Джон Апдайк - Супружеские пары
Если они где-то бывали теперь, то только втроем. Матушка Фокси, неизменно в хрустящем пурпурном платье и в белом шелковом боа, которое она беспрерывно поправляла, пользовалась в обществе успехом: ее принимали наполовину как дуэнью, наполовину как дурочку. Лучше всего она нашла общий язык с Фредди Торном. После Хэллоуина у Литтл-Смитов, праздновавшегося днем позже, без масок, она сказала Фокси:
— Для дантиста он очень эрудирован. Как красноречиво он говорил о современной психологии и о мифах! По-моему, среди ваших друзей-весельчаков он — один из самых симпатичных.
— А по-моему, он коварный и вообще мерзкий.
— Вот как? Конечно, ему не мешало бы подправить рот, но рядом с Кеном меркнет любой мужчина.
Ей уже было не по себе: за две недели она успела обратить внимание, как часто отсутствует Кен и как Фокси замирает в его присутствии. В то утро Кен самостоятельно позавтракал, аккуратно вымыл за собой посуду — что это, если не упрек? — и отправился играть в теннис.
— Кто же тебе нравится, позволь узнать?
— Как это ни грустно, в основном, женщины. Например, Терри Галлахер помнишь, высокая, с прямыми темными волосами, ее еще не смогли заставить сыграть на лютне, хотя она ее принесла. Еще отчасти Джанет Эпплби — такая пухленькая, которая под конец опьянела и стала изображать своего психиатра.
— Я подумала: эта не очень счастливая.
— Она тоже так думает. Из супружеских пар мне нравятся Хейнема и, может быть, Герины. С Роджером я общаться не могу, зато Би, хоть и много ломается, бывает очень милой. У них трагедия: они не могут иметь детей.
— Хейнема? Не тот ли ужасный рыжий человечек, который всех хлопает по заду и ходит на руках?
— Его зовут Пайт. У него очаровательная жена: добрая, спокойная и веселая.
— Ее я не заметила. Зато все вы очень друг к другу внимательны. Тебе повезло: ты нашла друзей, с которыми тебе весело. У нас с твоим отцом таких друзей не было. Мы были одни: мы и ты. Хорошо иногда выпускать пар.
— Кен считает, что мы, наоборот, вырабатываем пар, что мы уже слишком хорошо друг друга знаем. Отчасти это верно: один мужчина даже потерял работу из-за того, что они вместе с женой слишком тесно общались с другой парой.
— Это который?
— Они с нами больше не встречаются. Его зовут Бен Солц. Они евреи. — И Фокси беспомощно покраснела.
Но мать не подала виду, что вспомнила ее Питера. Вместо этого она сказала, опуская сигарету в блюдце под кофейной чашкой:
— Наверное, так получилось из-за сочетания разных обстоятельств.
— Вчера там была женщина, в которую он влюбился, — Кэрол Константин. Помнишь, рыжие волосы с черными корнями и очень тонкая талия? Она художница. Ты так раскритиковала наши голые стены, что я подумываю, не купить ли у нее картину.
— Ее я заметила. Сейчас от нее глаз не оторвешь, но скоро она, увы, превратится в кочергу. Она это тоже знает. Ее муженек мог бы быть к ней повнимательнее.
— Эдди? Мы не принимаем его всерьез.
— Напрасно. Очень тщеславный и бездушный итальянец. Я сказала ему прямым текстом: я с радостью полетела бы в самолете, который он пилотирует: при таком самодовольстве он ни за что не разобьется.
— Мама, как тебе не стыдно заигрывать с молодыми людьми, которые годятся тебе в сыновья?
— Я не заигрывала, просто встревожилась. Его изможденной жене тоже было тревожно.
— Кстати, о супругах. — Фокси немного скучала по Вашингтону. — Как поживают Кеннеди?
— Говорят, что лучше, чем раньше. Раньше у него была очень дурная слава.
— В последнее время она выглядит спокойнее. Я имею в виду фотографии, сделанные на греческом пляже.
— Какое несчастье — эти преждевременные роды! Но, надеюсь, католики сумеют увидеть в этом и хорошую сторону. Одним ангелом в небесах больше и так далее.
— По-твоему, у нас, прихожан епископальной церкви, такого шанса нет?
— Дорогая Элизабет… — Мать потянулась к ее руке, и их золотые обручальные кольца звякнули одно о другое. — Признаться, я вообще перестала относить себя к какой-либо церкви. Роту все это смешно. Другое дело — твой отец, он был связан с морем…
— Он по-прежнему ходит в церковь?
— Я его об этом не спрашивала. Мы уже много лет не виделись. Теперь он живет в Сан-Диего. Может быть, мы больше никогда не увидимся, представляешь?
Фокси отказывалась представлять себе такие вещи.
— Это правда — то, о чем все говорят? — спросила она осторожно. — Что они чуть не развелись?
— Ты о Кеннеди? Мы редко встречаемся с людьми из правительства, но такие слухи ходят. Развестись они, конечно, не смогли бы, пришлось бы купить у кардинала Спелманна признание их брака недействительным. Больная спина мешает ему быть таким активным, как раньше. — Миссис Рот поставила локти на край стола и разгладила кожу под глазами. — Почему ты спрашиваешь?
— Мне любопытен развод. — Отвернувшись, чтобы сгладить эффект от этого признания, она увидела большой заголовок в газете, аккуратно сложенной Кеном: «Днем свергнут». Днем… Dies, diei. diem… — Иногда я думаю, не лучше ли было бы и нам с Кеном развестись.
Планета перестала вращаться. Фокси ждала, кто ей ответит — мать или миссис Рот.
— Серьезно? — Чей это ответ?
— Не очень, — отозвалась Фокси трусливо, с деланным безразличием. Просто иногда посещает такая мысль. После переезда сюда у меня появилось слишком много свободного времени. Ничего, вот родится ребенок — и все будет хорошо.
— Не уверена, — ответила ей мать. — Раз ты несчастлива, почему не покончила с этим раньше, до беременности? Сколько лет вы прожили с Кеном? Семь?
— Я не знала, что несчастлива, пока не переехала сюда. Ах, мама, я так запуталась! Все это очень грустно. У него есть все, чего могу желать, но мы утратили контакт.
— Дитя мое… Да, поплачь. Как я тебе сочувствую!
— Он так хорош, мама, просто не верится. Он меня не видит и не знает.
— Ты уверена?
— Да-да! Я встречаюсь с другим человеком, а он даже об этом не догадывается.
— С кем ты встречаешься? — повысила голос миссис Рот.
Ты не шутишь?
— Неважно, с кем. С одним мужчиной. Нет, я не шучу. Я с ним сплю.
— Ребенок от него?
— Нет, мама, ребенок от Кена.
Это признание было роковым. Пряча лицо в ладонях, Фокси осознала, что это и есть самое худшее. Если бы ребенок был от Пайта, в этом была бы логика, а не дерзкий выход за границы приличий.
— В общем, — обрела дар речи ее мать, — это необходимо прекратить.
Фокси почувствовала силу слез: прячась за их серебряным щитом, она не сдавалась матери, не позволяла ей одержать легкую победу, а умоляла о спасении.
