Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2007)
Размещенные на дисках треки — это работа Сергея Бернштейна, сделанная 7 декабря 1920 года в фонетической лаборатории Института живого слова через три дня после выступления Маяковского в Петроградском Доме искусств с чтением “150 000 000”. Лев Шилов вспоминал, как Бернштейн, слушавший Маяковского с середины 10-х годов, рассказывал ему о том вечере, о своей радостной возможности услышать новую вещь поэта, которая обогатила бы аналитическую работу, посвященную особенностям чтения Маяковского. Сразу после вечера Бернштейн договорился об аудиозаписи.
В 1936 году Сергей Игнатьевич писал в журнале “Говорит СССР” о Маяковском: “В противоположность статичности читки символистов, в его читке мы находим динамическое построение звучащих фраз, отражающее, комментирующее (курсив мой. — П. К. ) и конкретизирующее смысловую структуру поэтического текста. <…> Создатель нового поэтического стиля, облекая свои стихи в материальное звучание, неизбежно становится создателем нового стиля декламации. Читка Маяковского <…> поражала такой же новизной, как его поэзия вне материального звучания, но в то же время эта читка отличалась такой близостью к интонациям естественной, разговорной речи, что, несмотря на свою новизну и непривычность, она воспринималась легко и словно ключом открывала замкнутый ларец его поэзии”.
Вот этот самый ораторский пафос в сочетании с разговорным стилем замечательно прослушивается во всех пяти треках, особенно улавливаем он, когда параллельно с прослушиванием мы смотрим в канонические тексты, пусть и слегка отличающиеся от первых, начитанных на фонограф редакций. Тем интереснее. Кстати, излюбленная мысль Бернштейна о том, что “закон исполнения” не заложен поэтом в стихотворение, в случае с Маяковским подтверждалась на все сто: поэт далеко не всегда (что слышно и по этим пяти записям) следовал своей печатной графике, декламационное творчество было и тоньше, и дробнее, нежели начертанная знаменитая “лесенка”.
Итак, Бернштейн записал Маяковского зимой 1920 года. Как и Блок и Гумилев, Владимир Владимирович явился на запись не один, а с женщиной. Кроме упомянутых стихотворений он прочитал трехлетней давности “Наш марш” (из четвертой строфы которого выросла, как мне всегда кажется, половина официального и неофициального поэтического авангарда 60-х3) и, очевидно, недавно написанное гениально “огнеопасное” “Отношение к барышне”. Текста последнего он, в отличие от своей спутницы, не помнил, и Лиля Брик тут же записала его на листке бумаги, заглядывая в который поэт и читал.
Записи двух этих стихотворений были найдены не так давно (“Наш марш” — в фонотеке Кабинета А. В. Луначарского, одного из филиалов Гослитмузея) и в винилы, насколько я могу судить, ни разу не попадали. Не существует их и в оцифрованном виде. Между тем и в книге “Я слышал по радио голос Толстого…” (1989), и в “Голосах, зазвучавших вновь” (2004) Шилов пишет о них как о входящих в оборот.
Но почему они не вошли ни в один компакт — ума не приложу, особенно учитывая слова Льва Алексеевича о том, что “голосовые трактовки собственной поэзии у Маяковского так богаты и неожиданны, что многие смысловые оттенки становятся ясны только в исполнении автора”4.
Ни в представляемом компакт-диске, ни в двух вышеупомянутых нет еще одной записи Маяковского, сделанной Бернштейном шесть лет спустя, в Институте истории искусств на Исаакиевской площади. Маяковский приехал тогда из Америки, прочитал на более совершенную разновидность фонографа “Атлантический океан”, затем начал читать “Блек энд уайт”, и тут аппарат заклинило. Запись отложили. Потом были новые договоренности, последняя — за неделю до гибели поэта. Но больше Маяковского не записывали.
“Атлантический океан” (очень “шумная” запись) однажды воспроизводился на винил-гиганте “Голоса, зазвучавшие вновь” (1977), который был выпущен к столетию звукозаписи. Но Музею Маяковского и А. Аксёнкину он отчего-то не пригодился. А ведь это был бы иной Маяковский, повзрослевший/постаревший на шесть лет, его последний звук!
И тем не менее в оцифрованном виде “Атлантический океан” все же вышел — на годовой давности CD “Живые голоса поэтов начала века. Из коллекции А. И. Лукьянова”5.
