Санитарная рубка - Щукин Михаил Николаевич

Еще чего! Звонить не буду!

— Подожди, ты сначала послушай…

Они долго еще перепирались, но Богатырев все-таки оказался настойчивей. И своего добился.

Теперь, приготовившись, ждал, уверенный в том, что идея, которая пришла в голову в кафе, а теперь еще и частично исполненная, совсем не безумна, а наоборот — самая что ни на есть здравая, хотя, конечно, и безмерно рискованная.

Но другой, не столь опасной, просто-напросто не имелось.

В углу широкого двора перед панельной девятиэтажкой маячил сквозь деревья старый заброшенный долгострой: фундамент залит, стены с дверными и оконными проемами выложены до первого этажа, а больше ничего не было, если не считать травы, выросшей на стенах, да вонючей мусорки, устроенной жильцами. Это место и выбрал Богатырев, заняв удобную позицию на бетонном козырьке, который торчал над дверным проемом. Снизу, с земли, увидеть его было нельзя, а он при надобности мог спрыгнуть с козырька хоть внутрь, хоть наружу. Под рукой лежала у него тяжелая железная арматурииа, которую нашел здесь же, возле стены.

Теперь оставалось только ждать и гадать: сработает звонок Татьяны или не сработает? Приедут или не приедут? И еще тревожило: только бы Татьяну не подставить, если вся задумка сорвется. Для правдоподобности он далее бутылку пива купил и выпил ее, полоская рот, чтобы круче был запах перегара. Вытянувшись вдоль стены, ощущая под собой твердость прохладного бетонного козырька, Богатырев время от времени, чтобы скоротать ожидание, нащупывал то пистолет, то моток скотча, купленный вместе с пивом на всякий случай, то трогал, сжимая в ладони, арматурину. Поглядывал на часы, и ему казалось, что стрелки почти не шевелятся.

Но любое ожидание, даже самое долгое, рано или поздно заканчивается. Сначала он услышал гул машины, которая подкатила, приминая сорняковую траву, почти к самой кирпичной стене, затем различил, как открылись дверцы, и осторожно, чуть-чуть приподняв голову, увидел Бекишева и охранника, которые уверенно, не остерегаясь, шли к дверному проему. Значит, поверили, значит, ожидают увидеть пьяного мужика и потому забыли о простой осторожности.

Первым через проем перепрыгнул Бекишев и сразу же рухнул под тяжелым ударом арматурины. Распластался на мусоре, дергался, пытаясь подняться, но руки подламывались, и он тыкался лицом в какую-то расплющенную картонную коробку. Охранник успел отшатнуться, арматурина проскочила прямо у него перед носом и, вырвавшись из руки, улетела к стене. Богатырев, выдернув пистолет, рухнул сверху, подмял охранника под себя и с размаху хряснул рукояткой в круглый, коротко стриженый затылок. Охранник икнул и обмяк. Богатырев обшарил его, выдернул пистолет из кобуры, сунул себе в карман и лихорадочно, помогая зубами, принялся раскручивать моток скотча. Первым связал Бекишева, не забыв заклеить ему рот. Кинулся к охраннику, перевернул его на спину, встряхнул и прислонил к стене. Парень мотнул головой, будто невидимую узду хотел скинуть, и широко раскрыл глаза. Не давая ему опомниться, Богатырев оттянул черную штанину униформы, приткнул к плотной ткани ствол пистолета и выстрелил. Охранник дернулся и завалился на бок. Богатырев снова встряхнул его, прислонил к стене.

— Понял, что пушка у меня стреляет? Видел, какая дыра на штанах?

Парень в ответ мелко-мелко затряс головой.

—

—

Он.

— Значит, тебе повезло. Будешь себя хорошо вести — живой останешься. Караваев где?

— В офисе был.

— Еще лучше. А теперь слушай и выполняй. Бекишева — в багажник, сам садишься за руль. Я сзади. И помни, что пушка у меня стреляет. Могу и твою проверить. Стреляет?

— Ага.

— Тогда и проверять не будем. Схватил и потащил. Шире шаг!

Лихое отчаяние захлестывало Богатырева. Словно неведомая волна несла, взметывая на самый гребень, грозя либо утопить, либо покалечить, с размаху выкинув на берег. Но угроза эта не пугала, наоборот, казалась она неважной, ненужной, потому что важным и нужным, как глоток свежего воздуха после удушья, было совсем иное — делать то, что давно хотел сделать и должен был сделать.

