Анатолий Тосс - Американская история
— Ну, этого я не знаю. — Он улыбнулся. — Самое смешное, что, наверное, лет десять назад я ему сказал нечто аналогичное. Марк тогда сделал одну серьезную вещь, в которой я тоже слегка разбирался и понимал, насколько она серьезна, а он хотел ее бросить. Ну, и я уговаривал его не бросать, говорил, что познание бесконечно и постоянно рождает новый вызов, и какую-то еще ерунду типа этого. И знаешь, что он мне сказал в ответ?
Я подняла брови в знак любопытства.
— Он сказал, — повторил Рон, — что жизнь слишком сложна, объемна, чтобы ее можно было выразить математической формулой, или физическим явлением, или компьютерной программой, или вообще какой-либо одной теорией, одним знанием, одной наукой и даже наукой вообще. Он сказал, что если пытаться понять жизнь глубже, то нельзя тратить, много времени на что-то одно, потому что тебя всегда ожидает другое. Что лично он может отдать чему-то конкретному только ограниченный отрезок времени и, добившись результата, двинуться вперед. В жизни, сказал он тогда, слишком много захватывающего, и все хочется попробовать, а на все жизни мало, и потому нельзя задерживаться на чем-то одном. Так что, видишь, — это уже Рон обращал ко мне, — у Марка имелся ответ и на твой вопрос.
— И поэтому он ушел из науки вообще? — спросила я.
—Да, ему стало скучно. Он попробовал себя в нескольких совершенно различных областях, в основном в естественных науках, но и не только. И везде с легкостью, относительной, конечно, но с легкостью, за невозможный для других короткий срок совершал прорыв, а потом переходил в другую область и там тоже делал прорыв и так далее. Но потом, когда он повторил это раз десять, ему надоел сам процесс, ему захотелось реализоваться как-то принципиально по-другому, и он ушел.
«Как это — по-другому?» — подозрительно мелькнуло у меня в голове, но я промолчала..
— К тому же у него начались проблемы с административной системой. Она оказалась не настолько гибкой, чтобы принять его неординарность, его скользящий подход. — Меня опять кольнуло слово «скользящий». — У Марка постоянно возникали проблемы с переходом из одного отдела в другой, его статус всегда был под вопросом, от него требовали того, чего он не хотел делать. Так что тем, что его интересовало, ему часто приходилось заниматься подпольно. Были проблемы и с финансированием его работ, да к тому же ему всюду и всегда примитивно завидовали, что тоже усложняло жизнь. В результате он решил, что в автономном режиме, за рамками официальной структуры, он будет эффективнее и для других, и для себя. — Рон на секунду прервался, опять улыбнулся как-то очень по-доброму, как улыбаются приятному воспоминанию, и добавил: — В конечном счете почему нет? К тому же, я сейчас вспоминаю, Марк однажды, как бы невзначай, по какому-то совсем другому поводу, сказал, что ему не только необходимы нестандартные условия, но, более того — помести его в стандартные рамки и подержи там подольше, и он задохнется.
Вернувшись из прошлого, Рон окинул взглядом глубину кафетерия, но ни на чем не задержался.
— То есть он, конечно, не совсем такими словами сказал, — как бы извиняясь за искаженное цитирование, Рон слегка пожал плечами. — Дело давно было, но мысль я передаю верно. В любом случае не нам судить: тот факт, что мы что-то не понимаем, не означает, что это «что-то» неправильно. Если Марк так чувствовал, значит, он прав.
— А что случилось с его идеями, с прорывами, как ты их называешь? — спросила я больше из любопытства, потому что это был последний штрих, в котором оставалась хоть какая-то загадка. — Я никогда не встречала ни его работ, ни статей.
— Он написал несколько статей, впрочем, давно, в самом начале, а потом и это перестал делать, сказал, что не хочет времени тратить на пустое.
— Ну, и куда они, все остальные, ненапечатанные идеи подевались? — не отставала я.
— А никуда не подевались, — невозмутимо сказал Рон. — Он их раздал.
— Как это раздал? — Моя голова от изумления качнулась назад, увлекая за собой и шею, и плечи, и все тело. — Разве свои работы раздают?
— Нет, как правило, собственные идеи не раздают, но ты опять впадаешь в ту же ошибку — не оценивай Марка шаблонно. Он раздавал, и для него это было настолько естественно, насколько неестественным кажется для нас.
— И кому он их раздавал?
Я все еще не могла очухаться от услышанного.
— Разным людям, — так же беззаботно ответил Рон, как будто он сам каждый день дарит идеи кому попало. — Тем, кто был поближе, тем и раздал. К тому же его идеи хоть и были хорошо наработаны, все-таки требовали большей доводки для печати или публичного представления.
Я сидела, оглушенная, всякие странные мысли, в бессвязности своей, в своей лихорадочной суете толкающие меня на сопоставления, мешали сложиться чему-то общему.
Рон тоже не стал делать секрета из того факта, что он, как и я, видит некоторые пугающие параллели, хотя тут же постарался их сгладить:
—Но, должно быть, все изменилось, — сказал он. — Смотри, как вы долго работаете вместе, уже столько лет! — Он понимающе, добродушно улыбнулся и, подбадривая, похлопал меня по руке: — Я пошел, уже опаздываю. На этот раз он не посмотрел на часы.
— Спасибо, что нашел время, Рон, — только и успела сказать я, оставшись сидеть, пораженная и раздавленная, не знающая еще, как начать складывать себя по кусочкам.
— Послушай, — раздалось надо мной.
Рон, оказывается, вернулся. Выражение его лица, его рука, неуверенно оттягивающая вниз подбородок, — все выдавало несколько застенчивое колебание.
— Слушай, — повторил он, — ты ведь все равно всего этого есть не будешь? — кивнул он в сторону своих продовольственных закупок, — А я по дороге все же перекушу. Ты не против? — спросил он для проформы, уже сгребая кулечки.
Я ничего не ответила, так как ответа от меня и не требовалось.
— Да, и последнее, — его голос слегка изменился, — разреши я повторю: не относись к Марку шаблонно, это будет ошибкой и для тебя, и для него, потому что он нешаблонен. Если тебе покажутся странными его поведение или поступки, или мысли, постарайся понять, что он действует в соответствии со своим очень отличным от нашего внутренним пониманием, которое иногда нам просто недоступно, и поэтому мы не можем его ни оценить, ни осудить. Хорошо?
Он, правда, нерешительно, но все же дотронулся до моего плеча, как бы ободряя меня, как будто мы с ним только что о чем-то договорились.
Я осталась сидеть и, взяв чашку кофе со сливками, стала пробираться по нерасчищенной дороге обманчивых чувств, ускользающих мыслей, впечатлений и прочих ассоциаций, которые в своем хитром, хаотичном переплетении и составляют пресловутое «шестое чувство», часто принимаемое за интуицию.
