Игорь Зотов - Аут. Роман воспитания
Я остановился на перекрестке. Я помнил по карте, что если взять налево и вверх, то через три квартала будет rent car. А если – направо и вниз, то через два квартала будет улица, на которой – пересечь ее, направо и триста метров прямо – мой отель. Мария.
И я поворачиваю налево. Я выбираю маленький Land Cruiser (в те годы эта марка была еще настоящей) безо всяких хлопот, плачу за двое суток карточкой American Express, сажусь, предельно осторожно включаю первую скорость и отпускаю педаль сцепления (вожу-то я так себе!), трогаюсь, еду. Главное – не забывать, что движение здесь левостороннее, как в соседней ЮАР. И еще главнее – выехать из города, а там на шоссе будет проще. Но я не еду из города, я еду в отель, потому что Мария.
Машина позволяет мне убедиться наверняка – «хвоста» нет: никто не едет следом, на всей улице за мной вообще ни одной машины. Да и прохожих тоже почти не видно – два часа пополудни, сиеста.
Я паркуюсь за отелем, в портовом районе, а в отель иду пешком. Прохладное, темное и пустое, пустое! пространство лобби. Нет, пожалуй, Симайо погорячился, решаю я.
– Bona tarde, senhor Danielsen! Como esta? Aqui tenho um recado para о senhor[17], – на португальском приветствует меня халдей за стойкой и протягивает бумажку.
Не читая, смотрю на подпись: Maria! He верю своим глазам, читаю: call me please[18].
Мария!
То есть, если рассуждать логически – ей поручили меня «пасти». Вот прямо сегодня, привезли ее в министерство, там сидели важнеющие, надувая губы, негриллы из Seguranca Nacional, a как еще?
– Сеньорина! (или как они тут называют юных красавиц-стюардесс?) – наперебой говорили они, – мы хотим поручить вам очень важное и чрезвычайно ответственное задание, можно сказать – поручить спасение родины (точно Жанне д'Арк). Наши агенты выследили опасного военного преступника, который объявился в столице, по всей видимости, с крайне опасной для страны миссией. Это Бешеный Бен! (ББ! MB! BF!) Вы наверняка читали о нем в газетах (Ха! У них тут в столице, между прочим, издаются одна-единственная газета и один-единственный журнал!). Ваша задача – соблазнить его и выведать цель приезда…
Ну и так далее. И Мария, любимая моя Мария, согласна. Ведь на карту поставлена ее карьера, ее жизнь, жизнь ее матери, ее сестер! А как иначе?! И вот она звонит – чтобы назначить мне свидание. И знает, что ей нет нужды соблазнять меня, потому что я уже ее. Мария…
Я диктую портье ее номер, прошу соединить.
– Момент! Сеньора Мария на проводе, мой сеньор.
– Да, Мария, это я, Георг. Очень рад вас слышать! Вы мне звонили?
Мария.
Я слышу ее грудной, чуть грубоватый, но такой сексуальный голос и цепенею – любовный восторг.
Взлетаю.
Она говорит, что ей нужно (не хочется – нужно!) меня увидеть.
Падаю.
Я отвечаю, что могу приехать когда угодно и куда угодно. Хоть сейчас. Она говорит, что не надо ни сейчас, ни куда угодно, а в десять вечера в ресторан «Beira mar» на городском пляже, в самом его конце, там еще – площадь, а дальше – дорога кончается.
Взлетаю.
Я предлагаю заехать за ней, но – качели – она сообщает, что ее подвезет Жозе Арналду.
Падаю.
Возможно, что отсутствие слежки объяснялось участием Марии в моей судьбе: зачем следить, если я сам приду куда угодно и когда угодно.
С самого момента нашего знакомства два дня назад и до сих пор я жил как бы в двух непересекающихся измерениях – задание и Мария. Теперь они пересеклись, скрестились, и в спайке этого скрещения таилась колоссальная энергия, которая не может не закончиться взрывом. Я готов, я его жду, я его жажду. Это ли не лучшая, не самая героическая участь для ростовского мальчишки, эстета и хулигана (не в пошлом современном, конечно, смысле), волею судеб забредшего на край Ойкумены и познавшего там все, что должно познать двуногому, коль скоро ему суждено было родиться – смертельный риск и смертельную любовь?!
О, как высоко сказано, Веньямин! Рыдать хочется.
Я не знаю, как убить эти семь с лишним часов до встречи. В мозгу строится любимая с детства лесенка:
Мария сказала – приду в четыре.
Пять, семь, десять…
Если хотите – вот самое верное подтверждение моей любви: после разговора с Марией мой член возбуждается и неприлично выпирает из плотно обтягивающих меня штанов «сафари». К счастью, рубашка навыпуск спасает положение.
