о том, что вы держите на работе аморального учителя?
— Адюльтер — это ерунда. Если бы дело было только в этом, я бы стукнул кулаком по столу и заставил всех заткнуться. Нет, проблема в другом, Ханна. Вы помогли преступнику, находящемуся в розыске, переправиться через государственную границу, дабы уйти от наказания. Возможно, вас заставили это сделать. Возможно, вы не видели другого выхода, кроме как выполнить его требования. Тем не менее вы сделали это… и на сайтах Си-эн-эн и «Фокс ньюс» уже опубликовано заявление Министерства юстиции о расследовании вашего соучастия в побеге Джадсона. Прошу прощения, но позволить преподавать в этой школе учителю, которого подозревают в совершении государственного преступления…
— Вы хотите, чтобы я написала заявление об уходе? — произнесла я на удивление спокойным голосом.
— Давайте не будем торопиться.
— Если мое увольнение облегчит вам жизнь, я готова уйти сейчас же.
— Вы серьезно? — спросил он.
— Абсолютно.
Он участливо посмотрел на меня.
— Вы не хотите сохранить свою работу? — спросил он.
— Конечно хочу. Я люблю свою работу. И вы это знаете. Но вам также известно, что меня могут привлечь к ответственности за пособничество преступнику. Теперь вы знаете и мою позицию в этом деле — я буду кричать во всех судах, что это было запугивание и выкручивание рук. Моя совесть чиста, мистер Эндрюс. Сейчас моя главная и единственная забота — узнать, жива моя дочь или нет. Так что, если мое дальнейшее пребывание в школе грозит обернуться скандалом, я уж лучше облегчу вам жизнь и уйду сама.
Эндрюс молчал какое-то время, постукивая пальцами по крышке стола. Наконец он произнес:
— Нет необходимости увольняться. Однако я попрошу вас взять отпуск. Разумеется, оплачиваемый… и поверьте мне, я разнесу этот попечительский совет, если они станут возражать. Я выступлю с заявлением для прессы, в котором скажу, что вы попросили об отпуске и это вовсе не увольнение. Если меня спросят, я отвечу, что вы всегда были самым любимым и уважаемым членом нашего коллектива. Но предупреждаю сразу: попечительский совет — это сборище ультраконсерваторов, и, если Минюст все-таки решит открыть против вас дело и ситуация выйдет из-под контроля, я, честно говоря, не знаю, как долго мне удастся сдерживать их натиск.
— Я не сомневаюсь в том, что вы сделаете все возможное, мистер Эндрюс.
— А сейчас, наверное, вам лучше покинуть здание школы. Я попрошу своего секретаря привести в порядок ваш кабинет. И последнее: у парадного входа собралось человек десять репортеров. Может, вас вывести через черный ход?
— Было бы неплохо.
— Ваша машина на парковке?
Я кивнула.
— Темно-синий джип «чероки»? — спросил он.
Я снова кивнула.
— Не могли бы вы дать мне ключи?
Я передала ему связку ключей. Он вышел в приемную и тут же вернулся:
— Джейн подгонит машину к двери.
Мы молча подождали две минуты, потом мистер Эндрюс дал знак, чтобы я следовала за ним. Мы спустились по лестнице к выходу на задний двор. Машина уже стояла там, и Джейн рядом. Но как только я сделала шаг к машине, огромная толпа репортеров и операторов выскочила из-за угла. Они тут же обступили нас плотным кольцом и начали засыпать вопросами. Мистер Эндрюс попытался утихомирить их, заявив, что мне нечего сказать им сейчас. Но его голос тонул в нескончаемом потоке злобных выкриков:
