Дмитрий Вересов - Огнем и водой
– Ян Сильвестрович! – Переплет пожал его руку.
Несколько мгновение они смотрели друг на друга, можно было подумать, что слова этим двоим не нужны. Полное взаимопонимание. Через несколько минут участники собрания заняли свои места за столом.
Ян Сильвестрович рассматривал бумаги, принесенные Акентьевым. Тот, в свою очередь, – то, что принес он. В чашках стыл черный кофе. Время остановилось. Наконец, Переплет откинулся в кресле, посмотрел на своего союзника.
– Сколько времени это займет, как вы думаете?! – спросил он.
Ван Хеллер пожал плечами, голова едва не исчезла между них. Сейчас он был похож на стервятника, собирающегося попировать на падали.
– Полагаю, прежде чем делать какие-либо прогнозы, следует преодолеть сопротивление. Экологи опять собираются жаловаться в Евросоюз. Я только одного не могу понять – каким образом к ним просочилась информация?!
– В этом как раз нет ничего удивительного! – заметил Акентьев. – У них свои шпионы, у нас свои. Курбатов категорически не желает вести со мной переговоры. Я уже несколько раз пытался связаться с ним, но он упорно меня избегает. Его, разумеется, можно понять, поскольку все, что он там в своей Британии измыслил вместе со своими англичанами, идет вразрез с нашими планами. Тем хуже для него, как я полагаю.
– Если не будет задержек с поставками, если мы сможем выдержать темп, то в ближайшие год-полтора… – сказал Ван Хеллер.
Акентьев вздохнул.
– Слишком много «если», – сказал он и обратился к собравшимся: – Ну что ж, начнем, пожалуй, заседание!
Затем выступали какие-то неизвестные Иволгину личности, доказывали с ворохами графиков, что деятельность «Морских ворот России» неизбежно приведет к изменению энергетического баланса, что, в свою очередь, повлияет на тектонику приневской низменности. Следствием станут серии подземных толчков, которые фатально скажутся на городе.
Акентьев кивал, время от времени бросал взгляд на Вадима. Иволгина несколько смущало это внимание.
Следующим на повестке дня стоял вопрос о переносе столицы в Петербург. Присутствующие загудели, как растревоженный пчелиный улей. Можно было подумать, что перенос этот зависит от их решения. Акентьев встал, намереваясь высказаться по этому поводу. «Послушаем, послушаем», – подумал Иволгин. Он не сомневался, что выступление Акентьева задаст тон всем остальным, было просто любопытно убедиться – окажется ли он прав. Однако выслушать Переплета ему было не суждено. В следующий момент в зале раздался оглушительный взрыв, эпицентр его находился возле кресла Акентьева. Иволгин запоздало упал на пол, почувствовал кровь на лице. Уши заложило, звон в голове не прекращался. Помещение затянуло черным дымом, двери распахнулись, и пожарные в оранжевых комбинезонах и шлемах стали заливать все вокруг пеной из огнетушителей, вытаскивать людей из ада. Пламя трещало на стенах. Тело Александра Акентьева, отброшенное взрывом к стене, распласталось под каким-то невероятным углом. Вадим вдруг понял, что у Акентьева нет головы.
Иволгин отвернулся, и его стошнило. Дым уносился в окна, стекла были выбиты взрывной волной, и горящие черные шторы развевались на ветру.
О взрыве в здании КУГИ сообщили по всем ведущим каналам. Председатель КУГИ Григорьев скончался на месте. Количество пострадавших постоянно уточнялось. Судя по всему, на этом закрытом заседании присутствовало больше человек, чем набиралось на аналогичных мероприятиях в Смольном. Курбатов качал головой, натыкаясь в списке погибших на фамилии тех, кого он считал до сих пор своими сторонниками.
– Этот-то как здесь оказался?!
Предатели. Что ж, получили, что заслужили. Хуже было другое – как это уже неоднократно бывало в истории – объект покушения остался цел и невредим.
Александр Акентьев не получил ни царапины и был единственным, кто оказался в состоянии общаться с прессой. Более того, несмотря на предупреждения врачей, настоял на интервью. Выглядел как рок-звезда после удачного концерта.
Акентьев смотрел прямо в камеру, и Курбатову показалось, что смотрит он на него. Он включил звук, зная уже заранее, что услышит.
