Кэрол Брант - Скажи волкам, что я дома
Я могла бы сказать, что я думаю о полезных и интересных занятиях, которыми люди заполняют свою жизнь. О дурацких кружках и клубах, спортивных играх и пьесах, в которых герои вдруг начинают петь посреди разговора без всякой на то причины. Но, разумеется, ничего не сказала. Ни единого слова.
— Плюс к тому ты теперь никуда не выходишь. Только в школу и в кружки. Все будет под контролем. И так будет, пока мы не увидим какие-то улучшения.
До меня даже не сразу дошел смысл сказанного, а потом мне стало плохо. Первым делом я подумала о Тоби. И сразу, буквально через секунду, — о Грете.
— Я обещала Грете, что пойду на вечеринку. После спектакля.
— Никаких вечеринок, тебе что, не понятно? — Мама всплеснула руками. — Ты действительно не понимаешь, что ты наделала?
— Но я обещала…
Папа вернулся в гостиную. Он не только вымыл руки, но и переоделся в чистое.
— Она прекрасно управится и без тебя, — сказал он.
— Ты сама себя наказала. Ты даже не представляешь, чего ты себя лишила. Тот человек из музея Уитни… он сказал, что готов предложить нам десять тысяч долларов — только за то, чтобы взять картину на выставку. И знаешь, как мы собирались потратить эти десять тысяч? Знаешь?
Я покачала головой.
— Мы хотели поехать в путешествие. Всей семьей. В Европу, Англию, может быть, и Ирландию. Мы понимаем, какой у тебя был тяжелый год, и мы подумали: Надо свозить Джун в Европу. Ей это наверняка понравится. Она любит старинные замки и все такое. А теперь мы никуда не поедем. Вот посиди и подумай об этом.
Я не могла поднять взгляд. Сидела, опустив голову, и рассматривала узоры из примятого и пушистого ворса на ковре.
— А как нам теперь будет неловко! Тот человек из музея решит, что мы все сумасшедшие.
Папа сел рядом со мной и положил руку мне на плечо.
— Джун, если это такой крик о помощи, то мы его слышим. Ты поняла? Мы хорошо его слышим.
Я сидела и слушала, как мама перечисляет, что со мной было не так. Список получился изрядный. При этом она постоянно упоминала потерю полмиллиона долларов, напирая на то, что это, конечно, не самое важное. Но впечатление было такое, что это как раз и есть самое важное. Ну, или близко к тому.
Спустя какое-то время папа поднял руки вверх и сказал:
— Ладно, пока остановимся. Иди к себе и собирайся.
Они с мамой решили, что хоть я и наказана, но мне надо пойти на спектакль. Сказали, что если я не пойду, это будет несправедливо по отношению к Грете. Мы должны поддержать ее всей семьей.
Поднявшись в себе, я закрыла дверь и села на кровать. Родители о чем-то спорили внизу, но я слышала только их голоса. А что именно они говорили, было не разобрать. Зато гром было слышно прекрасно. Он все гремел и гремел где-то вдали, под тусклым и сумрачным субботним небом.
56
Все билеты на спектакль были распроданы. Впрочем, так бывает всегда. Однако в этом году мистер Небович сказал, что представление будет особенным, потому что он пригласил на премьеру кое-кого из своих друзей, профессиональных актеров из города. Он не сказал, кого именно, но намекнул, что это люди достаточно известные, и попросил не устраивать «охоту за знаменитостями», если кто-нибудь узнает кого-то из них в лицо. Возможно, это были те же самые люди, которые собирались посмотреть на Грету. Те, которые будут решать, подходит ли она для Бродвея.
Всю дорогу до школы никто не произнес ни слова. Низкие фонари на лужайке на школьном дворе были обернуты разноцветной целлофановой пленкой, и трава под ними светилась красным, оранжевым и ярко-желтым. Когда мы входили в школу, мама строго взглянула на меня, поджав губы, но, как только мы оказались внутри, сразу же переключилась в «нормальный режим». Принялась мило болтать с другими мамами и говорить всем и каждому, как она гордится Гретой.