Но: если в любое другое время, находясь в таком «приподнятом» состоянии, я бы быстро избавился от него, от души промастурбировав в укромном местечке, то сейчас мысль о мастурбации вызывает во мне чуть не религиозное отвращение. Это не просто грех старика Онана – это липкая измена.
Возвращаюсь к машине, медленно еду на улочку, где в щели кондиционера оставил шпионские бумаги – у меня есть время подробно изучить их, и вряд ли кто-то помешает это сделать. Уже припарковав машину под самым кондиционером, так что вода из него капает на ветровое стекло, понимаю, что достать бумаги не смогу – ростом не вышел, нужен стул или ящик.
Хлопаю себя по лбу – мудак ты, Бен, просто мудак! Зачем лезть с улицы, когда можно сделать это из туалетной кабинки?!
Просто мудак.
Паркую Land Cruiser перед кафе и теперь уже с полным моим правом сажусь за столик на тротуаре – кофе, два сэндвича с яйцом и сыром.
То ли стон, то ли всхлип сзади. Оборачиваюсь и натыкаюсь взглядом на маленькую, грязную и… невероятно изящную ладонь прямо перед моим лицом. Нищий мальчик, спутанные пепельно-бурые волосы, гноящиеся глаза. Из-под рваной рубахи проступает на плече (от самой шеи) свежезатянувшийся длинный рубец, словно от сабли. Босые ступни – стоптанная кожа подошв. Опять глаза – они прекрасны, даже гной не портит их!
– Жинито?! – полушепотом восклицаю я.
– Sim, senhor… Tenho fome, muita fome, senhor[19], -заученно и гнусаво повторяет он, очевидно, не узнав меня.
– Жинито, это я, команданте Бен, – опять полушепотом.
– Sim, senhor… muita fome…
Он действительно очень худ, скорее всего не ел уже несколько дней. Сажаю его рядом, кормлю сэндвичами – этакий диккенсовский дядюшка.
Он ест споро, но не безобразно, с достоинством ест. Я любуюсь. Прошу официанта принести лимонада, официант глядит на него брезгливо, кивает, говорит:
– Лучше вам быть осторожнее, мой сеньор, они часто воруют. Так, что и не заметите!
– Бог им в помощь, – отвечаю я.
Беру мальчика за руку, веду в соседнюю лавку – купить что-нибудь из одежды. Вежливый хозяин-индус терпеливо роется в своих запасах, находит сносную пару башмаков и рубашку, а за остальным бежит к соседям. Через полчаса Жинито одет в салатного цвета рубаху, белые шорты (они висят на его исхудавшей попке), на ногах – салатные же мокасины и белые носочки – ангел, ангел! В аптеке покупаю мазь от конъюнктивита, затем – в гостиницу отмывать мальчика.
Жинито послушно ходит со мной, словно обдолбанный. А я так и не знаю, узнает он меня или нет?
Да неважно.
В номере раздеваю его, веду в душ. Тру мыльной губкой его изуродованное плечо и его здоровое плечо, его жесткую – ребра и позвонки наперечет – спину, его худенькую, но такую красивую попку, его икры, ступни, пятки, коленки, ляжки, бедра, его маленький крючочек, впалый животик, лаковую черную грудь со страшным рубцом. С удовольствием отмечаю, что мой возбужденный член успокоился, и вдруг думаю, что вот такого бы ангелочка могла бы родить мне Мария.
Я сам расчесываю его спутанные волосы, расчесываю аккуратно, долго, мы сидим на кровати. Жинито вдруг сворачивается в калачик и мгновенно засыпает. Накрываю его краешком покрывала.
Идиллическая картинка! Достойная старого пидора.
Не такого уж, впрочем, и старого.
Он спит, а я спускаюсь в бассейн, сажусь в баре за стойку, спрашиваю mohito[20]. Rum, мята – успокоят, утешат. Жара не спадает, самый пик, хотя солнце уже скрылось за домами. За бетонной стеной маленького гостиничного сада, если смотреть в сторону порта, плотным хороводом кружатся чайки – наверное, вернулись с моря рыбаки на своих доу. Что-то патриархальное чудится в этой картинке – южный приморский город, лень, истома, и словно нет ни войны, ни голода, ни истерзанной груди Жинито. Сосу коктейль через трубочку. Двор пуст, ни души, ровная голубоватая гладь бассейна.
Но недолго: эту картинку вдруг и походя теребит и комкает русский матерок.
Оборачиваюсь. К бассейну бодро спускаются четверо моих бывших соотечественников.
– Да задолбал ты, Петрович, своими принципами! Не хочешь, не бери. И вообще – пошел нах…! – говорит самый молодой из них, высокий, рыхлый, вида вальяжного, припухший лицом.
Петрович, к которому он обращается, обладает обезьяньей – копия фернанделевской – физиономией. Он никак не обижается, семенит рядышком – раза в два короче, но и в три старше своего гонителя.
– Да ты сам кого угодно…! – беззлобно шелестит Петрович.
