Михаил Веллер - Приключения майора Звягина. Роман воспитания
— Гениально. Ну разве я не гигант?
Потянулся с хрустом, посвистал «Турецкий марш» и прыгнул к телефону.
Встреча с Матвеем произошла под портиком Пушкинского театра.
— Вы гигант, — с небрежным недоверием сказал Матвей, выслушав его рассуждения. — И при помощи этой бумажки вы намерены раскрыть мне глаза на устройство мира?..
— Почему бы и нет, раз ты сам не понимаешь.
— Зачем вы меня вообще нашли?
— Заинтересовался забавным вопросом, который ты задал в начале нашего знакомства.
Принаряженная толпа стягивалась к спектаклю: восьмой час. Поглядывали на пару: подтянутый, тщательно одетый мужчина, добродушно посмеивающийся, и интеллектуального облика юноша — бородка, очечки, скептическая гримаса.
— И теперь вы готовы мне на этот вопрос ответить? Здесь и сейчас?
— Ага. Чтобы понять все в жизни, надо лишь усвоить две старые истины.
Первая. Любое явление, продолжаясь, в конце концов переходит в свою противоположность. Видишь — как бы перелезает на моем цилиндре через границу, из положительной половины в отрицательную. Например. Ты помогаешь человеку. Это хорошо. Но если ты будешь помогать ему все больше и больше, непрерывно и во всем, то погубишь его — превратишь в несамостоятельного иждивенца, паразита, живущего твоим трудом и твоей волей; это плохо.
Вторая. Любое явление имеет свою противоположность. Где бы ты ни наметил точку на одной половине цилиндра — ей соответствует такая же точка на другой половине. Например. У листа бумаги всегда две стороны — одна сторона без другой не существует. У магнита всегда два полюса, магнит с одним полюсом невозможен. Где есть верх — там есть и низ. И так далее.
Усвоил ли?
— Азы диалектики, — фыркнул Матвей.
— Верно, — любезно согласился Звягин. — Но от того, что это — азы, лучше они людьми не понимаются. К сожалению.
Они вышли на Садовую и мимо ограды Суворовского училища двинулись в сторону Сенной. Нить беседы раскручивалась. Роль ехидного экзаменатора была Матвею по вкусу.
— Что такое счастье?
— Только не богатство, не почести, не какие-то условия жизни. Ведь в одинаковых условиях один может быть счастлив, а другой — несчастен. Счастье — это не то, что человек имеет, а то, что он при этом испытывает. Счастье — это сильнейшее приятное ощущение.
— Тогда счастье и наслаждение — одно и то же?
— Да.
— Это примитивно и пошло.
— Нет. Человек испытывает наслаждение от достижения трудной цели, от сознания своей победы, от совершенного открытия. От красоты природы. От людской благодарности и признания. От своей значительности. От свободы.
— А как быть счастливым? Как испытывать это наслаждение?
— Ходить по путям сердца своего. Ничего не бояться. Быть храбрым и честным. Не жертвовать своими убеждениями, не поджимать хвост. Самое главное умение — это умение радоваться жизни.
— А если не получается?
— Меняй характер. Займись спортом — это дает радость от своей силы, от своего тела: в здоровом теле — здоровый дух. Старайся постоянно обращать внимание на хорошие стороны жизни. Научись принимать жизнь как подарок природы.
И еще — умей хотеть. Умей добиваться желаемого. Умей заставить себя делать то, что решил, даже когда желание и силы иссякают.
— Если это так просто — все давно были бы счастливы.
— Нет. Взгляни еще раз на мой рисуночек, на цилиндр. Кто хочет счастья — не должен бояться горя. Умение радоваться неотделимо от умения страдать. Потому что в основе того и другого лежит способность остро чувствовать. Привычка снижает чувство. И счастье приедается. Необходимо разнообразие. Нервная система, стремясь к свежести и остроте чувств, всегда переходит от положительных ощущений к отрицательным и обратно.
— А вот Томас Карлейль сказал, что высшее счастье — это самопожертвование.
— Правильно сказал. Ощущения связаны с действиями и побуждают к действиям. Высшее ощущение связано с высшим действием, а самое большое, что может произойти с человеком — это переход последней черты, это смерть. Пожертвовать самой жизнью во имя того, что любишь и во что веришь, — для этого нужно испытывать чувство огромной, всепобеждающей силы — сильнее инстинкта жизни! Испытать такое способен не каждый.
— Почему в хороших книгах обычно несчастливые концы?
