Виктория Токарева - Лавина (сборник)
Официант принес водку и маслины.
— Можно, я не буду с вами пить? — спросила Вероника.
— Ну конечно.
Снова замолчали.
— Как вас дома зовут? — спросил Егоров.
— Ника.
— И меня Ника.
— Почему? — Она искренне удивилась.
— Потому что я Николай.
Ника и Ника. То, что случилось между ними, могло стать любовью, но не стало. Пронесся в небе и сгорел метеорит. А могла быть звезда. Она пошла к нему на встречу во вторник. А он к ней — в среду. Их дороги не совпали на один день. Казалось бы, какая мелочь: один день. Но все трагедии — в несинхронности. Когда это случается на биохимическом уровне клетки — рождаются уроды. А когда несинхронность в судьбах, случаются судьбы-ошибки. Судьбы-уроды.
— Я пойду. — Вероника поднялась.
— Идите, конечно.
Она ушла.
Он положил свою тяжелую голову на тяжелый Тюнькин кулак. Решил напиться до черной воды, но с этим ничего не получилось. Он трезвел с каждой рюмкой, и все предметы вокруг и мысли становились все отчетливее. Теперь он знал своими трезвыми мозгами: время не проходит. Время стоит. Проходит человек. Он, Егоров, прошел свою молодость и свою зрелость. И поднялся на новый возрастной этаж. Поближе к небу. Его игры сыграны. Но зато какие открываются перспективы. Будет лечить детей, запускать в будущее полноценных членов общества. А на тех, кто ищет и надеется, он будет смотреть вниз, как с балкона высокого этажа. Они будут мельтешить внизу в своем кошачьем беспокойстве, а он поплевывать вниз и думать: бегайте, бегайте, думаете, вам что-нибудь покажут… А я свободен. Я ничего не жду. И он будет надо всеми — одинок и свободен. И ближе к Богу.
На другой день, в четверг, Вероника и Аня приехали в назначенное время. Егоров был занят, но их встретил печальный Марутян. Он забрал Аню, а Веронику попросил подождать в приемной у Симы.
— Она без вас будет спокойнее, — объяснил Марутян.
Аня как-то сразу доверилась Марутяну и ушла вместе с ним не без удовольствия.
Вероника осталась ждать. Потекли главные минуты, определяющие дальнейший ход жизни. Все остальное на этом фоне не имело никакого значения. Через полчаса определится: сейчас, сегодня, завтра, через неделю и навсегда.
Сима налила ей кофе — признак особого расположения. Она делила всех посетителей на тех, кому кофе, тех, кому чай, и кому ничего. Ничего — тем, кто думал, что за свои деньги могут купить не только Егорова, но и всю клинику вместе с Симой.
Сима рылась в своих бумагах, печатала на машинке, отвечала на звонки и делала это тихо. Тихо отвечала, тихо перекладывала листки. У нее было поразительное понимание второго человека. Это, наверное, и есть интеллигентность: чувствовать другого, как себя самого.
Через двадцать минут Марутян привел Аню. Она шла на своих ногах — живая и здоровая и нормального цвета. Однако недовольная. Вокруг ее глаз были красные пятна, значит, всплакнула. Платье было надето задом наперед, застежкой впереди. Вероника подхватила дочь, прижала к себе, чтобы из ее тела мощными струями перетекала любовь в это маленькое беззащитное тельце. Потом поставила Аню на стул и стала поправлять на ней платье. Перевернула застежкой на спину, застегнула все пуговички, сначала на спине, потом на манжетах. Эти привычные домашние действия успокоили Аню. Она чувствовала себя в безопасности. А Сима смотрела на них и качала головой.
— Сюда лучше не попадать, — приговаривала Сима. — Лучше не попадать.
Вошел Егоров. Марутян протянул ему мокрые рентгеновские снимки. С них капала вода.
Егоров и Марутян пошли в кабинет. Вероника растерянно посмотрела на Симу. Сима махнула ей рукой в сторону кабинета. Вероника и Аня вошли следом. На них не обращали внимания.
Егоров поставил рентгеновские снимки на светящийся экран. Стал смотреть с пристрастием. Марутян стоял рядом. Они переговаривались. Вероника прижала к себе Аню. Ждала. Каждый нерв был взвинчен до предела. Так, наверное, пережидали партизаны в погребе, когда наверху ходили немцы, и непонятно: пронесет или убьют.
Вошел Кабан. Увидел Веронику и счел нужным развлечь ее разговорами. Он сыпал словами, чуть не анекдотами. Хотелось сказать «да заткнитесь», даже ударить. Но Вероника молчала, физически мучаясь от его голоса.
Егоров выключил экран.
— Затемнение в лоханках, — сказал он. — Процесс на почки не распространился. Пиелит.
— Это хорошо или плохо? — не поняла Вероника.
— Это лучше, чем пиелонефрит, — объяснил Марутян.
— Я бы антибиотиков не давал. Заваривайте травы: медвежье ушко, петрушку. Клюквенный морс. Побольше питья.
— А врожденный порок? — растерянно спросила Вероника.
— Его нет, — ответил Егоров.
— Это не такое уж частое явление, — подробнее объяснил Марутян. — Врожденные пороки по статистике бывают у двенадцати процентов. Вы попали в восемьдесят восемь процентов нормы.
Вероника молчала. У нее было потрясенное лицо.
— Но ведь в восемьдесят восемь процентов попасть легче, чем в двенадцать, — растолковывал Кабан. Видимо, он принял растерянность Вероники за ее бестолковость.
Вошла Галина Павловна. Они с Егоровым заговорили о своем. Вероника поняла, что она лишняя. Взяла Аню за руку, и они пошли из кабинета.
— До свидания, — попрощалась Вероника.
— До свидания. — Егоров поднял на нее спокойные льдистые глаза.
Из кабинета вышли в приемную.
— Скажи тете: спасибо, — посоветовала Вероника.
— Спасибо, тетя, — послушно отозвалась Аня.
— Пожалуйста, моя деточка! — Симины глаза увлажнились. — Какая чудесная девочка. Как пирог с вишнями!
Аня сконфуженно улыбнулась, склонив голову к плечу. Она любила, когда ее хвалят.
Егоров подошел к окну. Смотрел, как Вероника и девочка идут по больничному двору. Девочка была похожа на мать, и ему показалось, что Вероника идет рядом со своим детством. Егоров подумал: обернется или нет? Не обернулась. Вышла за ворота. Последний раз промелькнула сквозь решетки ее легкая голова.
В кабинете было душно. Панельные блоки не дышали. Егоров отомкнул тугие шпингалеты, раскрыл окно. Внизу, из-за дерева, возникла пара сванов. Похоже, они караулили Егорова, чтобы попасться ему на глаза. Они выступили из-за дерева и застыли в неподвижности, как бы являя собой композицию: благодарность. Их руки были прижаты к груди, глаза умиленно растаращены, губы шевелились, как во время молитвы. А может быть, они действительно на него молились.
Вероника зашла в автоматную будку, нашарила в кармане монету, позвонила Алеше на работу. Он ждал ее звонка. Алешин голос радостно взметнулся. Вероника дала трубку Ане. Она сказала свои «да» и «нет». В будке пахло мочой.
