Александр Щёголев - Как закалялась жесть
— Виктор Антонович, а вы кто… демон? Или, поднимай выше…
Он хохочет. Он искренне смеется, не кривляясь, — впервые это вижу.
— Ты мой солнечный, — говорит. — Никаких «или», брать на себя лишнего я не смею. Но мыслишь ты в правильном направлении.
— Честно говоря, я ни во что такое не верю.
— А не надо верить. Надо знать. Вот ты знаешь, что я — твой хозяин. А я знаю — кто мой хозяин.
— Вы про которого?
— Слышу в твоем голосе ехидство. Не зарывайся, Саврасов, не испытывай мое благодушное настроение. Хозяин должен быть один, и у меня он есть. Горе бесхозным, Саврасов, они скот, которых едят все, кому не лень. В том числе такие, как я… к счастью для вас, мало таких, как я.
— Виктор Антонович, почему мы не идем в дом?
— Потому что нам с тобой надо договориться.
— Разве мы не договорились?
— О главном — нет.
— Душу не продам.
— А мне и не надо… пока. Подожди, ты куда-то торопишься? Или тебе не нравится со мной общаться?
— Да какая разница — нравится мне, не нравится… Вы этого хотите — значит, это есть.
— Молодец, хорошо сказал.
— За все надо платить, это закон природы. Речь не о деньгах, а вообще. Я, например, почти всегда знаю, чем и за что плачу. Даже когда Эвглена меня укоротила, я понимал, что это плата за… За многое. Позволено ли мне спросить: вы хоть чем-то платите за свои… как бы это назвать… игры?
— А почему не спросить? Отвечу. Я плачу работой. Задания директора нужно выполнять, не рассуждая о том, хорошо это или плохо.
— Директора?
— Я же ясно сказал — у меня есть хозяин. Директор. За усердие — многое позволено, а за успех — тем более.
— Ах, вот как, — говорю я. — Получается, что мы, люди, сначала что-то в жизни получаем, и только потом за это расплачиваемся. А вы, Виктор Антонович, все блага получаете просто как зарплату. ПОСЛЕ.
Он на миг задумывается.
— В точку попал. Плачу не я, а мне. Вот смотри: мне дали стальное здоровье, физическую силищу, гарантированное внимание женщин, чувство опасности… засаду чую еще до того, как ее поставили… что там еще? Всегда знаю, когда мне врут, точно знаю, кому и в какой момент звонить… да многое мне дали. Для чего? Чтоб я работал. Чтоб вас гонял, скот.
— Вы работаете на договоре или, может… в штате?
Опять он искренне радуется: очень ему пришелся этот вопрос; он притягивает мою голову к себе:
— Как же ты мне нравишься, кузнец!
Как же я тебя ненавижу, «пастух» хренов, думаю я. Кем же ты себя возомнил?
— Не может быть, чтобы вы ничем не платили… — бормочу я в лихорадке. — Не может такого быть…
К машине подходит некто в сером и молча подает Неживому пакет — сквозь раскрытое окно. Тот нетерпеливо рвет пергамент. Через плечо вижу: документы на английском. Похоже на платежки, хотя, что я в этом понимаю?
Отчетливо понимаю одно: что-то резко поменялось.
Неживой возбужденно задвигался на сиденье, не в силах усидеть.
— Ты никогда не замечал, — говорит он мне, сияя от восторга, — что когда получаешь крупную сумму денег, удовлетворение получаешь большее, чем когда кончаешь с бабой?
Сияющий демон — это нечто. На всякий случай молчу. Он закрывает окна, что-то включает на пульте бортового компьютера и поясняет:
— Антизвук. Теперь нас не слышат.
— А раньше? — спрашиваю.
— Раньше — плевать. Самое важное — сейчас. Вот этого я и ждал, — он трясет бумагами. — Деньги за партию «игрушек», доставленных в Великобританию, получены до последнего фунта. Канал настроен, джентльмены довольны. Теперь слушай внимательно. Этот канал — лично мой, моя собственность. Скоро, надеюсь, появятся и другие. Теперь так: ты со своей новой семьей поставляешь товар, часть которого реализуется через меня. Эти деньги — наши с тобой, Служба к ним никакого отношения не имеет. Учитывая весь комплекс обстоятельств, я полагаю, делим мы их так: девяносто процентов мне, десять — вам. Думай, Скрипач. Может быть, сейчас самый важный момент в твоей жизни…
У меня глаза давно на лбу. И смеяться хочется, и сил на это нет.
— В жизни только два важных момента, — говорю, — ее начало и конец. Неужели вы, лично вы, затеяли всю эту бодягу — с Эвгленой, со мной, с рейдом на особняк, — ради денег?
— Конечно, — говорит он. — Из-за чего ж еще.
— Очень любите деньги?
— А что? Нормально. Я получаю в жизни такое, о чем вы и мечтать не можете, но все это, ёпы-копы, никак не связано с финансами! Деньги приходится добывать самому.
— А что, Эвглена не стала бы платить?
— Она жадная. С тобой договориться проще. Как тебе, кстати, мой расклад по процентам, будешь торговаться?
— Виктор Антонович, — шепчу я ему, — я же подыхаю. Не видите? Чем держусь, сам не понимаю. Неужели мне нужны ваши сраные проценты?
— Значицца, по рукам, — подытоживает он. — Потерпи, я мужиков с носилками вызвоню… — он чем-то щелкает, что-то кому-то весело приказывает, взгогатывая над шутками собственного сочинения… я не прислушиваюсь.
Когда прибегают санитары, когда сильные руки тащат меня из салона, я говорю:
— Помните, вы тогда, у нас в палате, изволили пустить газы?
Эвакуация приостановлена.
— Ну, — соглашается Неживой.
— А потом спрашивали мое мнение. Не успел сказать… Вы пернули просто блистательно.
— В каком смысле?
— Во всех смыслах…
Повесть о милиции (продолжение)…
Этот день запомнился полковнику Дырову, как самый короткий в его жизни. Наверное, из-за того, что состоял по сути всего из трех эпизодов, а то, что было между — не имело никакого значения. Абсолютно никакого.
С утра сидели с Неживым, решали, как понадежнее закопать историю с особняком на Чистопрудном. Задача была: оставить в уголовном деле Анатома, отодвинув в тень всех прочих персонажей. Сошлись на том, что самое простое и есть самое надежное. Пусть Купчинского Анатома убили при задержании. Хозяйка особняка успела позвать на помощь, когда маньяк проник в дом (разбила окно и закричала), а потом, когда опасность миновала — скончалась, не выдержав нервных перегрузок. Обезвредил преступника капитан Тугашев, случайно проходивший мимо. В схватке с монстром капитан геройски погиб… Примерно так. Тупо, зато жизненно.
Когда начальство демонстративно отворачивается — и не такая лажа прокатывает.
Дыров взял на себя акты всевозможных экспертиз, включая судебно-медицинские, и работу со Следственным управлением. Неживой обеспечивал лояльность прокуратуры и показания оставшихся в живых обитателей особняка…
…Перед обедом случился второй эпизод, наполнивший этот день смыслом. Позвонил Соколов, начальник Главка:
