Яков Арсенов - Избранные ходы
— Минуточку, — обратился он к Макарону, который тщательно свертывал холсты, как древние свитки. Взгляд таможенника был заточен, как карандаш графика. — Скажите, это ваши работы?
— Мои.
— Ей-Богу?
— Конечно.
— Неординарные решения, согласитесь?
— Как вам сказать, масло, оно… дает свой эффект, — как мог, выкручивался Макарон.
— Вот и я говорю. Вы не могли бы что-нибудь нарисовать?
— Мог бы. Раз надо. Но у меня с собой ни масла, ни рашкуля.
— Нарисуйте карандашом.
Макарон мог выплавить золото из любого точного прибора, мог отреставрировать какой угодно дряхлости мебель, мог проспать на голой земле двое суток, но рисовать не умел.
— А что вам изобразить? — спросил Макарон, затягивая время.
— Что придет в голову, то и нарисуйте, — дал понять таможенник, что не собирается давить на мозоль творческой мысли.
Макарон впал в легкое техническое уныние. В памяти всплыло, что он никогда в жизни ничего не рисовал. По просьбе начальника гарнизона ему доводилось подновлять портрет Ленина на транспаранте, а так — нет. На всю жизнь врезались в память усы и лоб вождя. Но особенно запомнилось, что в Средней Азии кормчий походил на туркмена, в Казани — на татарина, в Индигирке — на чукчу. Макарон набросал на листе бумаги абрис Ильича. Собственно, это были усы и лоб. Ильич в исполнении Макарона смахивал на Мао Цзэ-дуна, хотя по месторасположению таможенного поста должен был походить на Шушкевича.
— Вроде, похож, — заключил таможенник. — А теперь нарисуйте сторожевую собаку.
Макарон задумался — как раз собак он не умел рисовать еще больше, чем Ленина. Но выхода не было. Перед глазами Макарона встал во весь рост его любимый Бек, а руки… руки непроизвольно выводили нечто вроде игуаны. Таможенник внимательно наблюдал за зверем, то и дело менявшим облик, и сравнивал его с собаками, которые вповалку лежали на холстах и походили больше на тапиров, чем на себя.
— Ну что ж, почерк угадывается, — признал таможенник и поинтересовался содержимым сумки: — Что там у вас под каталогами?
— Это? — переспросил Макарон. — Это ксерокопии. Везем показать, и, вынув из чемодана стопку офортов Фетрова, разорвал в клочья. — Кому они нужны, эти копии!
— Вывозите всякую дрянь, страну позорите!
— Мы трудимся в противостоянии академическим жанрам.
— Модернисты, что ли?
— Объектная живопись, — наивно пытался спозиционировать свое искусство Давликан. — Мы рисуем объекты.
— Типа вот этого? — ткнул таможенник ногой в генитальные творения.
— Причуды художника, — развел руками Орехов, косясь на Макарона.
— Да заливают они, — сказал Артамонов. — Мы кубисты! Впрыснем под кожу по кубику — и рисуем! Без допинга в творчестве ловить нечего.
— Понятно. Проезжайте. А вот бензин в канистре не положено. Это бесхозяйная контрабанда. Поставьте за сарайчик, — показал таможенник, уходя в будку.
На польской таможне тьма была не столь кромешна. Польские паны всем своим видом говорили, что у них перестройка давно закончилась и все песни в сторону. Цену русским работам в Польше не знал только ленивый.
— Образы, образы, — шушукались меж собой поляки, кивая на «Волгу».
— Что за образы? — спросил Макарон.
— Образы — это картины по-польски, — подсказал Давликан.
— Они прикидывают, сколько с нас взять, — высказал догадку Артамонов.
— Надо оплачивать транзит, — сказал ему в подтверждение старший пан, полистав таможенные документы.
— С какого переляка! У нас частные вещи! Какой еще к черту транзит?! — возразил Орехов.
— Таможня грузовая… — зевнул поляк.
— Наши пропустили, значит, все нормально — никакого транзита! Мы художники! Свое везем! — встал стеной Давликан.
— Это ваши вас пропустили, а здесь польская таможня, — спокойно толковал пан и продолжал чистить под ногтем.
— Но АКМы у вас по-прежнему наши! — не выдержал Макарон. — Вот когда научитесь оружие мастерить, тогда и будете качать права! А сейчас вы вымогаете взятку! Причем неадекватную нашему грузу. Мы согласны дать. Скажите, сколько, и обоснуйте — за что!
— Не надо так шуметь, — попятился старший пан. — Может, вы иконы везете.
— Нет у нас ни икон, ни вализ!
— Сейчас проверим. Только не надо так кричать.
