Виктор Пономарев - Записки рецидивиста
— Ну, Витя, ты дикарь, питекантроп какой-то. Чуть не разорвал меня на части. Разве так можно над женщиной издеваться.
— Это я от любви к вам, Галина Александровна.
— Да я сама дура старая тебя люблю. Но нужно, Витя, понежнее и аккуратней. А то сделаешь меня калекой. Старая, да еще и калека. Кому я тогда нужна буду?
Пришли в палату, выпили спирту, я еще поел, и мы упали на кровать и продолжили неплохо начатое дело. Если кому я не позавидовал в эту ночь, так это казенной кровати. Казенка скрипела и стонала почти до самого утра. И это тяжелое испытание кровати продолжалось до тех пор, пока я лежал в санчасти.
Но всему бывает конец. Наступил день, когда кончился мой тюремный режим. Я попрощался с Галиной Александровной. Она заплакала, обняла меня, сказала:
— Веди себя в зоне хорошо. Не попадай сюда. Будешь работать, и срок быстрей закончится. А освободишься, приезжай ко мне. Я буду тебе рада, хоть и буду к тому времени совсем бабушкой, но ты станешь мне сыном. У меня ведь тоже никого нет на этом свете.
Меня дернули на этап. Сначала привезли в пересыльную тюрьму, а уже потом отправили в лагерь строгого режима под городом Бекабадом.
Глава 5
ЛАГЕРЬ В БЕКАБАДЕ
Начальником лагеря в Бекабаде был подполковник Щербаков, замполитом — майор Корнев. На работу меня определили делать деревометаллические парты для школьников.
Порядки в лагере были не просто строгие, а жестокие. За то, что я после отбоя вышел из барака в туалет, мне «отломили» пятнадцать суток изолятора. Ночью привели в штаб СВП (секция внутреннего порядка), и начальник штаба Юрка Куряев сказал мне:
— Или, Дим Димыч, мы тебя сломаем, или ты будешь наш и вступишь в секцию.
На что я ему ответил:
— Мент ты поганый. Век свободы не видать, но меня ломать что «кобылу искать» (заниматься бесполезным делом).
Отсидел я пятнадцать суток и вышел в зону. Как раз новый этап пришел, а с ним Кирюша Хамурар, кент мой по Ванинской зоне.
Я организовал Кирюше хорошую встречу. Ребята приперли поесть, достали бутылку самогона и пару «фуфырей» «Тройного». Мы с Кирюшей выпили, покушали. Стал я к нему приглядываться, вижу: он какой-то грустный, понурый. Спросил его:
— Кирюша, что с тобой?
Он и рассказал мне, что на этапе одному зеку проиграл ногу.
В азарте игры в карты Кирюша сказал:
— Если я тебе проиграю, то отрублю себе ногу.
На что зек ответил:
— Ловлю на слове. Отрубишь.
Кирюша проиграл.
— Кто он такой? — спросил я.
— Равиль из Ангрена.
— О, да я этого татарина отлично знаю. Вместе в «крытой» сидели. В каком он бараке?
— В первом.
Я пошел в первый барак. Равиль лежал на нарах, увидя меня, воскликнул:
— Дим Димыч, привет! Какая встреча! Что тебя привело ко мне?
— Равиль, молдаванин говорит, что ногу тебе проиграл. Вот я и пришел послушать твое мнение: отрубать ему ногу или как.
— Дим Димыч, если он твой кент, то ничего не надо делать.
— Нет, Равиль, так не покатит. Он со мной ел из одной миски. Тебя кинут на этап, и ты потом будешь говорить, что Дим Димыч с фуфлыжником ел. А мне западло. Ты же сам, Равиль, знаешь наши законы преступного мира. Был Дим Димыч в авторитете с Ванинской зоны и все — хана. Лучше я отрублю молдаванину лапу на ноге. Все равно руб, и вы с ним будете в расчете. Годится? Делай перевод карточного долга Хамурара на меня.