— Потому что их герои обычно — сильные люди, которыми владеют сильные чувства. Они так стремятся к счастью, что в конце концов заходят слишком далеко, пересекают границу — и оказываются в горе. Чтобы познать предел счастья — надо перейти этот предел, и тогда познаешь предел горя. Но это — полная, настоящая, предельно насыщенная жизнь. Жизнь Ромео и Джульетта.
(Ты ведь слышал, что от большого счастья люди могут плакать, а от большого горя — смеяться в истерике? Что от большого счастья, так же как от большого горя, люди иногда умирают, — сердце, видишь ли, не выдерживает такой нервной нагрузки.
Посмотри на мой цилиндр — на границе противоположности сходятся и переходят одна в другую.)
— А почему сильный герой иногда кончает с собой? Почему застрелился Хемингуэй?
— Есть два уровня ответа.
Уровень первый. Человек кончает с собой, потому что устал от жизни, не может перенести страданий, смириться с крахом, не желает конца в одряхлении, измучен депрессией.
Уровень второй. Хемингуэй был сильной, активной личностью, с авантюристическими задатками: охотник, боксер, солдат, писатель, мужчина. Ему были необходимы сильные ощущения, которые он и получал от своих действий.
И вот телесно он стар и немощен. Не может писать, любить, драться, путешествовать. А душе, то бишь нервной системе, необходимы сильные ощущения! То есть сильные, крупные поступки! И та самая страсть к ощущению жизни, которая владела им всегда, толкает его на последний, страшный, предельный поступок — зарядить любимое ружье и спустить курки.
— Ладно, это — немощная старость. А в расцвете сил? А Маяковский?
— Как пел Высоцкий, «на цифре тридцать семь с меня в момент слетает хмель»… Страшный возраст. Дуэль Пушкина, болезнь Байрона, конец многих — ведь всего этого, казалось бы, легко можно было избежать. Таланты будто нарочно лезли на рожон — или просто хватались за веревку и пистолет! Почему?..
Талант — это тот, кто совершает что-то крупное, новое. Кто изменяет действительность — будь то в искусстве, науке или политике. То есть человек большой жизненной энергии — взломать рамки привычного и шагнуть дальше слабому не по плечу.
Тридцать семь — как бы вершина жизни, пик духовных сил, переломная точка, здесь кончается взлет и начинается спуск: физические силы уменьшаются. Представляешь, как гоночный автомобиль на скорости не вписывается в вираж и вылетает с трека? Вот так избыток могучей жизненной энергии на главном, вершинном повороте вышвыривает гения из жизни. Тот самый избыток энергии, который вознес его к высочайшему пределу — переносит его через этот предел, через роковую черту, прочь из мира.
(На моем цилиндре — он пересекает границу, и максимум энергии сливается с ее минимумом, с пустотой, со смертью.)
А болезнь, оружие или катастрофы — детали тут неважны…
— Откуда у вас, интересно, столь мудрые суждения? — осведомился Матвей.
— Дорогой друг, — отечески сказал Звягин. — Протрубишь пятнадцать лет по глухим гарнизонам — тут мно-огое, знаешь, передумаешь, пока ветерок в степи свищет. Много разных мыслей придет в голову.
Под яркими фонарями Театральной площади народ тек из подъездов Мариинки с «Лебединого озера». Расторопная лотошница совала мороженое в протянутые руки.
— Вот тебе сахарная трубочка — подсластить горечь знаний, — угостил Звягин подопечного. — На сегодня хватит — мне завтра дежурить. А вон и трамвай.
С площадки махнул рукой. Отражения трамвайных окон вопросительно дрожали в очечках Матвея.
Дома дочка терпеливо выждала, пока Звягин, обронив пару слов о своем времяпрепровождении («Прочищал мозги одному оболтусу, которого мы месяц назад из Крюкова канала выловили»), примет душ и плюхнется на диван, кинув в стакан молока оранжевую соломинку.
— Зачем ты этим оболтусом занялся? — запустила она первый вопрос.
— Чтоб он не стал никчемушником.
— А что такое никчемушник?
— Человек, который вместо того, чтобы толком работать, иметь семью и жить нормальной жизнью, мучится над всякими умными вопросами, мечется в сомнениях, всем неудовлетворен, не знает, что к чему в жизни — и в результате жизнь его проходит бесплодно и зазря.
— А если ты ему все объяснишь? Он изменится?..
Звягин хлюпнул молоком, к негодованию жены, и покачал ногой в красной остроносой домашней туфле:
— Надеюсь. Осознает, как устроен мир. И займется чем-нибудь полезным и продуктивным.
