Брэйн Даун - Код Онегина
— Какие странные книги они читают, — сказал Лева. Саша не понял, что показалось Леве странным, он не помнил, кто такой Радищев. На полках были аккуратно расставлены припасы: макароны, крупа, сахар, чай, кофе, тушенка, минеральная вода и пиво в бутылках. Саша и Лева напились воды, умылись и поели тушенки прямо из банок, холодной. Пиво они не тронули. Водки они бы выпили, конечно, но водки не было.
Почти все свободное пространство занимали ящики. Это были не специальные ящики для боеприпасов, а обыкновенные ящики, грубо сколоченные, некрашеные. Лева открыл один из них. И все-таки там были боеприпасы. Саша и Лева стали открывать все ящики подряд, и во всех были гранаты, мины, взрывчатка, детонаторы и прочая дребедень. Один ящик был доверху заполнен патронами, в другом, длинном и плоском, грудой лежали автоматы и винтовки. Там были и старые советские автоматы и винтовки, были и новые, современные, были и немецкие. Все они были чистые, смазанные маслом. Воинственные хозяева заботились о своем арсенале. Всего делов-то: очистить от ржавчины, заменить сгнивший приклад, пристрелять. Почва сухая, сохраняется хорошо. Так что Саша и Лева ничуть не удивились, когда обнаружили под кроватью закутанный в одеяло миномет.
— Давай спать, — сказал Саша.
Если бы в прежней жизни ему сказали, что он при виде целого склада боеприпасов и оружия проявит к ним так мало интереса, он бы не поверил.
— Давай выберем себе оружие, — сказал Лева. Он чуть больше интересовался оружием, но ведь он был избит не так сильно, как Саша, и все зубы у него были на месте.
— И что мы с ним будем делать? Если бы пистолеты или хотя бы обрезы… Как ты будешь в бегах с винтовкой? Ее же не засунешь под куртку.
— Гранаты… — неуверенно сказал Лева.
— Да ну их. Все, Белкин, я сплю.
Саша думал, что сразу вырубится, как только Лева погасит лампу, но сон не шел к нему. Лева похрапывал давно, а Саша все лежал без сна. «Аптечку надо поискать… У этих непременно должна быть аптечка… Господи, что же с нами теперь будет? Денег опять нету… Ничего нету… Только бы добраться до Ненарадова… Где мы?!» Он не был даже уверен, что они находятся в Новгородской области, а не в какой-нибудь другой.
«Будем всю зиму пахать на мутетеле и не рыпаться, заработаем много денег… Бывают ли зимой какие-нибудь сельскохозяйственные работы?! Ну, будем дом подметать или там строить что-нибудь… И на зубы заработаю… Перед неграми не так стыдно, что у меня нет зубов… Как больно, мамочка, мама… Сейчас встану и буду искать аптечку — йод хотя бы и всякая зеленка… Аспирину бы!» Он собрался с силами и, преодолевая боль и ломоту в теле, начал осторожно вставать с койки. Лева храпел. Дождь глухо барабанил по бревнам. Саша уже поднялся и нашел лампу, когда ему послышались чьи-то шаги там, наверху. Точно, сучья трещали под ногами. «Господи, пожалуйста, дайте же вы мне хоть одну ночь поспать — потом убивайте…»
Наверху определенно были люди: топтались уже по бревнам и что-то тихо бубнили. Саша опустился на лавку возле стола, свесив бессильно руки и голову; потом вскочил и бросился к ящику с винтовками. (Он не подумал о том, что винтовки, скорее всего, не заряжены.) Сноп электрического света ослепил его; в отверстие просунулась рука с фонарем, ссыпалась чуточка земли, и тут же человек соскочил вниз.
— Ой! — сказал человек, расширив глаза.
Это была женщина, она была напугана не меньше Саши.
— Мы заблудились, — сказал Саша, на корточках пятясь и нащупывая позади себя винтовку, — мы только…
Он не успел схватить винтовку: за женщиной в блиндаж влез молодой парень, здоровенный, как бандит-шурин, даже еще хуже. Этот парень был удивлен, но не испуган. И у него в руках был пистолет.
— Руки! — прикрикнул парень. — Ты кто?
Лева, разбуженный шумом, сел на койке и сказал:
— Заблудились мы…
— Они заблудились, — объяснила женщина парню, как если бы тот не понимал русского языка. — Не стреляй их, Руслан, они просто заблудились.
Женщина во все глаза глядела на сонного Леву. Непонятно, чем он так заинтересовал ее. Женщине было лет сорок, она была не красивая и не слишком некрасивая — обыкновенная деревенская женщина, больше, впрочем, похожая на городскую. Она была в камуфляжной форме, и парень — тоже.
— На вас что — медведь напал? — спросил парень. Он не опускал пистолета, но, кажется, тоже был настроен не слишком воинственно.
— Почему медведь… А, — понял Саша (вопрос был вызван видом его разбитого и исцарапанного лица), — нет, это бандиты… У нас машину угнали — там, на дороге…
— Ой, — сказала женщина, — Руслан, на них бандиты напали… Надо их вести к нам, надо их лечить.
