Щепа и судьба (СИ) - Софронов Вячеслав
И тогда у меня родилось неистребимое желание совершить небольшую проверочную провокацию, а там поглядим, на чью сторону отклонятся судьбоносные чаши весов. Тем более еще днем заметил, что она время от времени как бы оценивающе бросала взгляды в мою сторону, и в тех взглядах присутствовал неподдельный интерес одинокой женщины к мужчине, к которому она смело заявилась в дом, хорошо понимая, чем рискует. Может быть, она ждала от меня решительного шага, проявления воли, чувств или чего-то иного, положенного в подобных случаях. Но что-то мешало мне тогда сделать этот самый шаг, приблизиться к ней и провести рукой по коротко подстриженным волосам, свидетельствовавшим о занятости их хозяйки делами более важными, чем собственный облик. В то же время при всей ее, казалось бы, внешней открытости и расположенности к общению и даже некоторой игривости выражений и задорному блеску больших серых глаз появлялся в них иногда неуловимый холодок расчетливости, паучьей целеустремленности завладеть объектом своего внимания, стать полновластной хозяйкой не только тела, но и души намеченной жертвы, не дав той ни малейшего шанса на побег и спасение.
Вполне возможно, то были лишь мои лишенные почвы предположения, но совсем не хотелось, чтоб они подтвердились на деле. Потому решил устроить ей небольшую проверку и окончательно определиться в вопросе наших взаимоотношений. Не пожелав ей спокойной ночи, разобрал свою постель, снял верхнюю одежду и прямиком потопал к диванчику, где и присел с краешку, положив руку ей на плечо. Она промолчала и не произвела не единого движения. Подождал немного в надежде, что рано или поздно в ней проявится женское начало. Даже через одеяло ко мне просачивался жар и мощь женского тела, рано лишившегося мужской ласки и утешения, но не единым движением она не желала проявить свои чувства, если они были. Скорее даже закаменела, напряглась, ощутив мое присутствие, чем и вовсе поставила меня в глупейшее положение. Тогда решительно нырнул к ней под одеяло и попытался прижаться, надеясь на проявление хоть какой-то взаимной симпатии. Не тут-то было! Она ловко двинула своими мощными ягодицами в мою сторону, отчего я в тот же миг оказался на полу, даже не поняв, как это произошло. Видимо, приемчик был давно отрепетирован и опробован на прежних претендентах на ее руку или тело, не знаю как сказать правильнее. Поднявшись, придержал закипающую внутри злость и спросил:
«Ты фригидна или присутствует что другое?»
«Присутствует, — даже не соблаговолив повернуться ко мне лицом, отвечала она, — вернее отсутствует — признания в любви не слышала…»
Вон оно что значит… Любовь ей подавай и никак не меньше! Ну надо же какие мы серьезные и крутые. Без любви вступить в интимные отношения с мужиком, к которому зачем-то ехала через всю страну, она, оказывается, никак не может. А откуда ей, любви-то, взяться? От сырости?
«Так я и предлагаю ей заняться», — попробовал сострить без малейшей надежды на успех и тут же услышал:
«Это называется случкой, а не любовью… Мне это не нужно. Иди лучше спать».
«Ну извини», — только и оставалось мне промямлить.
На этом наш диалог закончился. Не желая обременяться новыми неприятностями, покорно отправился в свой угол и проспал без сновидений до самого утра.
Искушение очистительное
…Проснулся от звуков переставляемой посуды и каких-то кулинарных ароматов, давно не присутствующих в моей избе. То был знакомый мне с детства запах пирожков. Выходит, жизнь поворачивалась ко мне другой стороной, заманивая в свои дебри семейным уютом и благополучием. Оч-чень интересно!
Завтракали молча, а потом началось то, что в порядочных домах называется наведением порядка. Но поскольку я подозревал, что в моих хоромах сделать такое просто немыслимо, то тут больше подошло бы другое определение. Например, полная эвакуация с последующей ликвидацией всего, что не поглянулось моей гостье. Именно так проводят шмон в армейских казармах перед приездом высокого начальства.
