Кэрол Брант - Скажи волкам, что я дома
— Думаешь, я не знаю, что такое неправильная любовь, Джун? Думаешь, я не знаю, что такое любовь, о которой нельзя никому рассказать?
Тоби остановил машину за квартал до моего дома и выдал свое неизменное «Если тебе что-то понадобится…». Я пулей вылетела из машины, а когда оглянулась, уже закрывая дверь, увидела свой паспорт, валявшийся на полу под сиденьем и весь испачканный грязью с моих подошв. Я лишь мельком взглянула на эту маленькую книжку, вобравшую в себя всю мою глупость. Взглянула и сразу же отвернулась — в тайной надежде, что она потеряется навсегда.
Тоби выбрался из машины и подошел ко мне. Я заставила себя сделать вид, что ничего не случилось. Что все хорошо. Я заставила себя посмотреть на Тоби и даже сумела выдавить улыбку. Мы договорились о встрече в следующий вторник. Тоби сказал, что, наверное, он еще сможет вести машину. Я сказала, чтобы он ждал меня на стоянке у «Гранд Юниона», в самом дальнем конце, где площадка идет под уклон и где много деревьев, рядом с мусорными баками у автосалона «Гудвилл». Это были просто слова, которые я произносила, не вкладывая в них смысла. Мертвые, ничего не значащие слова. Я сказала, что приду в половине четвертого. Тоби кивнул. Так мы с ним договорились. И на том распрощались.
54
Вкусно пахло гренками с корицей, мама тихонечко напевала «Тот волшебный вечер», солнечный свет лился в окно моей спальни, и приглушенный грохот музыки, которую слушала Грета, бился в стену прямо над моей головой. Папа возился в кладовке под лестницей, что-то там переставлял с металлическим лязгом, а за окном на ветке щебетали две маленькие синички. Так началось субботнее утро. Я лежала в своей теплой, уютной постели и улыбалась. Потому что не было никакого Тоби. Не было никаких тайн, а был только дом. Меня окружали привычные, нормальные вещи, и можно было надеяться, что день будет и вправду хорошим.
Вечером должно было состояться первое представление «Юга Тихого океана». Премьера. У нас, конечно же, были билеты, и Грета уже сообщила, что мы непременно должны преподнести ей цветы. Она сказала, что дети обычно преподносят друг другу по одной гвоздике, а родители — розы. Мама кивнула и сказала, что все будет.
— Только не забудь, хорошо? — сказала Грета.
— Солнышко, не волнуйся. У тебя будут цветы. А сейчас тебе лучше успокоиться. Вечером у тебя выступление, тебе нельзя волноваться. А то будешь выглядеть как огородное пугало. — Мама улыбнулась и ласково потрепала Грету по плечу.
Я ничего не сказала, хотя, по правде говоря, Грета и так выглядела неважно. Не то чтобы совсем как огородное пугало, но уже близко к тому. Кожа у нее на лице была сухой и шелушилась, а волосы казались какими-то тусклыми и безжизненными, а не блестящими и гладкими, как обычно. В последнее время Грета даже не красила ногти. И, похоже, она их грызла.
Мама погладила Грету по голове.
— Все будет хорошо. Ты выступишь потрясающе. Я в этом ни капельки не сомневаюсь. Садись за стол, будем завтракать. И ты тоже, Джун.
На завтрак были сладкие гренки с кленовым сиропом. Мама вытерла разделочный стол, быстро вымыла посуду, сказала, что ей надо в город, и пошла собираться. Мы с Гретой остались вдвоем. Наедине. В первый раз с того дня, когда она залезла в тайник у меня в шкафу. Грета отодвинула все свои гренки на край тарелки, оставила только одну и принялась нарезать ее на маленькие кусочки. Я могла промолчать, могла не сказать ей ни слова. Но мне было больно смотреть, как она терзает эту несчастную гренку. Мне было больно смотреть на мою потускневшую, невероятно измотанную сестру. Хотелось как-то ее подбодрить. Ведь сегодня у нее очень ответственный день.
— Ты… волнуешься? Нервничаешь? — спросила я.
Я думала, что она не ответит. Сделает вид, что не услышала. Но она еще больше нахмурилась и пожала плечами.
— Я вообще не хочу выступать, — сказала она, не глядя на меня. — Уже жалею, что пошла на пробы. Лучше бы я была просто девочкой из массовки. Или вообще никем. Да, никем — это лучше всего.
Окно в кухне было распахнуто настежь, и мне было слышно, как наш сосед, Кенни Горнадо, колотит баскетбольным мечом по асфальтовой дорожке у себя во дворе.
— Ты потрясно сыграешь. Ты — лучше всех.
Она ткнула вилкой в кусочек гренки.
— А может, я не хочу быть лучше всех. Может, я хочу оставаться самой обыкновенной. Средней во всем. Может, я хочу быть такой же, как ты.
— Зачем ты так говоришь? На самом деле ты так не думаешь.
— Нет, Джун. Именно так я и думаю. Ты вообще понимаешь, что это значит — быть самой лучшей? Это значит, что у тебя отбирают год жизни. Целый год жизни теряется, понимаешь? И знаешь что, Джун? Я хочу получить этот год обратно. Хочу вернуть пропущенный второй класс. Мне всего лишь шестнадцать. И на следующий год мне предстоит уехать из дома… надолго. По-твоему, это нормально? Знаешь, сначала мне нравился этот спектакль. Нравилось ходить на репетиции. У меня в жизни вдруг появилось такое место, где мне было по-настоящему хорошо. Куда можно было прийти и спеть. Просто прийти и спеть. И никто на меня не давил, я все делала с удовольствием. А потом вдруг оказалось, что это тот самый великий шанс, который дается раз в жизни. Почему у меня вечно так? Я всю жизнь слушала маму. Возможности, которые нельзя упускать. Шансы, которые не повторяются. Я не хочу быть неблагодарной. Не хочу упустить ничего интересного, но иногда я лежу у себя в кровати, смотрю на свою комнату… и мне не верится, что детство уже закончилось. В смысле, все вокруг утверждают, что я уже не ребенок. А иногда очень хочется побыть ребенком. Это тоже возможность, которая не повторится. — Ее голос дрожал, как будто она вот-вот заплачет. Она запустила руку в задний карман джинсов и достала миниатюрную бутылочку водки. И даже не попыталась спрятать ее от меня — просто открыла крышку и вылила половину ее содержимого в свой стакан с апельсиновым соком. Потом выпила залпом почти полстакана, наклонилась поближе ко мне и сказала: — Я не буду участвовать в «Энни». И никуда не поеду. Чего бы это ни стоило.
— Я тебе помогу. Мы что-нибудь придумаем. Скажем маме, что ты передумала или типа того.
Грета допила сок и рассмеялась:
— Ага. Так и скажем. Так ты придешь? Вечером?
— Конечно, приду. У меня есть билет.
— Не на спектакль. На вечеринку, которая после спектакля. Для всех участников.
Я растерялась. Все, что сейчас говорила мне Грета — вкупе с водкой и тем будничным тоном, каким она пригласила меня на закрытую вечеринку для участников постановки, — потрясло меня до глубины души. Я уставилась на нее во все глаза.
