Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья
Эрмин осмотрелась по сторонам с мрачным видом. Царящий вокруг нее беспорядок и выражение лица Шарлотты свидетельствовали о том, что эта молодая женщина пребывает в мучительной депрессии.
– Какой это все-таки тяжкий груз – брак, дети! – прошептала Шарлотта.
– Лолотта, не говори так! Если ты устала, тебе нужно нам об этом сказать. Дашь мне какой-нибудь фартук? Мы с Кионой наведем тут порядок.
– Нет, давайте лучше поболтаем. Тут навел бы порядок Людвиг, если бы я не попросила его пойти на реку вместе с Томасом.
– Мы поболтаем позже, – возразила Киона. – Адель, может, ты поиграешь возле дома, в тени яблони? Я дам тебе миску с водой, чтобы ты постирала одежду своей куклы. Это ведь твоя кукла там, на крыльце?
Девочка в ответ кивнула. Ее глаза заблестели от радости при мысли о том, что она сможет поиграть с водой и мылом. Она поспешно направилась к выходу.
– Ты хотя бы взгляни на то, что мы тебе принесли, – вздохнула Эрмин, обращаясь к Шарлотте.
– Вы очень любезны. Мне все это пригодится. Однако лично я уже не могу ничего есть – как там, в Германии. А еще меня тошнит.
Киона наполнила миску водой и пошла отдавать ее девочке. Шарлотта тут же спросила:
– Если ты пришла вместе с Кионой, это означает, что ты рассказала ей о том, что я натворила. Или же ты передала ей, что я хочу ее видеть. Так что же ты ей сказала?
– Не было никакой необходимости что-либо говорить ей: она и сама это уже знала. Успокойся, Лолотта, а то ты вся дрожишь. Со стороны даже кажется, что ты выпила. Взгляд у тебя какой-то блуждающий.
– Да ничего я не пила, но если тот ребенок, который у меня в утробе, – не от Людвига, то я сойду с ума, Мимин.
Ласковые прозвища, которыми они называли друг друга в детстве, и сейчас легко слетали с их губ, свидетельствуя о том, что их по-прежнему связывают тесные узы дружбы.
– Ты должна выдержать этот удар ради Адели и Томаса. Они нуждаются в тебе и в твоей нежности. Ну же, не вешай нос! Я тут, рядом с тобой, Киона тоже.
– Я вскипячу воду.
К ним вернулась Киона. Она посмотрела на Шарлотту, облокотившуюся на стол, а затем на Эрмин, надевшую на себя фартук и возившуюся возле кухонной раковины. Все три женщины слышали, как за окном тихонечко что-то напевает Адель.
– Давайте поторопимся, – сказала Киона. – Пойдем в гостиную, Шарлотта. Мне нужно побыть с тобой наедине. Не обижайся, Мин!
– Поступай так, как считаешь нужным, моя дорогая.
Киона и Шарлотта вошли в гостиную, где царил полумрак. На окне, выходившем на какие-то густые заросли, висела москитная сетка. В комнате было прохладно. На всей мягкой мебели лежали старые покрывала.
– Если уж тебе отдыхать, то здесь, – сказала Киона. – Ты не будешь страдать от жары.
– Нет, не стоит устраивать кавардак везде и всюду. Если тут побывают мои малыши, порядка уже не будет.
– Его и так нигде нет! Шарлотта, я поняла, что тебя беспокоит, но я не обещаю тебе какого-то чудесного избавления от твоих проблем.
Киона усадила эту будущую роженицу на диван, на котором лежало льняное покрывало.
– Ты можешь узнать, кто отец этого ребенка, или нет?
Голос Шарлотты был полон отчаяния. Кроме того, она выглядела сильно похудевшей. Она положила ладони на свой живот, который только начинал округляться.
– Я на себя злюсь. Боже мой, как я на себя злюсь! Поначалу я буквально обезумела и думала только о том, как бы уехать из Германии, подальше от родственников мужа. Но с тех пор, как я вернулась к себе домой, в Валь-Жальбер, меня терзает стыд, Киона. Поверь мне, я никогда не переставала любить Людвига – ни на одну секунду. Я даже могла бы умереть от любви к нему.