В сени, на крыльцо, а то и просто во двор полетели вещи, не вызывавшие симпатии у моей временной домоправительницы. То были старые чугуны, которыми я весьма гордился и держал как предмет антиквариата; сапоги всех мастей, неизвестно как прижившиеся у меня с незапамятных времен, пустые банки, треснувшие чашки, плотницкий инструмент и даже неработающий последние несколько лет приемник «Балтика», через который когда-то мой отец, а потом и я сам некогда слушали вражеские «голоса», во многом поспособствовавшие развалу «процветающего социализма». Не стало могущественного строя, а вместе с ним и выполнивших свою роль «голосов», после чего прибалтийское чудо технической мысли неожиданно отказалось служить дальше, и потихоньку светящийся в ночной темноте изумрудный глаз радиоприемника угас, скорее всего, навсегда. Но у меня рука не поднималась выбросить вон друга моей юности, которому был обязан в значительной доле полученной за время своего отрочества информации.
Не желая расставаться с юношескими воспоминаниями, выскользнул во двор, поднял приемник и втащил на чердак, водрузив его полированный под орех корпус рядом с древним ткацким станком и укрыл подвернувшейся под руку мешковиной. Они неплохо сочетались один подле другого: посредством ткацкого станка большая часть населения страны имела возможность изготовить себе холст для одежды, а через приемник сердобольные зарубежные соседи популярно объясняли нам несчастным, отчего мы дошли до жизни такой. Сейчас оба помощника человечества остались без работы, поскольку ткать мы давно разучились, а почему жить стало ничуть не лучше, вряд ли мог объяснить самый продвинутый политолог.
А уборка тем временем продолжалась и велась с немыслимым грохотом от передвижки стола, лавки и всего прочего, что попадалось на пути теперешней властительнице, но отнюдь не квартирантке моего жизненного пространства. При этом каждый ее шаг сопровождался одной и той же репликой: «А это что за гадость?!» И с печной лежанки летели вниз овчины, в воздух поднимались столбы пыли и недоуменно скрипели половицы под тяжеловесными шагами взявшей меня под свое хозяйское шефство дамы.
Ее вмешательство в мой быт носило ярко выраженный оккупационный оттенок, и оставалось лишь ждать, в каком размере контрибуцию будет предложено выплатить. Пришлось несколько раз сходить на речку за водой, наломать по дороге березовых прутьев для веника, а потом еще и порвать для использования в качестве половой тряпки старую отцовскую тельняшку, бережно и многократно заштопанную бабушкиной рукой. Никакие мои доводы, что та или иная вещь мне ничуть не мешают, не встречали ни малейшего сочувствия с ее стороны. Выходя во двор, она бросала неприязненные взгляды на недавно посаженную мной подле крыльца березу, качала головой и каждый раз спрашивала, зачем она здесь растет. Понятно, ей хотелось видеть на ее месте яблоньку или там грушу, но для меня белоствольное деревце было гораздо ближе и милее. Но разве это можно объяснить человеку, видевшему во всем лишь утилитарную сторону.
Когда к концу дня уборка оказалась доведенной до логического завершения и протерта даже лавка с обратной стороны и подушка на моей кровати заняла конусообразное положение, хозяину позволено было переступить порог своего жилища. Стоит ли говорить, что наступившая там чистота и едва ли не стерильность не только не порадовала меня, но вызывала уныние и сильнейшее раздражение. Все усугублялось еще и тем, что не стало многих вещей, пусть и не очень нужных, но привычно стоящих на своих местах и тем самым создающих какую-никакую, а гармонию, соответствующую именно
моим, а не чьим-то иным представлениям о ней. Теперь я попал совсем в иной мир, пустой и бездушный, начисто лишенный былых его прелестей и очарования.
К тому же последовало заявление, что с этой самой минуты курить мне придется не в доме, а во дворе и не так часто, чтоб не таскать в жилое помещение лишнюю грязь на обуви. Менторский тон и введение аптечно-медицинских правил общежития подействовали на меня сногсшибательно, и я тут же закурил, не сняв при этом сапог. Она промолчала и демонстративно повернулась ко мне спиной. Не выдержав, вышел во двор и с тоской поглядел на стоящий напротив дома сарай. Если бы не дырявая крыша и не комары, то не задумываясь перебрался бы туда, лишь бы не видеть, как у меня на глазах рушат и перестраивают ставший привычным пусть не мир, но мирок, в котором ощущал себя вполне уютно и комфортно.
