Софи Кинселла - Девушка и призрак
— Знаю, — печально киваю я. — Голос говорит: «Иди отсюда». И ты уходишь.
— Вовсе нет. — Эд делает шаг и уверенно берет меня за плечи. — Он велит: «Держи ее крепче. Это лучшее, что с тобой случилось, и не вздумай упустить ее».
Я даже не успеваю дух перевести, как он наклоняется и целует меня. Его сильные, надежные и решительные руки обнимают меня. Как это может быть? Он не ушел. Он не подчиняется Сэди. И голос у него в ушах… это не ее голос.
Потом он выпускает меня, улыбается и нежно отводит прядь волос с моего лица.
— Потанцуем, девушка двадцатых?
Отличная идея. Сначала танцы, потом все остальное. Впереди у нас весь вечер и вся ночь.
Я бросаю на Сэди быстрый взгляд. Она отлетела на пару метров и изучает свои туфли. Плечи ее поникли, а руки завязаны в какой-то замысловатый узел. Потом она печально улыбается мне, признавая поражение, и машет рукой.
— Ну что ж, танцуйте. Я подожду.
Она долгие годы томилась в ожидании правды о Стивене. И готова ждать еще, лишь бы я потанцевала с Эдом.
Какая же она все-таки милая. Жаль, нельзя обнять ее.
— Нет, — я решительно качаю головой. — Я не заставлю тебя ждать. Эд… — я поворачиваюсь к нему и глубоко вдыхаю, — мне нужно рассказать тебе о моей двоюродной бабушке. Она недавно умерла.
— Мои соболезнования… — Он несколько озадачен. — Поговорим за обедом?
— Не за обедом. Прямо сейчас. — Я волоку его к краю танцплощадки, подальше от оркестра. — Это очень важно. Ее звали Сэди, и в двадцатые годы она была влюблена в парня по имени Стивен. Она считала, что он порезвился, разлюбил ее и забыл. Но это не так. Я точно выяснила. Даже после своего отъезда во Францию он ее любил.
Слова сыплются из меня как из рога изобилия. Я кошусь на Сэди — хочу видеть ее реакцию. Надеюсь, она мне поверит.
— Откуда ты знаешь? — Подбородок высокомерно вскинут, но дрожащий голос выдает волнение. — Кто тебе сказал?
— Я знаю, потому что он писал ей письма из Франции, — рассказываю я Эду, но обращаюсь к Сэди. — Он поместил свой портрет в бусину ее ожерелья. И за всю свою жизнь он не написал больше ни одного портрета. Как его ни умоляли, он отвечал: «J'ai peint celui que j'ai voulu peindre» — «Я написал ту, о которой мечтал». Стоит посмотреть на картину — и понимаешь почему. После этого можно было вообще ничего больше не писать. — У меня перехватывает дыхание. — Это нечто совершенно прекрасное. Восхитительное. А какое там ожерелье… Когда глядишь на это ожерелье, любые сомнения пропадают. Конечно, он ее любил. А она даже не подозревала. Дожила до ста пяти лет, но так и не узнала. — Я смахиваю со щеки слезу.
Эд, похоже, озадачен. Оно и неудивительно. Не успели мы поцеловаться, как я рыдаю по покойной бабушке.
— Где картина? Где она? — Сэди дрожит, лицо ее бледно. — Она же исчезла. Сгорела во время пожара.
— Значит, ты хорошо знала свою бабушку? — одновременно с нею произносит Эд.
— Я практически не знала ее при жизни. Но после ее кончины я посетила Арчбери, места ее молодости. Стивен стал популярным художником.
— Знаменитым? — Сэди потрясена.
— В Арчбери открыли его музей. Стивен взял псевдоним, весь мир знает его как Сесила Мелори. Оценили его только после смерти. А портрет моей бабушки — самая известная его работа. Картина находится в галерее и пользуется огромной популярностью. Она стоит того, чтобы на нее взглянуть.
— Немедленно, — Сэди произносит это так тихо, что я едва ее слышу. — Пожалуйста. Поедем прямо сейчас.
— Захватывающая история, — вежливо соглашается Эд. — Надо будет как-нибудь сходить туда. Прогуляемся по галереям, пообедаем…
— Эд, пожалуйста, — я беру его за руку, — поехали прямо сейчас. Прошу тебя.
Мы втроем молча сидим на обитой кожей скамейке. Сэди по одну сторону от меня, Эд по другую. Сэди не произнесла ни слова с той минуты, как мы вошли в галерею. Увидев портрет, она чуть не потеряла сознание. Задрожала всем телом и буквально приклеилась взглядом к полотну.
— Потрясающие глаза, — произносит Эд через какое-то время. Он то и дело настороженно косится на меня, будто ожидая новых сюрпризов.
— Да, — соглашаюсь я рассеянно. — Ты хорошо себя чувствуешь? — с тревогой смотрю я на Сэди. — Ведь это, наверно, настоящее потрясение.
— Отлично, — озадаченно отвечает Эд. — Просто отлично.
— Нормально. — Сэди вымученно улыбается.
Она уже подлетала вплотную к картине, изучила портрет Стивена в бусине, и на лице ее такая любовь и печаль, что я деликатно отворачиваюсь и сообщаю Эду:
— Это самая популярная картина в галерее. Они даже собираются выпустить специальную линию с портретом. Постеры, кофейные чашки. Она станет еще известнее.
— Кофейные чашки? Какая вульгарность! — Сэди заносчиво вскидывает голову, но глаза горделиво сверкают. — Надеюсь, этим дело не ограничится?
— Кухонные полотенца, пазлы… — продолжаю перечислять я. — Самые разные вещи. Когда-то Сэди переживала, что не оставила следа в этом мире… — Мои слова повисают в воздухе.
— Известная, однако, у тебя родственница. Твоя семья, должно быть, ею очень гордится.
— Пока нет, — отвечаю я. — Но все переменится.
— «Мейбл». — Эд читает путеводитель, купленный на входе. — Здесь говорится: «Предположительно модель звали Мейбл».
— Да, они так думали, — киваю я. — Потому что на обратной стороне картины написано: «Моя Мейбл».
— Мейбл? — Сэди в Такой ярости, что я не могу удержаться от смеха.
— Я рассказала им, что это такая шутка, — поспешно объясняю я. — Они приняли прозвище за настоящее имя.
— Разве я похожа на Мейбл?
Я улавливаю какое-то движение и поворачиваюсь. К моему удивлению, это не кто иной, как Малькольм Глэдхилл. Увидев меня, он улыбается и перекладывает портфель из одной руки в другую.
— О, мисс Лингтон. Приятная неожиданность. После нашего разговора решил взглянуть на нее еще разок.
— Я тоже. Позвольте представить… — Еще секунда — и я бы представила Сэди. — Эд… Эд Харрисон. А это Малькольм Глэдхилл, хранитель коллекции.
Малькольм присаживается рядом с нами, и теперь мы рассматриваем картину вчетвером.
— Значит, картина у вас с восемьдесят второго года, — произносит Эд, заглядывая в путеводитель. — Но почему семья избавилась от нее? Странная история.
— Хороший вопрос, — присоединяется к нему Сэди. — Это моя картина. Никто не имел права ее продавать.
— Хороший вопрос, — повторяю я как попугай. — Это картина Сэди. Никто не имел права ее продавать.
— Я хочу знать, кто посмел ее продать, — добавляет она.
