Дэвид Митчелл - Сон №9
– «Riders In the Storm»[132], мэн…
Ему бы певчих птиц разводить где-нибудь в глухом лесу.
– Это про нас с моим пицца-скутером.
Он пьет тошнотворно-маслянистый тибетский чай из фляжки и отрабатывает доставание карт из ушей. Про незаконченный фокус он забыл, а я ему не напоминаю.
– Человеческое существование – как игра в карты, мэн. Мы получаем свою раздачу еще в материнской утробе. В детстве мы что-то сбрасываем, что-то берем из колоды. Зрелость, мэн,– новые карты: работа, жажда развлечений, кутежи, женитьба… карты приходят, карты уходят. Иногда выпадает удача. А иногда победы одним махом оборачиваются полным поражением. Ты делаешь ставки, объявляешь козыри, блефуешь.
В клетку входит Сатико, у нее перерыв.
– И как же выиграть в этой игре?
Дои раскладывает карты павлиньим хвостом и обмахивается ими, как веером.
– Когда выигрываешь, правила меняются, и оказывается, что ты опять проиграл.
Сатико ставит ногу на коробку с фирменными пакетиками кетчупа «Нерон».
– От метафор Дои у меня голова кружится больше, чем от той малопонятной идеи, которую они призваны упростить.
Томоми бросает в окошечко заказ: «Сатаника», хрустящий корж, тройная порция каперсов. Я выкладываю начинку и представляю Аи, как она спит и видит во сне Париж. Суге снится Америка. Кошке снятся коты. Пиццы выплывают, пиццы уезжают. На штыре растет кипа квитков с выполненными заказами. За стеной, в реальном мире, занимается еще одна жаркая заря. До восьми часов я чищу огурцы, а в восемь получаю сменщика, шлепок по спине и девять децибелов в ухо: «Миякэ, домой!» Возвращаясь в Кита-Сэндзю по линии Тиёда, подключаюсь к своему «Дискмену». Музыки нет. Странно, я только вчера сменил батарейки. Нажимаю «Выброс» – диска внутри нет, только игральная карта. Девятка бубей.
В капсуле меня ждет сообщение на автоответчике. Не от Аи.
– Э-э… ну, привет, Эйдзи. Это твой отец.
Смешок. Я холодею – впервые с марта месяца я чувствую, что мне холодно.
– Вот я и сказал это. Я твой отец, Эйдзи.
Глубокий вздох. Он курит.
– Не так уж это и трудно. Что ж. В голове все путается. С чего же начать?
Произносит: «Уф!»
– Во-первых, поверь мне, я не знал, что ты приехал в Токио меня искать. Эта садистка, Акико Като, вела дела с моей женой, а не со мной. Еще в августе я уехал в Канаду – на конференцию и по другим делам – и вернулся только на прошлой неделе.
Глубокий вздох.
– Я всегда верил, что этот день придет, Эйдзи, но так и не осмелился сделать первый шаг. Я думал, что не имею на это права. Если это еще имеет значение. Во-вторых – о моей жене. Это все так неловко говорить, Эйдзи,– мне можно называть тебя Эйдзи? По-другому было бы неправильно. Моя жена и слова не сказала ни о письме, что она написала, чтобы отпугнуть тебя, ни о вашей встрече на прошлой неделе… Я узнал об этом случайно, всего час назад – дочь проговорилась.
Сердитое сопение.
– Ну, я вышел из себя. Сейчас немного успокоился и вот звоню тебе. Какая мелочность! Какая подозрительность! Она не имела права мешать нашей встрече. Причем тогда, когда мой отец был при смерти… Представляю, что ты думаешь о моей семье. В конце концов, может, ты и прав. Мы с женой – наш брак, это не совсем то… Неважно.
Пауза.
– В-третьих. Что же в-третьих? Я потерял мысль. Я говорил о прошлом. Теперь о будущем, Эйдзи. Я очень хочу с тобой встретиться, если хочешь знать. Прямо сейчас, если ты не против. Сегодня. Нам нужно столько обсудить, с чего же начать? И чем закончить?
Смущенный смешок.
– Приезжай сегодня ко мне в клинику – я косметический хирург, это на всякий случай, если мать тебе не говорила. Здесь нас не побеспокоят ни моя жена, ни кто-нибудь другой; или мы пойдем в ресторан, если, когда будешь это слушать, ты еще не поешь… Я отменил прием во второй половине дня. Ты сможешь подъехать к часу? Вот мой рабочий номер.
Я быстро записываю на клочке бумаги.
– Выйди на станции метро «Эдогавабаси», набери его, и госпожа Сарасина – мой ассистент, ей можно полностью доверять – подойдет и встретит тебя. Идти всего минуту. Итак. До часу дня…
Подобие изумленного воркования.
– Я молился, чтобы этот день настал, годы, годы, годы… Каждый раз, когда я шел в храм, я просил… Я едва могу…
Он смеется.
– Довольно, Эйдзи! В час дня! Станция метро Эдогавабаси!
Жизнь сладостна, непредсказуема и справедлива.
