Алексей Колышевский - Секта. Роман на запретную тему
Перед встречей с делегацией, в состав которой входила Пэм, Игорь не спал почти целую неделю. Он почувствовал их скорую встречу, и это вызвало в его размеренной жизни эффект случайного появления крота в осином логове. Слепой крот, чей удел рыть носом землю, иногда заползает в свой же проход, который облюбовали земляные осы, и тогда у бедняги нет шансов спастись – его шкура испытает на себе силу сотни осиных жал. Что-то похожее чувствовал Игорь, думая о предстоящем. В Москву он собирался рассеянно и чувствовал, как жжет его ностальгия – самое неверное и рабское следствие былой любви, дающее, впрочем, надежду на новые отношения.
…В начале двухтысячного года Салима похоронила единственную дочь, причиной смерти которой стала передозировка героина. Смерть ребенка оказалась для Салимы непереносимой потерей, и на собрании российской ложи она заявила, что слагает с себя все регалии гроссмейстера, выходит из состава высших посвященных масонского братства и собирается тихо дожить свой век, ни с кем не общаясь, не ведя никакой публичной жизни и вообще не выходя из дома. Ее пытались отговорить, вначале мирно, затем с угрозами, но находящаяся на грани безумия от постигшего ее горя женщина была непреклонна.
– Вы не можете лишить меня жизни, потому что жизнь моя и сейчас, и после моей смерти принадлежит Люциферу. Только ему решать, когда прийти за мной, чтобы взять в ад, – равнодушно произнесла растрепанная, поседевшая, с блуждающим взором воспаленных глаз Салима. Она напоминала ведьму из мифа, была воплощением самого отчаяния, и никто после этих слов не осмелился удерживать ее. Она покинула храм в Затихе, и лишь Игорь на правах хозяина места собраний проводил ее и помог забраться в кабину вертолета. Перед тем, как навсегда расстаться, Салима в упор посмотрела на Игоря, и он запомнил ее именно такой: превратившейся в старуху, сломленной, лишившейся веры, упавшей с вершины, словно камень, сброшенный ветром.
– Я заплатила свою цену, Дагон. Прорицаю тебе, что ты свою еще заплатишь.
– Ехидна не может кусать, когда у нее вырвали зубы, – дерзко глядя в безумные глаза, отчеканил Игорь. – У тебя нет права прорицать мне. У тебя вообще больше нет ничего. Так убирайся отсюда и оплакивай сломанную молодую яблоню – ты не увидела червя, который сгрыз ее корни. Ты не мать, ты нарушила основную заповедь сатанизма: «Не навреди детям», а я решусь добавить к этому – «в особенности своим». Ты всегда толковала Люцифа как зло, которое возвышает тебя и таких тварей, как ты, над толпой, но ты так и не поняла, что злом никогда и ничего не добиться. Поэтому ты действительно заплатила по счету Харона в первый раз: он отвез на тот берег твою дочь, уходи же и молись, чтобы он приплыл за тобой поскорей и мучения твои были короткими.
И Салима вдруг почувствовала, как сила, которая наполняла ее все это время, ее внутренний огонь, и днем и ночью бушевавший под сердцем так, словно она была беременна этим пламенем адского духа, вдруг разом покинул ее. Точно живущий в ней демон Трикстер вышел вон, пожрав всю ее душу, и оставил лишь каплю для поддержания тела на самом дне сосуда, именуемого человеком. Вертолет принес в Москву живой труп, и с тех пор никто больше не видел ее и не знает, где она, Салима-всемогущая. Ее имя забыли так же быстро, как забывают о вчерашнем дне.
…Сушко был единогласно избран новым «Великим Мастером, Кадошем и гроссмейстером досточтимых рыцарей Мальтийских», но целиком насладиться совокупностью своего мирского поста министра энергетики и, если так можно выразиться, звания «духовного» ему чуть было не помешал новый президент, который в полном соответствии с опасениями Березуцкого оказался человеком умным и, что особенно важно, вдруг полюбился народу, за него проголосовавшему. Свое правление закадычный друг генерала Сеченова начал с того, что послушался генеральского дружеского совета:
– А не пнуть бы нам этого (генерал Петя по своему обыкновению вставил забористое словечко собственного изобретения) финансового гения куда подальше? Пусть себе пахнет вдали от родных пенатов, уж больно он мерзок, честное слово.
– А как же? – в тон ему ответил новый президент. – Натурально, пнуть. Только пусть вначале занесет. Ты, Петро, давай-ка, заведи отчетную ведомость и в нее всех богатеньких, которые покамест народными благами пользуются, – на карандаш. И отмечай, кто, когда и сколько должен, а то за ними глаз да глаз нужен. Не прижмешь сейчас, потом поздно будет. Всю страну по кусочкам растащат, в депозитные ячейки запрут, не вернешь потом, хоть напалмом их жги.
«Занеся», Березуцкий покинул Россию и осел в городе туманов, превратившись в пустомелю и сплетника – это для удовлетворения широких масс общественности. На самом деле роль он выполняет совсем иную, но это, как говорится, «уже совсем другая история».
Над Сушко также начали было сгущаться тучи, и генерал Петя ликовал, присматривая, кого бы из своих провести на теплое после «чертова борова» министерское местечко, словно пешку в ферзи. Однако Сушко генерала переиграл.
Во-первых, Сушко был фигурой международного значения. Его приглашали на все экономические форумы, конференции ООН и прочие мероприятия, на которые просто так не попасть и миллиардеру с изрядным лобби в, допустим, Конгрессе США, не говоря уж о законодательных органах других стран, поменьше. Расправиться с персоной такого масштаба было куда сложнее, чем с любым из участников предсказанного Авелем «третьего ига», – слишком сильна будет огласка. Масоны поднимут на дыбы все, что в состоянии верещать на разные голоса, чирикать в газетках, асфальтовым катком раскатывать в телеэфире. К тому же Сушко, узнавший о своем готовящемся смещении, сделал первый ход и, выражаясь замечательно точным шахматным языком, поставил Сеченову если и не мат, то красивый стратегический, смущающий противника шах.
Он прикинулся вдовой, которая, если верить классику, «сама себя высекла», а говоря напрямую, Сушко организовал сам на себя покушение. Для этого нашли угасающего от рака полковника в отставке, дали его семье денег, чтобы компенсировать утрату кормильца – здесь никто, по правде говоря, не шельмовал, и семья осталась не внакладе, – и, вооружив его автоматом с десятью патронами, поставили «в засаду» на одном из загородных шоссе. Полковник аккуратно обстрелял бронированный лимузин Сушко, который не то чтобы автоматом, а и более серьезным оружием было не так-то просто пробить, и немедленно после этого был геройски захвачен телохранителями хитроумного министра.
Шум поднялся невообразимый. Газеты не жалели красок, набирая заголовки таким жирным шрифтом, что казалось, буквы вот-вот с грохотом упадут с бумажного листа. Телевидение устами дикторов всех форм и размеров сообщало, что «видный сторонник демократических реформ пережил покушение и чудом остался жив, сам он не дает по этому поводу никаких комментариев, давая, впрочем, понять, что его физическое устранение было бы крайне выгодно кое-кому из известных политических группировок». Словом, Геннадий Артемович Сушко оказался в центре всеобщего внимания. После чего о том, чтобы, по выражению генерала Пети, «подвинуть» его, не могло быть и речи, и Сушко остался тем, кем был всегда: хитрым и опасным выжигой с дьявольским даром внушения, к счастью не соответствовавшим по своей силе и одной десятой дара Игоря.
