Джеймс Миченер - Роман
Она уклонилась от ответа на мой вопрос, спросив:
— Кстати, а кто пригласил Стрейберта на обед вчера вечером?
— Я пригласила. Он мне нравится. И нравился всегда. Я считаю его прекрасным человеком. Кстати, кто подбежал вчера вечером, чтобы поцеловать его?
— Я всегда уважала его. И все еще уважаю, несмотря на его заявление в газетах. Надеюсь, что он образумится.
— А вот пожилая женщина, — продолжала я, — может получать удовольствие от общения с ним, но, тем не менее, опасаться его влияния на своего внука.
— Вы спросили, крепко ли Тимоти стоит на ногах. Да он просто бульдог! Не хотела бы я оказаться на его пути. — И добавила: — Я считаю, что более прекрасного парня его возраста не сыскать по всей Америке. Ему удается все без исключения, так что будьте спокойны.
Ее слова прозвучали столь убедительно и недвусмысленно, что я, отправляясь спать, говорила себе: «Иметь сына с ярко выраженным талантом, которому открыта дорога, — это то, о чем: мечтают все родители». И сон мой был безмятежен.
* * *РАНО УТРОМ В ПОНЕДЕЛЬНИК, 4 НОЯБРЯ В этот день по причинам, которые откроются позднее, я оставила страницу незаполненной, но через несколько дней от миссис Мармелл потребовалось представить полиции объяснение, как она провела день 4 ноября, и я предпочла привести ее рассказ в дословной записи полицейского стенографиста, вместо того чтобы самой восстанавливать события того времени.
Комиссару полиции
Дрезден, Пенсильвания
Среда, 6 ноября 1991 года
Заявление миссис Ивон Мармелл
«Кинетик пресс», город Нью-Йорк
Ранним утром 4 ноября 1991 года из-за перегруженности автострады транспортом, возвращающимся в Нью-Йорк, я ехала на своем автомобиле проселочными дорогами штата Пенсильвания до пригородов Нью-Джерси. Рассвет только занимался. На въезде в тоннель Линкольна из моего автомобильного приемника послышалось сообщение, которое полностью завладело моим вниманием. Сразу вслед за новостями о встрече глав государств в Брюсселе диктор произнес: «Прошлой ночью один из самых талантливых писателей Америки погиб при загадочных…» В этот момент я уже въехала в тоннель и прием радиопередачи прекратился, так что дальше я ехала в тишине, лихорадочно соображая, кто этот погибший. Перебирая в памяти, о ком можно было сказать «один из самых талантливых писателей Америки», я заключила, что, если бы это был Йодер, диктор наверняка сказал бы «один из самых популярных писателей Америки», так как это была общепринятая формулировка. «Под такое определение мог бы подойти Стрейберт, — подумала я, — но ему вряд ли бы уделили такое место в новостях». После этого я стала перебирать имена других писателей и на выезде из тоннеля на Манхэттен меня осенило: «Наверное, это не мужчина. Диктор ничего не говорил на сей счет». И, прежде чем радиопередача возобновилась, я быстро пробежалась в памяти по именам писательниц и опять же не нашла, на ком остановиться.
Затем на открытом пространстве радио вдруг громыхнуло оглушающе, ведь я, проезжая в тоннеле, включила громкость до предела: «Президент твердо заявил, что, если законопроект будет представлен с такими оговорками, он наложит вето». Раздраженно вращая ручку настройки приемника, я ехала так медленно по Десятой авеню, что водители автомобилей сигналили мне. Я прослушала окончания нескольких утренних выпусков новостей, и вдруг из приемника прозвучало: «Многие писатели и критики, высказавшиеся в связи с гибелью, отмечали, что Тимоти Талл был одним из наиболее обещающих…» Раздался вой полицейской сирены, замелькали мигалки, и меня прижали к обочине.
Когда полицейский наклонился к окну моего автомобиля и стал кричать, я, должно быть, взглянула на него с явным ужасом на лице:
— Сэр, я редактор издательства и только что услышала, что один из моих авторов…
— А, да, тот парень из немецкой Пенсильвании, забит до смерти, самым ужасным образом… Леди! Леди! Эй, Макс! Она потеряла сознание!
Когда полицейские привели меня в чувство, с дрожью в голосе я пробормотала:
— Извините. Вы не могли бы уточнить имя убитого?
— Нет. Но несомненно, что это убийство и произошло оно в Пенсильвании. Вот почему мы проверяем выезды из Джерси.
— Не могли бы вы помочь мне? Я очень слаба. Мне надо позвонить…
— Леди, здесь нельзя стоять. Дорога переполнена транспортом.
