Марина Козлова - Бедный маленький мир
«Всем телом, не побоимся сказать…» – подумала Иванна и улыбнулась.
И он немедленно улыбнулся ей в ответ.
Несмотря на всю свою увлеченность тонкостями его техники и богатым разнообразием уже сгенерированных им объектов, она в очередной раз внутренне ахнула от этой улыбки.
С такой своей реакцией она поделать ничего не могла.
* * *Девушка все-таки сказала ему «спасибо». Что она еще могла ему сказать? Только спасибо. Или хва́ла – по-сербски.
– Хва́ла, Давор, – сказала девушка, когда он подошел к ней, немного порозовевший, со спутанными волосами и с блестящими глазами. – Спасибо.
Он легко положил руку ей на плечо и, улыбаясь, поцеловал в щеку. То, как он это сделал, привело ее в какое-то невероятное смущение или смятение. Иванна растерялась. Это был не мужской поцелуй, не какой-то там родственный или отеческий, и не такой, когда тебя жалеют или утешают. Так может поцеловать ребенок – легко, просто так, скользнув напоследок щекой по щеке.
– Как тебя зовут? – спросил Давор.
Не пройдет и двух дней, как Иванна с иронией (неуместной, в общем-то, в такой ситуации) поймет главное: в тот момент, когда в аэропорту Фрайбурга от самолета откатили трап, случайности в ее жизни кончились. Они должны были встретиться именно здесь и вместе сделать то, что, вообще-то, не под силу людям, кем бы эти люди себя ни считали. Шансов у них мало, и сил не так уж много, и надежды, но теперь, по крайней мере, они были вместе.
Части целого.
– Иванна? – удивился он. – Никогда бы не подумал…
Что можно сказать о человеке, который сначала целуется, а после знакомится? Который без предупреждения осуществляет по отношению к тебе полномасштабную интервенцию, а после как ни в чем не бывало спрашивает «как тебя зовут»?
– Даже не знаю, что сказать… – Давор сунул руки в карманы брюк, смяв полы пиджака. – Наверное, я должен извиниться. Или нет?
– Нет, – покачала головой Иванна, – не должен.
Он покивал, улыбаясь, и видно было, что человек не знает, что еще сказать, но и уходить никуда не собирается.
– Зачем вы это сделали?
Иванна поймала себя на том, что стоит к нему значительно ближе, чем обычно стоит по отношению к собеседнику. Прямо-таки упирается носом в его небритый подбородок. У нее, слава богу, всегда было чувство личного пространства – как своего, так и чужого, – и она не выносила, когда кто-то в разговоре подходил к ней ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Включая, между прочим, и близких людей. Но сейчас они с Давором стояли, практически касаясь друг друга, и Иванна не испытывала никакого неудобства, даже не задумывалась о том, кто первый дистанцию нарушил.
– Тут меня на пресс-конференции спросили: «Как вы делаете это?»
– Не «как», – уточнила Иванна, – а «зачем». Хотя «как» – меня тоже очень интересует. Как вы делаете это вообще, и зачем вы сделали это для меня.
– Ну, шизофреник шизофреника чувствует издалека, – пожал плечами Давор, и по щеке Иванны легко скользнула прядь его волос.
– Мы с вами похожи на шизофреников?
– Что значит – похожи? – Он рассмеялся. – Мы с тобой стопроцентные шизофреники. Настоящие психи и пограничники. Я, правда, в этом никогда и никому не признаюсь, но сейчас совсем другое дело. Нам с тобой, в силу нашей природы, неведомо, что возможно, а что невозможно. Что можно, а чего нельзя. Не в моральном, конечно, смысле, а в… – Давор задумался.
– В инструментальном, – помогла ему Иванна.
– Вот именно, спасибо. В инструментальном.
И тут Иванна сказала то, что совсем не собиралась говорить. Но раз она псих, то ей, наверное, можно.
– Я бы очень не хотела расставаться с вами, – сказала Иванна.
– И я бы тоже очень не хотел. Более того, – он взял ее за плечи и развернул так, чтобы ее лицо оказалось в свете уличного фонаря, – более того…
– Что?
– Мы и не должны. Исключено.
«Психи, да», – подумала она в тот момент, глядя в его внимательные темные глаза, в которых не было ни тени иронии.
В пять утра в баре гостиницы они отпивались кофе с коньяком, потому что безумно замерзли.
Решив не расставаться, они сначала (как поступили бы на их месте все нормальные люди) взяли у Павла машину с водителем и отправились в ресторан, поскольку страшно проголодались. Там они заказали много мяса и овощей, водку в замороженном штофе, каперсы и мороженое.
– Зачем мороженое? – запоздало спохватилась Иванна.
– А черт его знает! – Давор вытянул ноги и с удовольствием закинул руки за голову. – Это же мороженое, оно красивое. Шарики, сливки, шоколадная стружка… Можно посмотреть, а потом выбросить. Или пойти подарить детям на улице.
– Сейчас полдвенадцатого ночи, – сказала Иванна, которая никак не могла почувствовать себя стопроцентным психом и временами приходила в сознание. – На улице нет никаких детей.