Я пыталась придумать, как бы мне ускользнуть от родителей. Мне необходимо было увидеть Грету, рассказать ей о портрете и предупредить, что я не смогу прийти на вечеринку. Она должна знать, что меня там не будет. И тогда она, может быть, не пойдет зарываться в листья. Потому что некому будет о ней позаботиться. Никто не станет разыскивать ее в лесу.
Мы с папой стояли у длинного стола в вестибюле, где был устроен импровизированный буфет, — члены родительского комитета продавали безалкогольный ягодный пунш и домашнюю выпечку. Я развернулась, чтобы уйти, но папа меня удержал, положив руку мне на плечо.
— Куда это ты собралась? Я никуда тебя не пущу. Мама строго-настрого наказала не отпускать тебя ни на шаг.
— Да что я сделаю?
— Не знаю. Но сегодня у Греты ответственное выступление. Это ее день, и хотелось бы обойтись без сюрпризов, — он посмотрел на меня, и мне стало нехорошо. Я в жизни не видела, чтобы папа смотрел на меня с таким разочарованием. — Ты обманула наше доверие, Джун.
— Да, я знаю.
Я огляделась по сторонам в надежде увидеть кого-нибудь, с кем можно было бы передать весточку Грете. Но там были только родители и совсем мелкие дети, толку от которых совершенно никакого. Потом свет в вестибюле замигал — это был сигнал к началу представления. Двери в актовый зал открылись, и зрители пошли занимать места. Она прекрасно управится и без тебя. Да, наверное. Сегодня ей придется справляться самой.
Спектакль шел в сопровождении живой музыки, и музыканты уже расселись по местам в оркестровой яме. Свет в зрительном зале померк, и оркестр заиграл увертюру. Увертюра — самая скучная часть спектакля. Любого спектакля. Я так думаю, что даже сами авторы мюзиклов толком не знают, зачем она вообще нужна. Мне пришлось сесть между мамой и папой, и пока в зале не погас свет, я смотрела по сторонам, пытаясь углядеть среди зрителей кого-нибудь из известных актеров. Я заметила одного дядьку, очень похожего на Денни Де Вито, но, приглядевшись внимательнее, поняла, что это был всего-навсего отец Келли Энрахан.
Что касается самого представления, то ничего нового я для себя не открыла. Я уже сто раз видела все это на репетициях. Чтобы хоть как-то развлечься, я пыталась найти недочеты. И нашла только один: когда Гари Джаспер, игравший Лютера Биллиса, чуть не рассмеялся во время одной из своих реплик — в том месте, где смех явно не был предусмотрен сценарием. Впрочем, это неудивительно. Гари Джаспер — главный школьный хохмач и клоун. Собственно, поэтому ему и дали роль Биллиса.
Грета вышла на сцену. Папа схватил мою руку и крепко сжал, как будто я могла ее не заметить, если бы он не подал мне знак. Грета выглядела потрясающе. В костюме и гриме, но главное — вся в своей роли. Мама с папой буквально расплылись в улыбке. Они сидели такие довольные, и я вдруг поняла, что не помню, когда они в последний раз смотрели вот так на меня — с таким обожанием и гордостью за мои достижения. Грета горделивой походной вышагивала по сцене, пока компания расхристанных матросов во главе с Гари Джаспером горланила песню «Кровавая Мэри», в которой они сообщали Грете, она в жизни не чистила зубы и что ее кожа похожа на бейсбольную перчатку, но они все равно ее любят. Это не самая приятная песня, и в довершение ко всему школьное руководство настоятельно попросило мистера Небовича убрать из текста нехорошее слово «чертовка», и теперь они поют «но хороша же девица», что звучит как-то уж совсем кисло.
