Энтони Капелла - Ароматы кофе
— Что?
— Если ты согласишься просто посидеть дома, я пойду вместо тебя. Но если ты настаиваешь на своем участии, я не пойду. Так что общее количество останется прежним.
— Неужели ты не понимаешь, — сказала Эмили, — что это совсем не одно и то же?
Я пожал плечами:
— Пожалуй, не понимаю.
— Это тебе не очки какие-нибудь подсчитывать. Мы — живые голоса, мы живые люди, которых должны услышать. — Она, посмотрела на меня и беспомощно развела руками: — Нет, Роберт, это уже просто несносно!
— О чем ты?
— После твоего возвращения из Африки, — сказала она тихо, — ты стал совершенно другим.
— Я повзрослел.
— Возможно. Но ты к тому же стал циничней и озлобленней. Куда подевался тот жизнерадостный позер и баловень судьбы, которого отец встретил в «Кафе Руайяль»?
— Он был влюблен, — сказал я. — Дважды. И оба раза не заметил, что оказался круглым идиотом.
Она тяжело вздохнула:
— Пожалуй, мой муж прав. Пожалуй, нам с тобой надо меньше встречаться. Тебе, наверно, это не просто.
— Я не могу отказаться от тебя, — резко бросил я. — Я освободился от той, другой, но от тебя освободиться не могу. Ненавижу себя за это, но не в силах ничего с собой поделать.
— Если я действительно причинила тебе столько горя, лучше тебе отойти.
Что-то напряглось в ее голосе. Я взглянул на Эмили: в уголках ее глаз блестели слезы.
— Это, наверно, из-за малыша, — всхлипнула она. — Из-за него у меня глаза постоянно на мокром месте.
Видя ее в слезах, я уже не мог перечить. Но и продолжаться так больше не могло. Она была права: ситуация была безысходная.
На Нэрроу-стрит я обнаружил, что со склада носильщики выгружают мешки.
— Что происходит? — спросил я у Дженкса.
— Похоже, мы продаем свои запасы, — сухо сказал он.
— Как — все? Почему?
— Меня не удостоили объяснениями на этот счет. Может быть, вам он скажет больше.
— А, Роберт! — выкрикнул Пинкер, завидев меня. — Идите сюда! Мы отправляемся в Плимут. Только мы с вами. Поезд отходит через час.
— Замечательно. Но почему в Плимут?
— У нас там встреча с другом. Не беспокойтесь, в надлежащее время вы все узнаете.
Мы расположились в первом классе и следили в окошко за проплывавшим сельским пейзажем. Пинкер был на удивление молчалив; в последние дни им произносились некие импровизированные лекции, но я отметил также, что, находясь в движущемся транспорте, он несколько стихает, как будто неистовое стремление поезда вперед каким-то образом утоляет в нем неутомимую жажду активности.
Я вытащил книгу.
— Что вы читаете? — спросил он.
— Фрейда. Довольно интересно, хотя порой совершенно невозможно понять, что именно он хочет сказать.
— О чем он пишет?
— В основном, о снах. — И вдруг что-то заставило меня злорадно добавить: — Правда, в этой главе об отцах и дочерях.
Пинкер вяло улыбнулся:
— Удивительно, что у него это заняло всего одну главу.
— Смотрю я на этих овец, Роберт, — сказал он позже, глядя в окно. — Забавная штука. Когда мимо них пролетает поезд, они пугаются, но всегда при этом бегут в том же направлении, в каком движется поезд, хотя куда логичней было бы бежать в другую сторону. Они бегут, видите ли, откуда поезд уже ушел, не туда, куда он идет; они не способны понять смысл его движения.
— На то они и овцы, — заметил я, не вполне понимая, куда он клонит.
— Все мы овцы. Кроме тех, кто ими быть не желает, — послышалось мне в его шепоте, обращенном к окну.
Должно быть, я задремал. Открыв глаза, я обнаружил, что Пинкер смотрит на меня.
— Каждый раз, когда мы покупаем и продаем на Бирже, мы получаем прибыль, — сказал он тихо, как будто просто продолжал беседу, начало которой я пропустил. — Но этого мало. Каждый раз бразильцы вынуждены вмешаться в процесс и скупать больше кофе, им приходится его хранить, а это стоит денег. Таким образом, каждая наша прибыль давит на них все сильней и сильней. Меньше всего они хотят теперь хорошего урожая — они не могут позволить себе хранить избытки, накопившиеся с прошлых лет. Заморозки могли бы спасти их, но заморозков у них не бывает. — Пинкер покачал головой. — Не могу поверить, что это случайность. Никак не могу. Но тогда как это назвать? Каким словом?
Я кивнул, но больше он ничего не сказал, и вскоре я задремал снова.