— Ладно, годится, Дим Димыч. Даю перевод.
Я пошел на выход из барака, а татарин крикнул вдогонку:
— А может, не надо, Дим Димыч? В натуре тебе говорю.
Пришел я в свой барак, у шныря (дневального) взял топор, а молдаванину сказал:
— Все, Кирюша, пошли расчет получу, если ты не хочешь, чтобы перестали меня уважать в зоне и тебя тоже. Твой долг карточный Равиль на меня перевел.
За бараком лежал пенек от дерева. Кирюша скинул ботинок с левой ноги, поставил ее на пенек. Коротко, но резко взмахнув топором, я рубанул ступню наискось. Кусок ступни и три пальца с прохудившимися на них мозолями шлепнулись на землю. Охнув, Кирюша упал на землю, вырубился. Вот где пригодилась мне прошлая «хирургическая» практика в зоне Навои, когда я рубил пальцы, руки, ноги налево и направо.
Я поднял Кирюшу на руки и отнес в санчасть. Так я спас репутацию человека и свой авторитет в преступном мире.
2В бараке на нарах недалеко от моих спал москвич Сережа, высокий красивый парень. Вечером он мне говорит:
— Дим Димыч, Юрка Куряев ходил к «хозяину». Требует, чтобы тебя из зоны отправили куда-нибудь, потому что он боится спать ложиться, пока ты в зоне. А всех зеков-общественников заставляет следить за каждым твоим шагом.
— Сережа, передай суке, пусть не боится и спит спокойно. Я его не трону и к нему ничего не имею. Пусть только в душу не лезет со своими идиотскими призывами и лозунгами. Это ему не завод, а зона, и здесь не комсомольцы-добровольцы, а преступный мир со своим законами и порядками.
Сережу (Швед кликуха) я сразу приметил. Мне нравился этот спокойный крепкий парень. Был он «блатняк» и «окраски» (принадлежность к определенной преступной группировке) нашей. «Старший дворник» «отломил» ему червонец за «рубль сорок шесть». Поэтому я ему сказал:
— Ты знаешь, Сережа, я и сам давно думаю «уйти на траву». Пять лет я «качался в крытой киче», до этого червонец по зонам накрутил, да еще «петра» тащить. Что ж, мне теперь всю жизнь по «царским дачам» скитаться? Вот и хочу «объявить себе амнистию». Думал с кентом Кирюшей «эмигрировать», да он теперь навсегда отбегался. Ты мне скажи: ты видел когда-нибудь безлапого волка? Вот то-то и оно. Так что без обиняков, Сережа, предлагаю и тебе кончать пайку хавать и «идти менять судьбу» со мной. Ты натурально подумай, не спеши с ответом. На этот счет я уже кое-что надыбал, не первый раз «эмигрирую». Да и апартеид здешний мне не по масти.
— Хорошо, Дим Димыч, я подумаю, — ответил Сережа.
И в доказательство моих слов к нам подошел дневальный, сказал:
— Дим Димыч, тебя «хозяин» вызывает.
В кабинете у начальника Щербакова сидел и замполит Корнев. У Щербакова через всю щеку шел широкий шрам, след от топора. Когда он нервничал, больная щека начинала сильно дергаться.
— Пономарев, — сказал начальник, — я просмотрел твое личное дело, сплошные постановления. Ты когда нарушать прекратишь?
— Да я же, гражданин начальник, вовсю, однако, как будто, то есть стараюсь, все силы отдал, — начал я было «пургу мести» (бессмысленный разговор), но Щербаков перебил меня.
— Вот что я тебе скажу, Пономарев, — повысил голос «хозяин», — прекрати собирать сходняк возле себя. Вступай в художественную самодеятельность, парень ты авторитетный, энергичный. Майор тебя познакомит. Будешь сам петь и коллективом руководить.