Хлопнула крышка багажника, запечатывая, как в шкатулке, скрюченного Бекишева. Машина плавно тронулась, направляясь к апартаментам «Беркута», и Богатырев, сидя за спиной охранника, с удивлением заметил, что уши у парня стали совершенно белыми, будто их покрасили краской.

Пульт, лежавший в бардачке, сработал, и кованые ворота степенно разъехались,

— В гараж не заезжай, тормози, — скомандовал Богатырев. — А теперь слушай. Выходишь из машины и идешь к Караваеву. Скажешь, что я его здесь жду. Через три минуты не выйдет, я Бекишева пристрелю. Даже багажник открывать не стану. Иди.

Охранник, выскользнув из машины, мелкой трусцой побежал ко входу. На бегу оглядывался и вжимал голову в плечи. Шнурок у него на берцах развязался и болтался черной змейкой, ожидалось, что сейчас он на него наступит и запнется. Нет, не наступил и не запнулся. Взлетел по ступенькам и скрылся за стеклянными дверями.

Богатырев взглянул на часы, и снова показалось, что стрелки почти не двигаются. «Выходи, Караваев, выходи, все равно я тебя достану».

И Караваев, будто услышав его, вышел на крыльцо. Направился прямо к машине, шагал широко и твердо. Он не был трусом, умел драться, случалось, на зоне, что и на нож ходил, как шел и сейчас, даже мысли не допуская о том, чтобы убежать или укрыться, тем более здесь, в своих владениях, где был полноправным хозяином. А настоящий хозяин в своем доме ни перед кем не прогибается.

Остановился, не дойдя нескольких шагов до машины, и развел руки, показывая, что в них ничего нет. Богатырев опустил тонированное стекло, и они встретились взглядами.

— Что, земляк, убивать меня приехал, за брата мстить?

— Ты что думал — с рук сойдет?

— Я убивать не хотел и не убивал, сердце у него, действительно, слабое оказалось. Он сам выбор сделал, мог бы и жить, если бы героя из себя не корчил.

— А дом сожгли — кто тебе там помешал?

— С домом косяк получился, не отказываюсь. Готов компенсировать.

Не так все происходило, как представлялось Богатыреву. Какой-то глупый и ненужный разговор складывался вместо короткого и ясного действа. А Караваев продолжал:

— Думаешь, я все придумал? Нет, бери выше. До самых верхов бери, только патронов у тебя не хватит, чтобы всех перестрелять. Хочешь знать, откуда эта идея с иконой спустилась? Выходи, расскажу. Не бойся, я без ствола.

Богатырев открыл дверцу, вышел из машины и в ту же секунду услышал, как из-за угла гаража загремела автоматная очередь, жесткий удар отбросил его в сторону, ноги подкосились, он повалился на рубчатую плитку, но успел, не глядя, нажать на курок, почувствовал еще от выстрела отдачу пистолета и выронил его из ослабевшей ладони. Не видел, как наотмашь, на спину, рухнул Караваев, широко раскинув руки, как бежал из-за угла охранник с автоматом, а с крыльца, прыгая сразу через три ступеньки, неслись еще двое.

Он уже больше ничего не видел и не слышал.

Не видел, как охранники подхватили Караваева, оттащили к крыльцу, разорвали на нем легкий свитерок, раздернули рубаху и принялись стаскивать бронежилет. Караваев захрипел, втягивая раскрытым ртом воздух, дотянул руку до груди и сморщился от боли. Охранники снова подхватили его на руки, потащили ко входу; и Богатырев не слышал, как они быстро, на бегу, переговаривались:

— Ну, шеф дает, выманил все-таки из машины…

— А я промазать боялся…

— Живучий, гад, оказался, успел пальнуть…

— Куда его теперь?

— Куда, куда… Закопать на три метра!

В тот же день тело Богатырева закопали далеко за городом в глухом логу, землю прихлопали лопатами, притоптали и завалили старым гнилым валежником.

Бекишев, когда его вытащили из багажника и развязали, долго чихал, в коротких промежутках между чиханьями глупо, счастливо улыбался, а Караваев, еще не полностью оклемавшийся, шепотом матерился и грозился порвать ему задницу.