В Бакли, небольшом полустанке близ Плимута, нас ждал вагон. На дверях я увидел небольшую монограмму, геральдическое «Н». Я попытался вспомнить, где я видел ее раньше. И тут до меня дошло: это было то же транспортное средство, которое я видел на фазенде в Бразилии.
— Это же монограмма Хоуэлла! — удивленно воскликнул я.
Пинкер кивнул:
— Мы едем к нему в его английский дом. Мы оба с ним сочли, что здесь встретиться благоразумней, чем в Лондоне.
Английский дом Хоуэлла представлял собой особняк в елизаветинском стиле. По обеим сторонам длинной дороги паслись овцы: сквозь просветы деревьев громадного парка проглядывало далекое море. Садовники были заняты стрижкой живой изгороди, а егерь с терьерчиком в кармане куртки и с ружьем под мышкой снял шапочку, приветствуя нас, когда мы проходили мимо.
— Красивое поместье, — заметил Пинкер. — Сэр Уильям недурно устроился.
— Неужто вы никогда не подумывали, чтобы завести себе нечто подобное?
Спрашивать, может ли он сейчас себе это позволить, уже не было необходимости.
— Это не в моем вкусе. А, вот и наш хозяин идет нам навстречу!
Они удалились, закрыв двери, в гостиную на полчаса, потом позвали меня. Заседали, обложившись множеством бумаг: по виду, юридического свойства.
— Входите, Роберт! Входите и присоединяйтесь к нам! Сэр Уильям привез нам подарок. — Пинкер протянул мне большой конверт. — Взгляните!
Я вынул листы, просмотрел. Сначала я ничего не понял — это был список иностранных названий, около каждого какие-то цифры, а внизу какие-то промежуточные подсчеты.
— Это цифры урожая нынешнего года из пятидесяти крупнейших поместий Бразилии, — пояснил сэр Уильям.
— Как вам удалось их добыть?
— Такой вопрос уместней не задавать, — сказал он с улыбкой. — И, разумеется, на него уместней не отвечать.
Я снова взглянул на цифры:
— Но уже это превышает производство кофе в Бразилии за целый год.
— Пятьдесят миллионов мешков, — кивнул Пинкер. — Между тем, правительство Бразилии объявило только тридцать миллионов.
— И что же будет с остальным кофе? Его уничтожат?
Сэр Уильям покачал головой:
— Это бухгалтерский трюк, вернее, серия трюков. Они ввели ложные цифры потерь, уменьшили размеры некоторых хозяйств, выдумали несуществующие потери — короче, сделали все, чтобы создать впечатление, будто они производят кофе меньше, чем в действительности.
Спрашивать, зачем им вздумалось так поступить, не приходилось.
— Если на Бирже об этом узнают, то…
— Вот именно! — подхватил Пинкер. — Роберт, пожалуй, вам стоит отобедать с кем-нибудь из ваших приятелей газетчиков… Надо точно рассчитать время — нужно, чтобы новости начали публиковать с будущей недели. Не сейчас, упаси Бог. Нам надо посеять панику, а инвесторы обычно сильней ударяются в панику, когда понимают, что не в курсе реального положения вещей.
— Верны ли эти данные?
— Для наших целей вполне достаточно, — пожал плечами Хоуэлл. — Естественно, это требует основательной проверки.
— Вы просто должны сказать, Роберт, что ожидается громадный скандал, — продолжил Линкер. — Потом, когда в Палате общин в будущую пятницу будет сделано заявление…
— Откуда вы знаете, что в пятницу будет сделано заявление?
— Потому что знаю, кто его сделает и по какой причине. Но это все только начало. Потом будет объявлено о расследовании, произведенном министерством торговли и промышленности, и монопольная комиссия призовет к санкциям против Бразилии…
Мой мозг бешено заработал:
— Министерство торговли и промышленности — ведь это же вотчина Артура Брюера? И он же председатель этой комиссии!
В глазах у Пинкера вспыхнули искорки:
— Раз имеешь зятя в правительстве, почему бы не снабдить его информацией государственной важности? Но даже и тогда цифры эти мы не огласим — по крайней мере, не все: вы должны подкидывать разные порции данных из этого документа в разные газеты, чтобы ни у кого не возникла цельная картина. Они все будут гадать, строить домыслы, и домыслы будут множиться…
— На рынках поднимется паника.
— Рынки узнают правду: что они оказались слишком доверчивы. Бразильцы опубликуют свои данные во вторник. И их данные, мы можем это утверждать, окажутся очередной фикцией — громадным преуменьшением. Другое дело, что на сей раз всем это станет очевидно. — Скрестив ноги, Пинкер откинулся в своем кресле. — Вот он, этот момент, Роберт, — тихо сказал он, — я ждал его целых семь лет.