– У меня было трудное дворовое детство и никогда не было такого мороженого, – продолжал он. – А ты еще маленькая и всю жизнь живешь в обществе буржуазного изобилия. Тебе меня не понять.
Иванна решила внести ясность.
– Я не маленькая, – сообщила она с набитым ртом. – Мне тридцать три года почти.
– Смешно. – Давор улыбнулся одними губами и легким движением убрал волосы с высокого лба. А потом сказал: – Мы можем сейчас сделать две вещи. Точнее, одну из двух. Пойти спать, потому что завтра в шесть утра мы уезжаем в Киев, и ты уезжаешь с нами вместе. Или пойти гулять. Выбирай.
– Гулять, – откликнулась Иванна.
– Я в тебе не ошибся, – одобрил Давор. – Достойный ответ настоящей сумасшедшей. Тем более что город, как я успел заметить, почти не освещается.
На Валу, глядя на космический силуэт Спасского собора, Давор покачал головой и сказал что-то вроде: «Мы не понимаем предельного смысла веры и предназначения религии. И никогда не поймем». Потом вдруг безо всяких предисловий обнял Иванну и прижался губами к ее виску.
– Ты как, джана?
– Почему джана?
– Потому что я вырос в мусульманских кварталах Сараева. Мог уйти из дому и во время Рамадана болтаться там по нескольку дней со своими друзьями. А там таких девочек, как ты, называют джана.
– Холодно, – сказала Иванна куда-то ему в шею.
– Ну так я тебя грею, – засмеялся он и провел теплыми губами по ее лбу.
Иванна вздохнула, и Давор прижал ее к себе еще крепче, так, что она почувствовала его грудь, ребра и ключицы.
– Маленькая моя… – выдохнул он. – В том, что мы встретились, есть какой-то смысл, но… э… он совершенно иного рода. И мы не будем делать глупостей, потому что мы хоть и психи, но не дураки же?
– Отлично, – кивнула Иванна и крепко обняла его за шею обеими руками.
– Ты что, плачешь? – испугался Давор.
Она плакала и плакала, потому что прохладной майской темной ночью в этом заколдованном месте ее грели его хорошие уверенные руки, гладили по плечу, растирали ей спину и уши, не отпускали ее по дороге к машине, и именно сейчас по-настоящему кончилось ее одиночество.
Они все равно съездили на Болдины горы, все равно посмотрели на закрытый вход в Антониевы пещеры и все равно полезли на колокольню Елецкого монастыря. Практически в полной темноте. Давор ни на минуту не выпускал ее из своих рук. Водитель Павла к трем часам ночи стал смотреть на них с неприкрытой классовой ненавистью, даже несмотря на размер гонорара, полученного в начале ангажемента. К четырем утра они нашли ночной мини-маркет со смешным названием «Гусачок», а в нем – маленькую пузатую бутылку херсонского «Борисфена». В пять часов они наконец, будучи немного не в себе от недосыпа и непрерывных разговоров, вернулись в гостиницу. К тому времени Иванна уже могла бы написать небольшую книгу о детстве и юности Давора, а Давор в общем виде представлял себе, как выглядят вечный берег, чинара, скала Дженевез-Кая и шелковица на крыше асиенды, почему учебные диспуты в школе Эккерта содержали модернизированную процедуру теодицеи и как она жила все эти годы без простой и счастливой возможности говорить всякие глупости, перескакивая с темы на тему, просто так, смеясь, засыпая в машине, держа его за руку и пристроив голову на его плече.
– Это ли не чудо? – задумчиво спросил Давор в баре гостиницы.
– Настоящее чудо, – согласилась Иванна.
– Потому что мы – волшебники, – пошептал ей на ухо Давор. – Потому что только настоящие психи могут быть настоящими волшебниками, остальных реальность крепко держит за яйца. Но только нужно не забыть, что мы уезжаем через сорок минут.
* * *Автобус спал. Спали все, кроме водителя, отсыпались после банкета конференции. Давор отказался возвращаться в Киев с Павлом и спал на заднем сиденье автобуса рядом с Иванной. Как только выехали за город, она сняла кроссовки и свернулась калачиком в своем кресле, а голову положила ему на колени. А он положил свою руку ей на голову. И тут же уснул.
Ему снились черное черниговское небо и шквальный ветер на верхней площадке Елецкой колокольни. Ветер сбивал с ног, и не было поручней на площадке, а у винтовой лестницы не имелось перил – она уходила в бесконечную глубину, в пропасть, и было совсем неочевидно, что там, в конце, – твердая земля. Он понимал, что им с Иванной все равно надо как-то спускаться, и злился на себя во сне – дурацкая была идея лезть на колокольню, да еще ночью. И еще во сне он боялся за Иванну – больше, чем за себя. В общем, спалось ему беспокойно, поэтому он даже обрадовался, когда какой-то шум и голоса выдернули его из сна и он ощутил под своей рукой теплые гладкие волосы Иванны, ее полурасплетенную косичку. Она не проснулась, и Давор решил не делать резких движений.
