Габриэль Гарсиа Маркес - Сто лет одиночества
— Мы скажем, что нашли его в корзинке на реке.
— Никто не поверит, — ответила старуха.
— Если о подобном говорится в Священном писании и люди этому верят, — возразила Фернанда, — то почему бы им не поверить и мне.
Монашенка отобедала у них в ожидании обратного поезда и проявила достаточно благоразумия, чтобы ни разу не упомянуть о ребенке, но Фернанда видела в ней нежелательного свидетеля своего позора и пожалела, что канул в Лету средневековый обычай посылать на виселицу гонца, явившегося с дурными вестями. Именно тогда она решила утопить младенца в купальне, как только уедет монахиня, но духу все-таки не хватило, и она предпочла терпеливо ждать, пока Господь милостью своей безмерной не избавит ее от обузы.
Новому Аурелиано минул год, когда напряженная обстановка в городе вдруг разрядилась. Хосе Аркадио Второй и другие профсоюзные вожаки, находившиеся до той поры в подполье, к концу недели ни с того ни с сего объявились в поселках на банановых плантациях и стали подбивать людей на демонстрации. Полиция, не вмешиваясь, наблюдала за общественным порядком. Однако в ночь на понедельник всех вожаков схватили в их домах, навесили на ноги пятикилограммовые кандалы и отправили в тюрьму главного города провинции. Вместе с другими увели Хосе Аркадио Второго и полковника Лоренсо Гавилана, участника Мексиканской революции, сосланного в Макондо и бывшего, по его словам, свидетелем подвигов своего собрата Артемио Круса{94}. Однако не прошло и трех месяцев, как они снова оказались на свободе, ибо правительство и Банановая компания не смогли договориться, кому из них кормить арестантов. В следующий раз рабочие выразили недовольство антисанитарными условиями своих жилищ, липовым медицинским обслуживанием и несправедливой оплатой труда. Кроме того, утверждалось, что компания платит не наличными деньгами, а бонами, на которые можно купить только виргинскую ветчину в лавках компании. Хосе Аркадио Второй был арестован за то, что разъяснял, как система оплаты бонами помогает компании дешево фрахтовать суда, которые, выгрузив бананы в Новом Орлеане, возвращаются не порожняком, а с товарами для торговли в здешних лавках на боны. Остальные нарекания были общебытового характера. Врачи компании не обследовали больных, а велели вставать в длинную очередь к медпунктам, где сестра кидала всем подряд на язык пилюлю цвета медного купороса, будь у пациента малярия, триппер или запор. Медикамент был до того универсален, что дети по нескольку раз становились в очередь и, не глотая, несли пилюли домой и использовали их вместо фишек при игре в лото. Рабочие ютились в жалких бараках. Строители, вместо того чтобы сконструировать отдельные нужники, привозили в поселки под каждое Рождество по одному передвижному сортиру на пятьдесят посадочных мест и принародно показывали, как надо этим сооружением пользоваться, чтобы оно служило подольше. Престарелые законники в черных сюртуках, некогда осаждавшие полковника Аурелиано Буэндию, а позже завербованные Банановой компанией, разрешали спорные вопросы с непостижимой легкостью. Когда рабочие подали общую, всеми подписанную жалобу, прошло немало времени, прежде чем она была от них официально принята.
Как только сеньор Браун узнал о документе, он тут же прицепил к поезду свой фешенебельный стеклянный вагон и смылся из Макондо вместе с видными деятелями своей фирмы. Однако на следующей неделе несколько рабочих накрыли одного деятеля в борделе и заставили подписать копию петиции прямо нагишом, в постели с женщиной, которая согласилась устроить ему западню. Панихидного вида законники доказали в суде, что этот тип никакого отношения к компании не имеет, а чтобы никто не усомнился в их правоте, препроводили его в тюрьму как мелкого мошенника. Позже изловили и сеньора Брауна, который ехал инкогнито в вагоне третьего класса, и вынудили его подписать вторую копию общей петиции. На следующий день он предстал перед судьями с шевелюрой черного цвета и шпарил по-испански без запинки. Адвокаты доказали, что это не сеньор Джек Браун, управляющий Банановой компании, рожденный в Праттвилле, штат Алабама, а безобидный торговец лечебными травами из Макондо, где и получил при крещении имя Дагоберто Фонсеки. Немного погодя, пресекая новые попытки рабочих разыскать сеньора Брауна, адвокаты развесили в общественных местах копии свидетельства о его смерти, удостоверенной консулами и советниками посольства и происшедшей девятого июня в Чикаго в результате наезда на него пожарной машины. Устав от иезуитских трюков, рабочие плюнули на власти Макондо и полезли со своими жалобами в высшие судебные инстанции. Тут-то иллюзионисты-правоведы и показали, что все обжалования истцов вообще лишены основания просто-напросто потому, что Банановая компания не имеет, никогда не имела и не будет иметь своих работников, а нанимает людей от случая к случаю и на короткий срок. Таким образом было покончено с россказнями о навязанной виргинской ветчине, о чудотворных пилюлях и рождественских сортирах, и высший суд постановил, и постановление доведено до сведения всех граждан, что никаких рабочих вообще не существует в природе.
Размах забастовки был огромен. Работы на плантациях заглохли, бананы гнили на кустах, и составы по сто двадцать вагонов томились в тупиках. Из поселков в город повалили праздные забастовщики. Турецкая улица переживала семь суббот на неделе, бильярдная отеля «Хакоб» не закрывалась по двадцать четыре часа в сутки. Там был Хосе Аркадио Второй как раз в тот день, когда сообщили, что армия получила приказ восстановить порядок. Хотя у него не было дара предвидения, это известие он воспринял как свой смертный приговор, которого ждал с того далекого утра, когда полковник Херинельдо Маркес разрешил ему поглядеть на расстрел. Тем не менее дурное предчувствие не нарушило его невозмутимость игрока. Какой удар задумал, такой и сделал и вогнал шар карамболем{95} в лузу. Через какое-то время барабанная дробь, визг кларнетов, крики, бегущая толпа подсказали ему, что не только партия в бильярд, но и молчаливая, одинокая игра с самим собой с той казни на рассвете наконец закончена. Тогда он вышел на улицу и увидел их. Это были три полка, чей мерный топот под бой барабанов сотрясал землю. Дыхание многоголового дракона застилало смрадными испарениями лучезарный полдень. Они были приземисты, крепки, свирепы. Они потели лошадиным потом и пахли мездрой, подсушенной на солнце, и была в них молчаливая и каменная неустрашимость людей высокогорья. Хотя они проходили мимо уже более часа, можно было подумать, что перед глазами кружат одни и те же роты, ибо все были на одно лицо, сыны одной матери, и все с одинаковой тупостью сносили и тяжесть ранцев и фляжек, и позор ружей с примкнутыми штыками, и ноющую боль слепого повиновения, и долг чести. Урсула слышала их марш на своем ложе во тьме и со страхом подняла руку, сложив два пальца крестом. Санта София де ла Пьедад замерла на мгновение, склонившись над вышитой скатертью, которую гладила, и подумала о своем сыне, Хосе Аркадио Втором, а тот, застыв, стоял в дверях отеля «Хакоб» и смотрел вслед последнему солдату.