Известный политик, стихотворец и коллекционер голосов приложил к своему массовому CD-изданию (диск вложен в типовой DVD-футляр) специальную книжечку, в которой “Атлантический океан” напечатан не целиком, но только звучащим на CD фрагментом. Между прочим, в своей последней книге бывший многолетний сотрудник Музея Маяковского Лев Шилов подробно и любовно “расписал” всю запись “Океана”, комментируя интонационную сторону чтения Маяковского; написал даже, что ее многочисленные дефекты “как бы сливаются в воображении слушателя с шумом и грохотом морских волн”. И добавил: “В последней части записи (по чистой случайности) этот посторонний шум несколько уменьшается (как раз по сюжету стихотворения наступает штилевая погода) и особенно отчетливо, ясно, приветливо, ласково звучит голос поэта, его обращение к океанским жителям:
Смотрю за перила.
Старайтесь, приятели!.. ”
Заметим, что эта “последняя часть” и есть тот самый фрагмент, который звучит на лукьяновском диске и которого так не хватает представляемому альманаху!
Завершая мемуарную главу о записях Маяковского, Шилов упомянул, что “недавно, уже в 2003”, звукорежиссер Гослитмузея Сергей Филиппов улучшил звучание этой записи. “Попытка эта, на мой слух, оказалась достаточно удачной”.
Может, когда-нибудь мы услышим ее?
И еще одна неловкость. На всех трех компактах, содержащих записи Маяковского (и у Лукьянова тоже), старинное “А вы могли бы?” звучит без первой строки, которая на самом деле существует благодаря Василию Каменскому, спасшему бракованную пластинку с пробной переписью записей Маяковского с валиков, предпринятой еще в 1930 году6. Однажды драматург Валериус рассказал Шилову о том, как это было: как Каменский, купив пуд конфет, уговорил прессовщиц найти в сарае, среди груды брака, одну из пластинок Маяковского, не прошедшую ОТК…
Значит, это стихотворение может звучать полностью. И даже, судя по очеркам звучащей литературы Льва Шилова, оно так однажды и публиковалось — в журнале “Кругозор” (1973, № 7), на пластинке, посвященной чтецкой манере Маяковского, рядом с мемуарами Чуковского, Шкловского и других современников поэта7.
Как-то очень уж все это обидно.
Что же до актерского чтения, то стихотворения Маяковского на диске “Во весь голос” читают Владимир Яхонтов, Василий Качалов, Яков Смоленский и Евгений Евтушенко. В этой последовательности они и располагаются.
Больше всего читает Яхонтов, у него тут восемь треков, а меньше всех — Евтушенко, у него лишь вступление к поэме “Облако в штанах”.
Я не вполне представляю себе, как рассказывать об актерском чтении стихов, тем более что к самому этому искусству отношусь сдержанно, разделяя отношение Л. К. Чуковской, которая в книге “Памяти детства” так и написала: “<…> все-таки чтение поэтов, самое разное, чем-то неуловимо родственно одно другому и противоположно актерскому; поэты не своевольничают со своими стихами, хотя, казалось бы, им, хозяевам, все можно; они читают, повинуясь невидимым нотам, заложенным в каждой строке, движению ритма, которое, совпадая с движением мыслей и чувств, совпадая с дыханием, и создает властность, всемогущество стиха. Актеры же вольничают, стремясь один — создать „настроение”, другой — „образ героя”, третий — „образ автора”, — вообще проиллюстрировать стих, обогатить его кто жестом, кто голосом, не доверяя власти его самого”.
Все записи здесь — исторические. Публикацию на этом компакте чтения Яхонтова я считаю особенно важным событием (боковая мысль: два добровольно остановивших свою жизнь человека следуют на этой пластинке друг за другом).
Известно, что сам Маяковский не особенно жаловал исполнителей своих произведений, хотя какое-то время всерьез думал, что сможет научить актеров “маяковскому” чтению с собственного голоса. Закончились его надежды хрестоматийным и симптоматичным высказыванием: “В. И. Качалов читает лучше меня, но он не может прочесть так, как я”.
Тем не менее удивительно, что именно к Яхонтову, уходившему в интонационных трактовках уже совсем далеко от авторской манеры, поэт благоволил. Шилов писал, что “после смерти поэта только у посетителей яхонтовских концертов (курсив мой. — П. К. ) возникало ощущение, что к ним „опять приехал Владимир Маяковский””. В чем дело?
