Привет, красавица - Наполитано Энн

Алиса не видела реакции матери, но представила, как та закатывает глаза. Однако мать не возразила и не сказала ничего резкого. Цецилия задала тон этому дню, и все, кто был потерян, включая Джулию и Алису, были приняты такими, какие они есть.

— Роза невероятная, — прошептала Иззи и улыбнулась. — Да и вообще все это невероятно.

— Насколько невероятно? — скептически спросила Алиса, и кузина ее радостно засмеялась:

— Смотри-ка, ты шутишь. Значит, маленько оттаяла! А то выглядела такой ошеломленной, когда появилась здесь.

Девушки вошли в дом. К ним устремилась Джулия и проделала то, чему Алиса уже несколько раз была свидетельницей, — крепко обняла Иззи и поцеловала ее в щеку. Она скучала по этой малышке, тогда как все остальные скучали по малышке Алисе. Наверное, матери удается вести себя сдержанно с ней, решила Алиса, потому что есть другая девушка, на которую тоже можно изливать свою любовь.

Три сестры были рядом: Эмелин баюкала малыша, Цецилия, у которой залегли тени под глазами, складывала бумажные салфетки, Джулия, выпустив из объятий племянницу, выглядела неприкаянной.

— Правда, что не будет панихиды в церкви Святого Прокопия? — спросила Роза.

— Сильвия этого не хотела бы, мама, — мягко проговорила Эмелин.

Было видно, что пожилая женщина изо всех сил старается скрыть неодобрение, пытается держать рот на замке. Рядом с тетушками, бабушкой, матерью и кузиной Алиса вновь себя почувствовала астронавтом. Ей было трудно дышать, тело словно наполняли электрические помехи.

— Утешает хотя бы то, что Сильвия и Чарли теперь вместе, — сказала Роза.

На миг три ее дочери превратились в маленьких девочек, верящих каждому слову матери. Лица их выражали надежду, что сестра и отец вправду свиделись. Алисе пришло в голову, что ради встречи с отцом она покинула свой дом, а Сильвия тоже покинула дом — свою жизнь, — чтобы воссоединиться с родителем. Додумать эту мысль до конца не хватало духу, но Алиса почти физически ощущала близкое присутствие Уильяма.

— Вы знаете, что скажет папа, увидев Сильвию? — тихо спросила Джулия.

Сестры кивнули, и за всех ответила Цецилия:

— Привет, красавица.

Ужинали поделенным на ломти сэндвичем-субмариной, чипсами и вином. Джулия коснулась руки дочери. Алиса уже не злилась на мать, в душе ее не осталось места для злости. Она поняла, что в домах своих сестер ее мать чувствует себя таким же астронавтом. Им обеим здесь все было внове, поскольку Джулия, отрезав дочь от чикагской жизни, отсекла от нее и себя. Сюда они прибыли с одной планеты и, как два астронавта, были соединены тросом, который не разорвать, — любовью. А в новой чикагской семье удивляла обширность любви, вмещавшей в себя живых и мертвых, а также стремление переговорить и одолеть в споре ближнего. Алису поражало, что на стенах коридоров висели портреты женщин, которые ходили по этим самым коридорам.

— В последнюю нашу встречу Сильвия попросила кое-что передать тебе после ее смерти, — сказала Джулия. — Я думала, время еще есть, и брать не хотела… Давай-ка где-нибудь уединимся.

Они прошли в кухню, однако во всем доме уединиться было нелегко. К вечеру народу набралось изрядно. Приятель Иззи, полный конопатый парень, сновал по комнатам, исполняя поручения тетушек. В углу гостиной в кресле расположился седеющий мужчина по имени Фрэнк, некогда живший на одной улице с сестрами Падавано. В кухне возле кофемашины сгрудились библиотекарши, многолетние коллеги Сильвии. Прибыло еще больше высоченных мужчин, будто сорокавосьмилетний Уильям успел поиграть в десятке команд как минимум. Одни были молоды и мускулисты, других уже чуть ссутулил возраст. Похоже, Кент знал каждого, и обнимался с каждым. Опять выставили тарелки с едой, Иззи громко пригласила всех к столу.

Заметив, что дочь разглядывает людское столпотворение, Джулия сказала:

— Глупо, конечно, но я полагала, что с моим отъездом жизнь здесь замрет. Если вдруг вернусь, думала я, то вернусь в ту, прошлую, жизнь. Но нет, жизнь тут вовсе не остановилась, бьет ключом.

— И довольно шумно бьет, — кивнула Алиса.

Текли часы, и всем, кто любил Сильвию и скорбел по ней, от мысли, что она уже не страдает и, умерев в одночасье, избегла долгого мучительного конца, стало все же чуть-чуть легче. Кое-кто даже тихо смеялся, вспоминая ее и радуясь встрече с друзьями. Лишь у одного человека боль ничуть не стихала. Раз-другой Уильям появился в доме, но к дочери не подходил и почти сразу возвращался во двор. «Наверное, на воздухе ему лучше», — думала Алиса. Все время рядом с ним был кто-нибудь из старых товарищей — они вместе прохаживались вдоль огорода и забора. Иногда Уильям присаживался на каменную скамью возле колодца и застывал, спрятав лицо в ладонях.

Джулия достала из сумки четырехугольный сверток, перетянутый бечевкой.

— Вот книга о нашей семье, которую писала Сильвия. Я ее не читала, но сестра сказала, что это рассказ о нашем детстве, твоем дедушке и обо всем, что случилось после его смерти. Писала она долго и, по ее словам, сумбурно. — Джулия опустила взгляд на сверток. — Сильвия просила передать, что теперь это твоя собственность и ты можешь делать с ней что захочешь — отредактировать, издать или просто выбросить. Ей все равно, сказала она, но это твое.

Алиса взяла сверток, ощутив знакомую тяжесть рукописи. От такого подарка слегка кружилась голова.

— Сильвия знала, что я редактор?

— Да, я ей говорила. Я рассказывала о тебе, она хотела знать абсолютно все.

Более ценного дара Алиса не могла и представить — теперь она узнает обо всем, что пропустила. И в этой книге ее собственная история. А в виде бонуса — оправдание, чтобы на время скрыться от шумной любвеобильной семьи, в которую она вошла. Алиса уже решила (она сама не знала, когда именно это произошло, но где-то в суматохе последних суток), что задержится в Чикаго. Насколько — бог его знает. Эмелин и Цецилия выразили надежду, что она останется насовсем, и предложили занять любую комнату в любом из их домов. Алиса никогда не брала отпуск, но отдых заслужила. Теперь она найдет тихое убежище и станет читать.

Иззи уже начала рассказывать о детстве сестер Падавано, и Алисе казалось, что в этой рукописи есть нечто от мифологии и эпоса. А мысль, что в повествовании она наверняка обнаружит и себя, добавляла волнения. Там рассказ о встрече и расставании ее родителей, об ее рождении. А что станет с ней на страницах, которые еще не написаны? Где она будет жить? Кого и что полюбит?

Джулия глянула на людную гостиную и повернулась к дочери:

— Не думала, что когда-нибудь это скажу… — она запнулась, — но, по-моему, тебе нужно поговорить с отцом.

С момента приезда Алису постоянно что-нибудь ошеломляло, но сейчас она ничуть не удивилась. Похоже, именно эти слова она и ожидала услышать. Ей нравилось жить налегке, чтобы, случись потоп, схватить самое необходимое и взобраться на гору. Однако всего, что накопилось, начиная с ужина в греческом ресторане и заканчивая Чикаго, не удержишь в охапке. Семья Падавано показала ей любовь, которая охватывала абсолютно все. Сейчас таинственный внутренний голос, прежде не советовавший приближаться к безмолвному человеку во дворе, сказал, что теперь можно. Уильям Уотерс был готов к встрече. И Алиса, что удивительно, тоже.

Она положила рукопись на стол и обняла мать. В ответ Джулия прижала ее к себе, как это делала в Алисином детстве, чтобы показать, как сильно она любит ее. Алиса улыбнулась и приникла головой к голове матери, спутав свои прямые волосы с ее кудрями. Сейчас ее буквально затопило прощением, о котором говорила Иззи. Она простила себе свою замкнутость, простила родителей за их отчаянные решения ее защитить. Она простила возможные ошибки, о которых прочтет в рукописи. Сегодня днем Эмелин, заметив, как она наблюдает за рыданиями Розы, шепнула: «Горе — это любовь», и сейчас Алиса подумала: «Прощение — тоже любовь». Мать с дочерью обняли друг друга в тихом коридоре дома, в котором бурлила жизнь.