Римский сад - Латтанци Антонелла

Мы смотрим друг на друга, мы с Фабрицио, мимоходом.

И метатель ножей пронзает меня своим лучшим броском.

Я стискиваю зубы — не плакать, не плакать, — я продолжаю бежать следом за мужем, несколько шагов отделяют нас от двери, я не знаю, о чем думает Массимо, я знаю, о чем думаю я, но не могу признаться даже себе.

Не плакать, не плакать, меня тянет к Фабрицио невероятная сила, но я сопротивляюсь, мой муж ищет ключи, а я сопротивляюсь, мы с мужем открываем дверь, а я сопротивляюсь. Это все, что мне остается делать. Я сопротивляюсь.

Мой муж открывает дверь и бросается внутрь. Я сопротивляюсь. Но не могу не обернуться. Я вижу, как он стоит под дождем и смотрит на меня. И улыбается мне своей невероятной улыбкой. Он всегда здоровается со мной своей красивой улыбкой.

Ты простил меня, Фабрицио? Как ты мог меня простить?

Муж держит дверь открытой для меня, на улице очень темно, дождь усиливается, его лицо в тени, я его не вижу. Я вижу перед дверью подъезда другие чемоданы. И силуэт виолончели, прислоненной к стене. Мне нужно подняться по ступенькам к лифту. Мне нужно подняться на лифте. Мне нужно зайти в лифт вместе с мужем. Пойти к дочерям. Принести Эмме купленный нами надувной бассейн и палатку Анджеле. Они будут плакать от радости, в безопасности, в сладком убежище дома, здоровые и счастливые, обнимут маму с папой. Так правильно. Я вхожу.

Массимо вызывает лифт. Может, он украдкой смотрит на меня. Я не знаю, на что смотрю. Эта мама, которая является мной, ждет лифта рядом с мужем. Какая-то сила тянет меня назад, во двор, очень мощная, но я сопротивляюсь.

Пока мы ждем, дверь подъезда открывается. Мы с мужем не оборачиваемся. Мы слышим, как кто-то ходит позади нас, возле двери. И шум дождя. Ни вздоха. Я оборачиваюсь. Дверь закрывается.

Лифт, пожалуйста, приди, лифт, быстрее (тот самый лифт, который я ждала вдень, когда сгорела виолончель, чтобы увидеть, как из него выходит Фабрицио). Не плакать. Не оборачивайся.

Приходит лифт. Массимо открывает дверь, ставит внутрь коробку с палаткой. Он держит дверь открытой для меня.

Я делаю шаг клифту. Я напрягаю слух, чтобы услышать, как заводится двигатель машины Фабрицио, но ничего не слышу. Он все еще здесь, Фабрицио все еще здесь. Я рядом с ним в последний раз.

Я делаю еще один шаг к лифту. Меня ждет Массимо. Конечно, Фабрицио собирается уезжать. Массимо смотрит на меня.

— Франческа, — говорит он.

Я всем телом ощущаю, как колотится сердце, и я думаю обо всем — о своих дочерях, о своей вине. Эта сила, она тянет меня, но я должна сопротивляться, я сопротивляюсь, я слышу рев оживающего двигателя.

У меня подгибаются ноги. Массимо не двигается. Я выпрямляю спину. В последний раз я слышу звук, принадлежащий Фабрицио.

— Заходи, — говорит Массимо.

Я делаю еще один шаг по направлению к нему.

— Франческа, — снова говорит он.

Я смотрю на него и собираюсь подойти к своему мужу, и сила тянет меня назад, и я сопротивляюсь, а потом…

Я поворачиваюсь и бегу вниз по лестнице к двери. «Беги, Франческа!» Я слышу издалека голос дома, последнее нечеловеческое усилие, это нужно было услышать, хоть и вдалеке, я чувствую взгляд Массимо между лопаток, бегу к двери, распахиваю ее, дождь заглушает мой голос.

— Фабрицио! — кричу я, но он не слышит, машина вот-вот выедет за ворота и исчезнет навсегда.

— Фабрицио! — кричу я, тяжело дыша, и бегу, бегу. Ворота открываются, чтобы выпустить машину. Он уезжает, уезжает навсегда. Нет, это невозможно. — Фабрицио! — снова кричу я и бегу.

Автомобиль останавливается у ворот. Он все еще в нашем дворе.

Мое сердце разлетается на осколки.

Дверца открывается. Фабрицио выходит из машины. Он меня услышал!

Он высокий, кажется, что стоит очень далеко, но это он, это он, и я бегу ему навстречу.

Я не знаю, что делаю, но на этот раз я свободна.

Я бегу, а он ждет меня, и я не могу поверить, что он ждет меня после всего, что я с ним сделала.

Я бегу, и я счастлива. Это я.

Я улыбаюсь, плачу. От радости.

Я в одном шаге от него.

Дождь.

Он улыбается.

Улыбается. Мне. Только мне. И все в порядке, все как должно быть. Наконец-то. А вот и я.

Я бросаюсь ему на шею.

И он меня обнимает.

Мы обнимаемся, я плачу, я не знаю, что мы говорим друг другу под дождем, мы обнимаемся, мы целуемся.

И я жива.

Мы снова целуемся, он сжимает меня в объятиях.

— Я люблю тебя, Фабрицио, — говорю я ему, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, и он целует меня, улыбается мне.

— Я тоже тебя люблю, — говорит он, — как и всегда любил.

— Я хочу быть с тобой, Фабрицио, я хочу быть с тобой, я хочу заниматься с тобой любовью.

Он прижимает меня к себе, он снова меня целует, и этот поцелуй тоже говорит: я хочу быть с тобой, я тоже хочу заняться с тобой любовью.

— Я поеду с тобой, — говорю я ему, плача и смеясь одновременно. — Я поеду с тобой, Фабрицио, если ты хочешь. Уедем.

Навсегда.

А как насчет моих дочерей? Я не могу их бросить. Они тоже приедут, если Фабрицио захочет. Мы поживем минутку только для нас двоих, а потом вернемся за ними. Все получится. Все будет прекрасно, все, правда. Если он этого захочет.

— Девочки? — спрашиваю я его. Жду.

Он кивает. Он здесь. Он снова улыбается. Он хочет быть с нами. Он хочет быть со мной. Я все еще обнимаю его. Он сжимает меня крепче.

— Пойдем, — говорит он.

Он открывает мне дверцу под потоками дождя. Я собираюсь сесть в машину, потом поворачиваюсь к нему, плачу, смеюсь и, прежде чем сесть в машину, снова целую его. И он меня целует.

Не знаю, что происходит первым: я читаю удивление на его лице или слышу грохот.

Фабрицио падает.

Я не понимаю. Поднимаю голову. Что происходит?

И вижу в этой апокалиптической тьме, в этом урагане конца света, как все жильцы кондоминиума выглядывают из окон, с балконов. Их силуэты проступают медленно. Вот они под дождем, все, неподвижные. Серьезные. Не издают ни звука. Не двигаются. Я не могу различить их черты. Но вижу глаза.

И снова смотрю на Фабрицио, бросаюсь к нему и замечаю возле красных ворот человека. Его очертания размывает ливень, но я знаю, кто это. Джулио, муж Марики, отец Терезы.

С отсутствующим выражением на лице. С пистолетом в руке. По-прежнему направленным на Фабрицио.

Жильцы наблюдают. Это ритуал мести.

Понимание настигает меня, но я не хочу понимать.

Я падаю на колени рядом с Фабрицио, обхватываю его голову руками. Кровь. Море крови.

Это неправда. Это невозможно.

Я не могу говорить. Не могу кричать. Я держу его крепко, пытаюсь промокнуть рану руками, он смотрит на меня:

— Фабрицио, пожалуйста! — Он смотрит на меня. — Фабрицио, пожалуйста… Если бы я не позвала тебя, если бы ты не вышел из машины ради меня. Если бы я не заставила тебя ждать… Фабрицио, пожалуйста, пожалуйста!..

Я сжимаю его в объятиях, пытаюсь остановить кровь, как могу. Может, ору жильцам: «Что вы сделали?! Он невиновен, он не имеет к этому никакого отношения!» Но потом разум подсказывает мне, что обитатели «Римского сада» никогда не переставали считать Фабрицио виновным. Закон отвернулся от них. И они отомстили.

— Пожалуйста, Фабрицио, пожалуйста, — я стараюсь удержать его в сознании. — Фабрицио, — повторяю и плачу. — Фабрицио, все в порядке, все в порядке…

Я обнимаю его, целую. Твержу себе — скажи ему, скажи это сейчас: «Я полюбила тебя с первого взгляда». Но получается только:

— Фабрицио.

Он все еще смотрит на меня. Он улыбается мне. Он справится. Справится!

Затем он обмякает в моих объятиях. Я чувствую, как он уходит.

— Останься со мной. Пожалуйста, останься со мной! — Я глажу его, целую, я должна его спасти. — Останься со мной, Фабрицио, я люблю тебя.

— Франческа… — шепчет он.

Франческа. Имя на его губах. Мое имя.

И он закрывает глаза.