— Может, они сами бандиты, — сказал парень, — ты, Люся, доверчивая очень.
Саша и Лева молчали и слушали, как Руслан и Люся спорят. Люся переспорила Руслана, и тот велел Саше и Леве вставать и идти за ними.
— Куда? — спросил Лева. — В ваш лагерь?
— Какой лагерь, — сказала Людмила, выпятив обиженно нижнюю губу, -у нас лагерей нет. В деревню нашу пойдемте, в Кистеневку. Ко мне домой. А утром в медпункт. Там вас заштопают.
— А Ненарадово отсюда далеко?
— Пошли, пошли, — сказал Руслан.
XII. 19 октября:
другой день из жизни поэта Александра П.
15.10.
— Папа, я хочу учиться в Англии…
— Закончишь школу — поедешь. Я обещаю.
— Папа, я хочу сейчас. Меня тут все ненавидят.
Сашка был типичный мулат, толстогубый, курчавый.
Но дело не только в этом. Сашка был — толстый, близорукий, кроткий увалень и лодырь, ни к наукам, ни к спорту не способный. Его терзали б и в Англии, таких везде мучают. Сплошное горе. Анна тянула, не жаловалась. С дочерьми (от Кати) было полегче. Они обе были темные, но красивые, тоненькие, как статуэтки, умницы, отличницы, спортсменки, музыкантши; одна собиралась вот-вот замуж за перспективного норвежского лингвиста, другая пела в джаз-банде.
— Сашка, Сашка… Хочешь, я поговорю с мамой, мы тебя в другую школу переведем…
Что проку было учить сына «быть мужчиной», драться, давать сдачи? Сын был на это решительно неспособен. (Один раз посоветовал, сын послушался; сына избили. Больше не советовал.) Весь в мать. Гришка не такой. Жаль, что не было детей от Сони. У Сони — характер. Дети Сони пробились бы, нигде не пропали.
— Папа, лучше бы мне на свет не родиться.
Он сжался весь, как от удара. Губы его затряслись.
15.45.
— Папа, что ты все смотришь на часы? Ты иди, если тебе нужно.
— Я не смотрю на часы. И я никуда не пойду. Обещаю: на будущий год ты будешь учиться в Англии. Или на исторической родине…
Его в этот дурацкий Камерун пятьдесят раз звали на ПМЖ, на днях опять из посольства приезжали, уговаривали… Сын засмеялся. Про Камерун — это у них была семейная шутка, набившая оскомину. Кажется, сын немного успокоился. Где взять денег, чтоб отправить его в Англию? Он и так должен всем: Петру, Пашке, даже живущему на зарплату Василию. Занять у Сони? Соня теперь вышла за мешок с деньгами…
Жаль, что он не мог вечно любить Соню. Жаль, что он не мог вечно любить Анну или Катю. Он не был даже уверен, что будет вечно любить Натали. Но пятый раз уж не женится, это он решил твердо. У них с Натали был сейчас относительно хороший период, спокойный. О Джордже давно и помину не было. Он знал, что у нее с этим Джорджем было — все. Но она всегда приходила ночевать домой. Он и за это был благодарен.
…А мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить — и глядь — как раз -
умрем.
— Ты только никогда не плачь перед ними. Пожалуйста. Обещаешь?
— Угу.
Он отвез сына домой. «Хонду» оставил на стоянке.
Он изрядно опаздывал на встречу, но не хотел потом возвращаться, выпивши за рулем. Он так уже две машины угробил.
XIII
Люди в Кистеневке жили не бедно. Можно сказать — хорошо жили. Но благополучие их было совсем иного свойства, чем у обитателей села Покровского. Кистеневские отличались от покровских, как отличаются взрослые от детей, как северяне от южан, ель от березы, кошка — от собаки, как лунная полночь отличается от солнечного дня. Нет, кистеневцы не были бандитами — оружие, найденное в лесах, в блиндаже хранилось просто на всякий случай, — они были в сущности самые что ни на есть мирные люди, фермеры или, если угодно, — кулаки. Они были скрытны, звероваты, прижимисты. Они были отчаянны. За свое добро, в отличие от благостных покровских пейзан, кистеневские кому угодно могли порвать глотку.
Когда-то Кистеневка была одной из сотен вымирающих деревень, но лет десять тому назад (когда у людей еще были иллюзии) несколько семей молодых горожан и их холостых друзей и подруг решили строить на этой скудной земле новую светлую жизнь. Действительность довольно скоро развеяла их мечты о свете (у них не было волосатой руки наверху, как у Антона Антоновича Верейского, они были просто люди, то есть никто), но жизнь за это время худо-бедно была построена, родились дети, и отказаться от этой суровой новой жизни большинство кистеневских уже не могли. За десять лет они привыкли жить в состоянии непрерывной холодной войны с государством, считали такую жизнь единственно возможной и снисходительно усмехались, когда им рассказывали, что бывает другая жизнь, мирная.