— Погибший, возможно, мой автор.
— Эй, Макс! Присмотри за машиной. Одну минутку. — Он отвел меня к телефону, помог отыскать в сумке записную книжку и дал две монеты, пока я набирала номер репортера из «Таймс»:
— Иззи, это Ивон Мармелл. У тебя есть ночное сообщение об убийстве писателя в немецкой колонии Пенсильвании?
— Пришло после полуночи. В утренние газеты не попало, но два корреспондента работают над ним.
— Имя человека?
— Тимоти Талл. Написал тот самый перевернутый вверх дном роман. Говорили, что он гений, новый Трумэн Капоте.
— Зверски убит?
— По-моему, в первом сообщении от местного шерифа говорилось «страшно избит».
Испугавшись нового обморока, я попросила помощи у полицейского. Затем собралась с силами и дошла вместе с ним до машины.
— Все, как я и думала… Невероятно талантливый молодой человек…
— Вы куда едете?
— Гараж на Шестьдесят девятой Восточной.
— Вы уверены, что сможете доехать?
— Да, — прошептала я, но, взглянув в молодое лицо полицейского, увидела Тимоти Талла, который только начинал свою славную жизнь, и ноги у меня подкосились. Сдерживая рыдания, я не смогла удержаться на ногах и оказалась в объятиях полицейского.
— Помогите мне, пожалуйста, добраться до дома. Мне сейчас опасно сидеть за рулем.
Добравшись до квартиры и постояв под душем, я позвонила одному из литературных редакторов «Таймс», назвала себя и сказала взявшей трубку секретарше:
— Это чрезвычайно важно. Передайте, пожалуйста, Анжелике, чтобы она позвонила мне.
Моя подруга перезвонила мне неожиданно быстро и была готова ответить на мои вопросы.
— У нас есть полный отчет по этому жуткому факту, — говорила она — Но совершенно ничего о мотивах и убийце.
— Продолжай. — Я опустилась в кресло.
— Тимоти Талл, — быстро заговорила Анжелика, — двадцати трех лет, сын беспутных родителей, оба погибли, внук известного сталелитейного магната Ларримора Гарланда, ныне покойного, и его жены, Джейн, все еще здравствующей и известной своими пожертвованиями на цели искусства. Затем говорится немного о «Калейдоскопе» и его перевернутых страницах, упоминается твое имя как редактора, открывшего ему дорогу.
— Это было убийство?
— Мы дойдем до этого. Тело обнаружено в четыре утра, в понедельник, то есть сегодня. Шофером по имени Оскар. На лужайке семейного поместья, в девяноста ярдах[19] от дома. Увечья нанесены неизвестным предметом, тип его не установлен. Рядом находилась убитая собака по кличке Ксерксес. Никаких предполагаемых мотивов. Убийца неизвестен. На трупе и вокруг него — ничего, что изобличало бы преступление, за исключением того, что Талл и его собака пытались защищаться. Его правая рука сломана так, как будто он пытался отразить ею удар. Никаких свидетельств применения огнестрельного оружия. Самого оружия тоже не обнаружено. Будут ли у тебя какие-нибудь комментарии по поводу его смерти?
— Примерно часа в три, не раньше, — ответила я.
— Тогда я скажу Пауле, чтобы она позвонила тебе, — сказала Анжелика. — Мне кажется, она работает над статьей об этом событии.
И когда позвонила Паула — она стремилась узнать как можно больше подробностей, которые бы обострили реакцию публики на эту трагедию, — меня словно прорвало и я рассказала, как встретилась с ним, о его уме, его обходительности с бабушкой и что, несмотря на юный возраст, он не только написал свой поразительный «Калейдоскоп», но и стал преподавателем писательского мастерства в Мекленберге. Это оказалось итогом его молодой жизни.
Завершая разговор, Паула сказала;
— У него осталась какая-нибудь незавершенная работа?
Вспомнив об аккуратно отпечатанном и на три четверти завершенном романе, я почувствовала, что должна немедленно заявить о его существовании. Итак, даже не задумываясь о тех последствиях и конфликтах, которые могла привести в действие, я рассказала:
— В пятницу — это, мне кажется, было первое ноября — я увидела в доме его бабушки почти завершенный роман, готовый на три четверти. Мне было позволено прочесть значительную часть его, и я берусь утверждать, что он станет сенсацией.
— Вы сказали то же самое о его первой работе, увидев ее в рукописи?
— Да, и об этом есть запись.
— Название нового романа?
Я ответила без колебаний:
— «Диалог», и это будет более крупная вещь, чем «Калейдоскоп».