– …несмотря на случившееся, мы будем продолжать работу в интересах города. Я готов заверить общественность, что никакие угрозы не заставят нас свернуть с намеченного курса. Наоборот, происшедшее лично меня только укрепило в уверенности, что мы на правильном пути. Поясню свою мысль – то, что случилось, ясно свидетельствует о том, что мы вмешались в сферу интересов криминальных группировок, для которых подобные расправы с конкурентами, как известно, обычное дело.
Это был один из излюбленных ходов Акентьева – он умел и любил внятно и доходчиво разъяснять свою логику. Людям это нравилось.
– Ты слышал? – Наташа вошла растерянная. – Взрыв в КУГИ. Вадим в больнице с контузией!
– Кто?! – Курбатов, поглощенный своими мыслями, не сразу понял, о ком идет речь.
– Вадим! – Наташа задумалась, глядя на мужа. – Это твоих рук дело.
– Что именно?!
– Перестань, я помню все, что ты говорил до сих пор про Акентьева. Этот взрыв…
– Тише, тише! – Курбатов огляделся.
У стен есть уши. Во всяком случае, они точно есть у прислуги и у Веры. Иногда Курбатов жалел, что по ряду причин не может постоянно жить на борту своей яхты.
– Не бойся, – сказала она, презрительно улыбаясь, – я в милицию обращаться не стану. – Послушай! – Курбатов развел руками. – Даже если предположить, что я мог иметь ко всему этому какое-то отношение, неужели ты думаешь, я мог знать, что там окажется твой бывший супруг! Она замотала головой и выбежала из комнаты. – Иногда нужно уметь признать поражение, – подумал Курбатов вслух и, сняв трубку, попросил секретаря соединить его с Александром Акентьевым.
Глава 2
Город погрузился во мрак и оцепенел, ожидая удара. Никакого движения – ни машин, ни людей. Странные строения, выросшие на месте с детства знакомых домов, вытянулись к небу, срастаясь в один великий Пандемониум, первую цитадель инферно на земле. Тьма сочилась из его окон-пор, заражая все вокруг безумием.
Бронзовые изваяния рассекали темный воздух блестящими щупальцами. Чудовищный змей, оседланный императором, изогнулся, просыпаясь ото сна. И факел в руках Петра был единственным светочем во мраке, где сновали черные тени.
Он даже смог интуитивно угадать, где находится эпицентр инфернального безумия, – где-то в районе Московской площади. Но это уже не будет иметь никакого значения. Ничто уже будет не остановить.
Должен же существовать какой-то способ. Для одного человека. Точку опоры найти и перевернуть мир. Только вот где она, точка опоры. Что она?! Или кто?..
Евгений очнулся ото сна. Свет пробивался сквозь кроны деревьев. Место было не самым подходящим для ночлега – серые камни, среди которых притаилась полусгнившая лачуга. Обиталище какого-то усопшего отшельника, кости которого, наверное, давно растащили вороны.
Внутри оставаться было страшновато, да и крыша давно провалилась. Серафима сладко спала, закутавшись в плащ, ее голова лежала у него на груди.
Прошло совсем немного времени с тех пор, как они повстречались. Но это здесь, а там, в оставленном им навсегда городе, время неслось с головокружительной скоростью. Он видел его иногда во сне. Сны оставались единственной ниточкой, связывавшей его с Ленинградом.
И становились все яснее, словно кто-то подсказывал, что движется он в правильном направлении. К сожалению, других, более вещественных подтверждений этому не было. И не было надежной карты Британского полуострова.
Не нарисовали еще карт, дорог не хватало, иногда даже он не мог разобрать наречия местности, куда попадал. Но был свой внутренний компас, который вел его вперед. К гибели, к славе… И еще рядом с ним находилась Серафима. Обстоятельства их встречи давно превратились в предмет для шуток.
– Отчего было не прихватить с собой компас? – вопрошал Невский, стоя на перепутье. – Человек, который идет ночью в Летний сад, должен быть ко всему готов. Такое это уж место. Хотя бы фонарем запастись!
– Я учту на будущее!
Серафима носила на пальце его перстень. Перстень, который он хотел подарить Альбине. Воспоминания были подернуты дымкой, воспоминания старика, чье сердце уже не волнуется как когда-то. Впрочем, могло ли быть иначе? После смерти! И все же не оставляло странное и мучительное чувство.
Черный город, Черный Ленинград-Петербург он видел сквозь время и пространство. Иногда же казалось, что город захлестывают волны, что он погружается в морские волны, сползает, словно отрезанный ломоть, в мутную бездну, пронизанную водорослями. И это, вероятно, был нехудший исход.
* * *Грянула старинная пушка, и корабль содрогнулся от носа до кормы.