– Я знаю. Но не говори громких трагических слов. Тебе необходимо жить и растить детей.
– Да, конечно, у меня на это мужества хватит, если ребенок, которого я жду, – от Людвига, моей любви. Киона, сжалься надо мной, скажи мне правду.
Киона села на диван рядом с Шарлоттой и взяла ее за руки. Она хотела дать себе самой время подумать о том, каким образом ей следует сейчас поступить. Еще во время вечеринки в Робервале, когда она обнималась с Шарлоттой, у нее возникло ощущение, что малюсенькое существо, формирующееся в утробе этой женщины и еще не превышающее по размерам земляничку, было зачато не Людвигом Бауэром. «Но ведь я могу и ошибаться, – мысленно сказала сама себе Киона, встревоженная тем, какое большое значение будут иметь слова, которые она скажет. – Если бы я не прочла в рассудке Шарлотты признание в том, что у нее имелась любовная связь с одним французом там, в Германии, я могла бы ничего и не заметить. И если на меня повлияло такое важное обстоятельство, то могу ли я дать правильный ответ?»
– Ну так что? – изнывая, спросила Шарлотта.
– Тише, имей терпение! – сказала Киона, сидя с закрытыми глазами.
– Нет, скажи мне, скажи поскорее! Я уже не могу больше терпеть! – выпалила Шарлотта, которую вдруг охватил гнев. – Я хочу заявить своему мужу, что ему не придется растить ребенка, зачатого другим мужчиной, я хочу спасти нашу с ним семью. Людвиг делает вид, что он меня простил, но я себя простить не могу. Я была глупой, зловредной, распутной, и меня постигла за это небесная кара! Богу вообще следовало бы испепелить меня молнией за такой грех.
Шарлотта начала судорожно всхлипывать. Киона притянула ее к себе и обняла.
– Поплачь, поплачь подольше, Шарлотта, и не втягивай Бога во все это. Прежде чем испепелять тебя молнией за твои грешки, он должен был бы сначала заняться теми, кто виновен в преступлениях, в тысячу раз более тяжких. Некоторым нацистским палачам удалось скрыться, и они остались безнаказанными. По сравнению с ними ты заслуживаешь только того, чтобы снова начать радоваться жизни, оберегать свой семейный очаг и доказывать своему мужу, что ты любишь только его одного. Перестань удручать его, мучить своими сомнениями и заставлять его чувствовать на себе тяжесть твоих угрызений совести!
Шарлотта, перестав всхлипывать, отстранилась от Кионы и посмотрела на нее одновременно испуганным и зачарованным взглядом. Может, она грезила наяву? Ей казалось, что от этой девушки исходит едва заметное сияние. Ее золотистая кожа была как бы освещена изнутри, а глаза ярко блестели. Голос Кионы, когда она только что говорила, был тихим и низким и действовал на нее, Шарлотту, умиротворяюще.
– Скажи мне, кто ты? – пробормотала, полностью успокоившись, Шарлотта.
– Если бы я это знала! – ответила Киона. – Мне и самой пришлось пройти через тяжелое испытание. Послушай меня, Шарлотта, послушай меня внимательно. Я обнаружила нечто удивительное в те несколько ужасных дней, когда была уверена, что я – убийца, что я совершила грех, который, с моей точки зрения, был непростительным. У меня исчезли мои неординарные способности, в том числе и дар билокации. В былые времена любой вождь ирокезов мог мысленно перемещаться в пространстве и появляться перед взором тех, перед кем хотел появиться, хотя ему ранее довелось убить немало своих врагов. Почему же тогда у меня вдруг пропала такая способность? Я этого не знаю и по сей день, однако Тошан помог мне понять нечто очень важное: я, несомненно, наказывала сама себя, пытаясь подавить свой дар и суя свой нос в мысли всех окружающих. Сейчас я постепенно исцеляюсь. Более того, я решила искупить свои грехи и ради этого полностью сконцентрироваться на помощи другим людям. Мой отец и Мин часто говорят обо мне как об ангеле, однако это весьма далеко от действительности: ангел никогда бы не совершил такую глупость, как я, когда поехала вместе с Делсеном. Однако я все-таки попытаюсь вернуть свои крылышки, пусть даже они и не настоящие.