— Да мы и не кричим. У вас все посменно — подурачился и к панночке под юбку, а мы вторую ночь не спим! — взял на октаву выше Макарон.
От крика художников поляки стихли. Стало понятно, что ни злотого, ни даже переводного рубля с творцов не поиметь.
— Что в сумке? — спросил поляк.
— Копии работ да плакаты, — ответствовал Артамонов и для пущей достоверности провернул трюк с разрыванием стопки. — Кому они нужны, эти копии!
— Проезжайте! — скомандовал в сердцах старший пан.
— Убедительно, — поощрил Макарона Орехов. — Что было бы, полезь они глубже?
— Варшава — прямо! — выпалил протрезвевший Давликан.
Высунув в окно замлевшие ноги, Орехов приступил к отдохновению. Оно заключалось в написании изустных писем главе Польского государства:
— Товарищу Валенсе, человеку и пулемету! Уважаемый Лех! Въезжая на вверенную Вам временно территорию, вынуждены заявить, что обе таможни — и наша и Ваша — структуры ублюдочные! Но к причине нашего к вам обращения это не относится, однако…
В этот момент «Волга» сшибла зайца.
— Будет прекрасное жаркое, — сглотнул слюну Давликан и, чтобы проветривался, привязал зайца шпагатом неподалеку от красных трусов.
— …однако, — невзыскательно продолжал Орехов, — находясь перед Вами в полном пардоне за снесенного косого, мы просим отвечать нам сразу в Познань. Там мы будем обязаны скинуть Вашим согражданам не идущие у нас предметы, как-то: лебедку ручную автолюбительскую, два топора, четыре комплекта постельного белья, часы настенные электронные, примус, палатку туристическую на два спальных места, три пары кирзовых сапог, набор гаечных ключей, четыре кителя без погон и медвежью шкуру в виде накидки на сиденье. Вы можете по справедливости спросить, почему именно эти вещи мы намерены сбросить у Вас безналогово в целях приобретения на вырученные злотые несусветно дорогого у Вас бензина? Отвечаю со всей прямотой замудохавшегося в одной и той же позе пассажира известной Вам модели «Волга»: потому, что подбирали мы их специально, чтобы на таможне подумали, что это для дорожных нужд. Понимаете? Вы можете с укором вопросить: при чем здесь примус? Вопрос правильный — в дороге, по нашим временам, он действительно ни к чему. Просто у коменданта нашей гостиницы выявилась большая задолженность перед партией, и мы решили ему помочь разобраться со взносами. Участники многих битв — за урожай, за светлое будущее, за мир во всем мир — мы не могли поступить иначе. По Вашей территории мы проходим транзитом, дабы втюхать голландцам русскую живопись — затея, на первый взгляд, нереальная, но у нас нет выхода — нам нужны гульдены. Сам-Артур решил искоренить в газете понятие рукописи и, как всегда, нацелил нас на деньги кураторов. Мы считаем, что обращаться в центр по такому пустяку, как десяток-другой наборных станций, не следует. Поэтому и корячимся сейчас, чтобы каждый сотрудник, прикидываете, играл в «тетрис» на персональном рабочем месте!
Покончив с текстом, Орехов достал облатку, сымитировал запечатывание конверта и бросил его в почтовый ящик заоконного пространства. Всего этого не видел Давликан. Он спал, положив голову на запаску. Макарон следил, совпадают ли километровые столбы с показаниями спидометра. Он вычислил, что польские километры короче наших, и был намерен поведать об этом в P.S. ореховского письма.
Под утро подъехали к Познани и никак не могли пронырнуть к торговым рядам — всюду висели «кирпичи». Пришлось подсадить к себе веселого пана в качестве штурмана.
— Ну и где ваш регулируемый рынок? — пытал его Макарон.
Пан указывал вперед и бубнил:
— Просто! Просто!
— О чем он там лопочет?! Что такое «просто»?
— Не понял, что ли? Просто — это прямо, — перевел Давликан.
На познаньском рынке торговала вся Россия. Тем не менее распродажу провели удачно. Невостребованными оставались часы, которые Макарон прихватил из номера в «Верхней Волге», примус и медвежья шкура.
— Не идут, — крутил часы в руках пан.
— Как не идут? Тикают самым форменным образом. Это наши бортовые часы, — вел торги Макарон.
— Там нет батарейки, — и хотелось, и кололось пану.
— Правильно, откуда ей там взяться. Батарейку вставите, и вперед часики закрутятся.
— Но сейчас не идут.
— Демонстрирую! — сказал Макарон и вынул батарейку из куклы с соседнего прилавка. — А теперь берете? — насел он на пана.
— Теперь беру. Теперь видно, что работают.