Я забываю про Аи Имадзё, я забываю про Кодзуэ Ямая, я ложусь на спину и прокручиваю сообщение снова и снова, пока не заучиваю наизусть каждое слово, каждую интонацию. Я вынимаю фотографию своего отца и представляю его лицо, когда он произносит эти слова. Хорошо поставленный, теплый, суховатый голос. Не гнусавый, как у меня. Я хочу рассказать обо всем Бунтаро и Матико – нет, лучше подожду. А потом невозмутимо войду в «Падающую звезду» вместе с незнакомым джентльменом и брошу небрежно: «Кстати, Бунтаро, позволь представить тебе моего отца». Кошка с опаской посматривает на меня со шкафа.
– Сегодня великий день, Кошка!
Я глажу лучшую свою рубашку, принимаю душ, а потом пытаюсь часок подремать. Не тут-то было. Ставлю «Live In New York City» Джона Леннона[133] и, к счастью, завожу будильник, потому что в следующий миг у меня в ушах стоит его настойчивый звонннннн, а на часах половина двенадцатого. Я одеваюсь, дразню Кошку и выкладываю ей в миску ужин на шесть часов раньше обычного, на случай, если после встречи с отцом пойду прямо на работу. К счастью, Бунтаро говорит по телефону с поставщиком и не может выпытать у меня, отчего я ликую.
Станция «Эдогавабаси». Я так напряженно вглядываюсь в полуденную толпу пассажиров, что пропускаю ее.
– Извините? Наверное, вы Эйдзи Миякэ – я узнала вас по бейсболке.
Я киваю и вижу перед собой элегантно одетую женщину, не молодую, но и не старую. На ее улыбающихся губах – помада цвета черной смородины.
– Я – Мари Сарасина, ассистент вашего отца, мы с вами только что говорили по телефону. Я так взволнована встречей.
Я кланяюсь.
– Спасибо, что встретили меня, госпожа Сарасина.
– Это совсем не трудно. Клиника в двух минутах ходьбы отсюда. Знаете, сегодня для вашего отца особенный День. Отменить прием во второй половине дня…– Она качает головой.– Такого не бывало уже лет шесть! Я подумала про себя: «У него, наверное, встреча с императором». А потом он говорит, что у него встреча с сыном! – это его слова, не мои,– и я думаю: «Ага! Теперь все ясно!» Знаете, он сам хотел встретить вас на «Эдогавабаси», но в последнюю минуту растерялся – между нами говоря, он боится открыто выражать свои чувства и все такое. Но довольно болтать. Идемте со мной.
Госпожа Сарасина идет и говорит не переставая. Нам наперерез выбегает собака размером с кошку. Встречные пешеходы и велосипедисты уступают госпоже Сарасине дорогу. Она изучает боковые улочки, вдоль которых тянутся безымянные бутики и картинные галереи.
– Клиника вашего отца – одно из самых современных предприятий в сфере косметологии. У нас постоянная клиентура, которая обеспечивает нам новых клиентов, рассказывая о нас своим знакомым, поэтому мы избегаем фомкой рекламы, в отличие от дешевых заведений, где все делают кое-как.
Нам наперерез выбегает кошка размером с мышь.
– Вот мы и пришли – видите, вы легко могли бы пройти мимо.
Многоэтажное, ничем не примечательное здание, зажатое между вычурными соседями. Судя по списку, на первом этаже ювелирный магазин. В конце короткого коридора – металлическая дверь. Мари Сарасина указывает на латунную табличку:
– Это мы – «Юнона». Зевс превратил ее в лебедя.
– Ее пальцы танцуют по кнопкам кодового замка.
– Или это был бык?
За нами наблюдает видеокамера.
– Это драконовские методы, я знаю, но среди наших клиентов есть телезвезды, и так далее. Вы не поверите…– Мари Сарасина возводит глаза к небу,– эти ушлые папарацци на все готовы, только бы хоть на минуту пробраться внутрь. Ваш отец стал серьезнее относиться к безопасности после того, как один репортер, выдав себя за инспектора из Министерства здравоохранения, попытался залезть в картотеку клиентов. Это просто шакалы, а не люди. Пиявки. У него было фальшивое удостоверение, визитная карточка, аппаратура. Госпожа Като, адвокат вашего отца, обобрала их до нитки в суде, как и следовало ожидать,– хотя, между нами говоря, я думаю, она сейчас не особенно в чести.
Приходит лифт. Мари Сарасина нажимает кнопку «9».
– Комната с видом.– Она ободряюще улыбается.– Боитесь?
Я киваю, охваченный нервным возбуждением.
– Немного.
Она смахивает с манжета пылинку.
– Вполне естественно,– говорит она громким шепотом.– Ваш отец нервничает в три раза больше. Но – не волнуйтесь.
Двери открываются в сверкающий белизной холл, украшенный букетами лилий. Ароматизированный антисептик. Диваны с обивкой в мелкую полоску, столики со стеклянными столешницами, гобелен с лебедями на безымянной реке. Стены плавно переходят в потолок, покрытый изящными завитушками, как ушная раковина. Шум кондиционера смешивается с кельтской мелодией для арфы. Госпожа Сарасина тычет пальцем в интерком у себя на столе:
