Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра
Ни один из них не заговаривал снова о невозможности брака. Дело было решенное для них обоих, так что и толковать нечего. Свободно покорились они охватившей их любви, прекрасной, трагической и безнадежной, покорились безраздельно, беззаботно, бесстрашно, стараясь превратить каждый час в день, а день — в год.
Иногда она плакала, и Рори виновато вспоминал то, что говорил ему П. Л., но теперь они были не в силах ничего изменить, пока не пробьет последний час и у них не останется иного выхода.
Рори заметил, что Кэнайна больше не надевает черной шали, фланелевых юбок, толстых чулок и резиновых сапог. Даже когда она неожиданно встречалась с ним в поселке, на ней всегда было что-то яркое и красивое: цветная юбка и свитер, расшитые бисером мокасины, а порой она ходила в брюках и вельветовой куртке, распущенные волосы были стянуты яркой лентой или блестящими заколками. Рори отлично знал, что это значит. Она бросала вызов обычаям своего племени потому, что эти последние дни принадлежали только Рори.
Стремительно пролетели августовские дни и ночи. Теперь часто дул резкий, холодный северный и северовосточный ветер, гоня перед собой громады седых туч и едкие, солоноватые туманы с залива Джемса. Ночи часто стояли холодные, в ясную погоду небо озарялось лиловыми, зелеными и розовыми вспышками северного сияния, метавшимися по арктическому горизонту, словно обезумевшие танцовщицы. После такой ночи все с рассвета покрывал иней, и все казалось призрачным.
В индейском поселке, где летом жизнь текла медленно и лениво, теперь царило оживление: мускек-оваки готовились отбыть в свои охотничьи угодья. Пока мужчины охотились у берега на гусей, женщины занимались изготовлением лыж, мокасин, парок, накидок из кроличьего меха. В перерывах между охотой мужчины чинили каноэ, сани и тобоганы. Три или четыре семейства, которым до зимних владений нужно было пройти по двести миль, уже вышли в путь, другие, чьи охотничьи угодья находились вблизи Кэйп-Кри, могли задержаться до октября. Кэнайна не говорила о том, когда они уходят, но Рори знал, что охотничьи угодья Биверскинов расположены примерно в ста пятидесяти милях от побережья и поэтому уйдут они в числе первых.
Рори предполагал пробыть в Кэйп-Кри до начала сентября, когда канадские гуси улетят на юг и охота на ниска у залива Джемса прекратится. И не знал, кто первым покинет поселок, он или Кэнайна.
По-прежнему раз-два в неделю прибывали гидросамолеты, но писем от П. Л. не было, и Рори так и не выяснил, как перенесли дезинфекцию Турди и остальные подопытные птицы.
Через Джока все охотники узнали про гуся с желтой лентой на шее. Рори просил их следить за его появлением и ни в коем случае не стрелять, если он покажется перед их шалашом, но Рори знал притом, что мускек-оваки не могут взять в толк, что это за белый пришелец, который ловит гусей, надевает им на лапку кольцо и отпускает снова. Для мускек-овака каждый подстреленный гусь означает, что зимой придется голодать на день меньше. Рори не сомневался, что ни один из охотников не упустит своего шанса.
Однажды вечером, в холодных сумерках после пасмурного, мглистого дня, возвращаясь в поселок, Рори сказал Кэнайне:
— Я ожидал, что ман-тай-о объявится где-нибудь на побережье, но до сих пор о нем не поступало известий.
— Берег длинный и заселен редко, — сказала она. — Я боялась, что он вдруг появится в поселке, нашпигованный дробью.
Через минуту она спросила:
— А не может он еще быть на озере Кишамускек?
— Почти наверняка нет. Хочешь, поедем взглянуть?
— Хочу.
— Когда?
— Боюсь, что лучше бы завтра.
Рори почему-то не уловил зловещего смысла ее ответа.
На следующее утро они отправились в маленьком шестнадцатифутовом каноэ с подвесным мотором вверх по Киставани. Джоан Рамзей завернула им с собой завтрак. Рори знал, что ему придется тащить на себе каноэ до озера и обратно, потому что на озере больше не было второго каноэ, как в прежнее время.
Мотор оставили у реки, Рори взвалил каноэ на плечи, и они тронулись в путь по тропе — Кэнайна на несколько шагов впереди. Они вышли к озеру, и Рори вспомнилось то, другое утро, почти три месяца назад, когда он впервые увидел Кишамускек. С тех пор оно не утратило своей красоты, только теперь, на исходе лета, красота эта изменилась. В листве ив и осин появились первые мягкие проблески золота, а болотные травы, расстилая под северным ветром свои острые жесткие листья, начали отливать бронзой.
Часа два рыскали они по озеру, но ни Белощека, никаких других гусей нигде не было видно. Сидевшая спереди Кэнайна по большей части молчала, и всякий раз, когда она, обернувшись, встречалась с ним взглядом, в глазах ее не было веселья, и она потупляла взор. Рори тоже испытывал какое-то странное чувство: без ман-тай-о озеро Кишамускек казалось иным. А потом она сказала ему, и до него дошло, что ее молчание и печальный вид никак не связаны с исчезновением ман-тай-о.
Они вернулись на берег своих воспоминаний. Вскипятили чай и съели сандвичи, которые дала им Джоан Рамзей. Они сидели, тесно прильнув друг к другу. Он спрятал лицо в ее волосах, она заговорила шепотом и голос ее звучал тоненько и слабо, словно доносясь издали, хотя губы ее почти касались его щеки.
— Это наше прощанье, Рори. Я знала, что мы не найдем ман-тай-о, но мне хотелось снова побыть здесь, на нашем берегу. Отец нынче закупает припасы. Думаю, мы уйдем завтра утром.
Он знал, что это произойдет скоро. Вот уже несколько дней он только об этом и думал. И все таки теперь, когда это наступило, то вдруг показалось чем-то ужасным, невозможным, невероятным. Неужели такая любовь, как у них, могла и в самом деле окончиться? И тут он вдруг понял, что любовь эта не может кончиться и не кончится никогда, пока жив хоть один из них.
В тот вечер они медленно возвращались домой. Когда они подплыли к Кэйп-Кри, розовый закат уже погас, начинало темнеть.
- Рори, - сказала она, когда они вышли на берег неподалеку от индейского поселка.
— Да?
— Я хотела бы проститься с тобой сейчас, в последний раз. Я не хочу прощаться завтра утром, рядом с каноэ, когда мы будем уезжать, — тут будут родители, и вообще полно народу. Не приходи сюда завтра,Рори, пожалуйста. Мы не сможем сказать ни слова. Не приходи сюда во время погрузки. Не приходи. Пусть это будет конец.
