Наталия Терентьева - Училка
— Народ! Ну-ка угомонитесь! — попробовала призвать я класс к порядку.
Вероника подняла на меня глаза, внимательно посмотрела и отвела в сторону. Восточный она человек? Или не восточный… Не поймешь. Но точно одинокий и не очень счастливый. Я ошиблась вначале, она не стремится в лидеры. Не помню рыжеволосых лидеров. Другая природа. Отшельников и проповедников помню, зачинателей мировых религий, а вот боевых лидеров — нет. Викинги не в счет, они все были рыжеволосые, если верить сагам.
Тамарин несколько раз, в свободном полете перемещаясь по классу, победно на меня поглядывал и ухмылялся. «Да мне не обидно, Дима!» — хотелось сказать мне ему. Но я не стала отвечать вслух на его ухмылки.
Мне и правда не обидно и самой весело. Бегать с ними по классу, смеяться и прыгать? Я бы побегала, но не могу, не соответствует высокому званию учителя. И они неправильно поймут. А так бы я побегала. Я забыла это чувство. Я знаю, что такое любовь. Я люблю детей, Андрюшку и с любовью вспоминаю своих родителей. Но я забыла, что такое влюбленность. Наполненность всего тела щекочущими пузырьками. Легкая, светлая и веселая музыка в голове. Острое покалывание, приятное — в душе. Время от времени такое волнение, как будто скоро нужно ехать в отпуск, вот уже стоят чемоданы, ждешь такси, последним взглядом окидываешь дом — всё ли в порядке, и ужасно волнуешься, в животе что-то поджимает, ёкает сердце…
Мой собственный класс довел библиотекаря, которая проводила у них замену. К ним приходили и завуч, и Роза, и все ругали седьмой «А», а потом вызвали меня. Я понимаю, почему они берутся ее доводить. Она доводится. Вспыхивает, начинает говорить с ними обидно, задиристо. «Вылупила глазенки», «граблями не маши», «башку подними, не оторвется». А двойки, которые она поставит на замене, — ненастоящие. Их потом можно оспорить. Даже и компьютер пусть посчитает, а все равно — кто ту двойку влепил? Никто! На замене! Значит, компьютер посчитает 3,2, а поставят в результате четверку как миленькие. Так полагают дети. И доводят тех, кого можно доводить.
— Почему? — спросила я свой класс. — Почему так жестоко?
— Она вредная, — ответила мне Катя Бельская.
— Цель была какая? Заставить ее плакать?
— Уйти из класса! — выкрикнул Кирилл. — Не фиг нам тут мозги полоскать!
— Минус четыре балла, Кирилл, — вздохнула я.
— Почему четыре-то? — удивился Кирилл. — Фиг всего один был…
— За «мозги» еще.
— Нет, Анна Леонидовна, — вступилась Катя. — Это нечестно. По одному баллу хотя бы снимите.
— Знаете, почему человек пережил все похолодания, потопы, резкие потепления?
— Почему? — Кирилл решительно встал.
— Селиверстов, не подбоченивайся, сядь, пожалуйста!
— Я устал сидеть, Анна Леонидовна, — вдруг искренне сказал Кирилл. — Нас на перемену не выпускали.
— Кто еще устал?
— Не-э-э-э… я не устал… — промычал Слава, лежа, как обычно, на парте.
Библиотекарь как раз говорила мне, что Слава — нормальный, даже умный мальчик. Не знаю. Меня от вида лежащего на уроке ребенка начинает трясти не меньше, чем от их «фигов» и других, более крепких словечек из подворотни. Кроме мата существуют и другие, не менее обидные способы оскорбления.
Сейчас я решила на Славу Салова просто не обращать внимания. Ну лежит себе и пусть лежит. У меня во дворе лежит куча строительного мусора с прошлого года. Никто ее не убирает. Постепенно жители начали воспринимать ее как свалку, и перестали доносить свои пакетики с мусором до помойки, оставляют прямо там. Когда был субботник, несколько людей с сомнением походили около этой кучи да и ушли восвояси. Теперь ее ни руками не уберешь, ни лопатами. Нужен экскаватор. Никитос попытался залезть на нее, но Настька стащила его еще в начале пути обратно.
Нет, ребенок — это не мусорная куча, ни в коем разе. Это личность, человек, душа. Просто как я присмотрелась и перестала обращать внимание на кучу, так и я почти уже не вижу лежащего Салова. Ну не хочет он сидеть. Он привык, видимо, дома всегда лежать. И родители его не слышат, не понимают, удивляются: «Что вы ерунду говорите про нашего мальчика! Да он в трех секциях занимается! Английский прошел уже с репетитором до конца года! А вы говорите — лежит! Он — труженик!» Я решила для себя, что дома Слава трудится, а в школу приходит полежать, пусть так. Хотя я в это и не верю.
— Давайте зарядку сделаем, под музыку.
— Может, лучше во двор пойдем? — предложил Кирилл. — Погода…
— У нас не биология, к сожалению. Нам нечего во дворе делать. Хотя во дворе весна.
— А давайте стихи про весну читать? — предложила Катя Бельская.
— Стихи, про весну? Хорошая идея. Действительно, мы можем во дворе читать стихи про весну. Все возьмите планшеты и пойдемте. Салов, ты как?
Слава промычал «мэ-э-э» и тоже поднялся с места.
— Но послушайте меня внимательно! Я слово свое сдержу, у меня и так успеваемость ниже ожидаемой, что называется. Я ваших двоек не боюсь. Во двор мы идем не беситься, а проводить урок на воздухе. Каждый прочитает одно стихотворение про весну. Их тысячи. У кого нет своего планшета, найдете в чужом, договорились? И когда пойдем по коридору — не орать. Иначе нас завернут обратно.
Пока мы спускались, я думала — а вот должна ли я предупредить завуча, например, что я с детьми иду во двор? Как положено? Ну ладно, наругают, так наругают. Мало ли меня ругали. За неформат.
На улице все для начала попытались разбежаться.
— Стреляю без предупреждения! — крикнула я. — Сразу ставлю двойки тем, кто слова не держит.
Мне было жалко их. Им хотелось бегать, смеяться, шутить. Но максимум, что я могла сделать для них — это вывести на улицу.
— Так почему выжил человек, по вашему мнению? — спросила Катя, когда все собрались вокруг меня.
— А по-вашему?
— У нас не история! — выкрикнул Будковский.
— Я думаю, человек выжил, потому что он наглый, — сказала Катя.
— И жестокий, — добавил Кирилл.
— И хитрый! — проорал Будковский, хотя стоял близко и кричать смысла не было.
— И умеет приспосабливаться, — добавила я. — К любому. Динозавры и мамонты, видимо, не сумели приспособиться к резким переменам. А человек сумел.
— Почему вы с нами об этом сегодня говорите? — спросила Катя и пихнула свою подружку Светку, которая смеялась и перешептывалась с Тоней.
— Потому что удивляюсь, как быстро вы приспособились к электронному журналу, как поняли уязвимость этой системы, как знаете, что не мы на вас давим оценками, а вы нас пугаете теперь своими двойками. Но вы несколько преувеличиваете. Меня просто поругают, если у меня в седьмом классе не будет ни одной пятерки по русскому, скажем, — я увидела Катин встревоженный взгляд, — это гипотеза, допущение. А вот некоторым из вас родители, как я знаю, ставят условия — не купят новый телефон или планшет, куда-то не пошлют отдыхать, если по русскому или математике вас аттестуют на тройку.
