Сью Таунсенд - Королева Камилла
– Я слишком молод, чтоб умирать.
– А я слишком стар, – рыкнул Фредди.
– А я слишком боюсь, – завыла Тоска.
После того как констебли Локхарт и Бут побывали в доме Тоби, там поднялась суматоха. Барри забрал Рокки к себе в спальню, забаррикадировался и не переставая ревел:
– Рокки никуда не поедет!
Вайолет всхлипывала на диване, баюкая Микки на руках и умоляя внучек вразумить Барри, убедить его отдать добермана. Целуя седеющую голову Микки, Вайолет причитала:
– Этот пес для меня важнее, чем любой человек. Мне не надо на него ни стирать, ни гладить. И он не привередничает по части кормежки.
А за стеной сидела королева с Гаррисом и Сьюзен на коленях. Она уже несколько раз вслух прочла им листовку и теперь переводила взгляд с одного на другого.
– Но ведь это Англия, Англия, – повторяла Елизавета.
48
– Грэм, нам предстоит жесткий разговор, – сказала Миранда на седьмом свидании. – Не обижайся, поросеночек, но ты паршивый выродок, обаятельный, как выгребная яма. А как ты одеваешься! Какого стиля ты придерживаешься? Пенсионерский шик?
Грэм отшатнулся, будто его ударили ногой в грудь. Сам он всецело себя одобрял. Они только что вышли из «Мыши и сыра», где съели кошмарный «обед английского пахаря», состоявший из черствого багета, резинового сыра и жухлого салата.
И по дороге к бунгало Миранда начала распекать Грэма – «ни с того ни с сего», как он потом сказал Джину. Впрочем, Грэм слыхал, что женщины часто хотят изменить своих мужчин, и когда Миранда предложила, чтобы он сменил облик, Грэм решил, что это часть современных взаимоотношений. Его немного встревожило, что Миранда записала его к нескольким специалистам, а еще больше встревожила цена, которую она назвала. Но у него было наследство, а Миранда вполне четко дала понять, что до тех пор, пока Грэм не подтянет внешний вид и кое‑какие манеры, она не станет заниматься с ним сексом.
А Грэм вовсе не планировал отказываться от секса. Последнее время он был несказанно доволен собой и твердо намеревался улучшить показатели. Когда они с Мирандой занимались любовью второй раз, Грэм сказал, что возьмет секундомер, чтобы точно замерить, сколько сможет выдержать.
Миранда взмолилась:
– Грэм, прошу тебя! Мы же не на ринге собираемся боксировать.
Когда Грэм кончил, Миранда услышала, как щелкнул секундомер.
– Уже лучше, – сообщил Грэм, – четыре минуты и семь с половиной секунд.
Миранда спихнула его и умчалась в ванную, оснащенную фисташковым унитазом. Минут двадцать она стояла под душем, пытаясь дочиста отскрести себя. После этого Грэм больше не брал в постель секундомер. Но Миранда знала, что он поглядывает на маленький будильник с нарисованным Винни– Пухом.
В понедельник, в 8.30, Грэм явился в клинику Захарии Стейна, где ему рвали, пилили и наращивали зубы и под конец всех мучений поставили коронки голливудского образца. В пять вечера он прибыл к парикмахеру знаменитостей Альфи Томпкинсу, пожилому балагару – кокни. Изучив макушку Грэма, цирюльник поморщился и поднял взгляд на Миранду:
– Ты шутишь или как, беби? Да я на сортирном бачке видал богаче кракелюры.
– Грэм на будущей неделе появится на обложке «Хелло!», – сказала Миранда.
– Чуть подкрасить и создать растрепанный вид «только что со сноуборда». Наверное, так, – проворчал Альфи.
Пока ему мыли, сушили и стригли волосы, Грэм с недоумением слушал разговор Миранды и Альфи. Выходило, что у них общий круг друзей. Упоминались «торчок Пит» и «Джайлз – плановой», звучали беспечные байки о том, как трудно дойти до дому, если «накидал ся».
– Взять меня, – рассказывал Альфи, – теперь я спешу к восьми завалиться домой, само собой, с бутылкой моэта, а к девяти уже в кроватке с юной стилисточкой – резвушкой.
Они отпускали циничные замечания в адрес представителей власти, включая премьер– министра Джека Баркера, к которому Грэм питал величайшее уважение. Запрет фигурных шлепанцев и стремянок заметно облегчил бы Грэму работу. Выключив фен, Альфи умолк в ожидании оценки.
Посмотрев в зеркало, Грэм спросил:
– Уже все? Везде торчит.
– Тю! – ухмыльнулся Альфи. – Так и задумано.
– Грэм, ты выглядишь круто, – похвалила Миранда. – Завтра – одежда и обувь.
Грэм надеялся, что Миранда пригласит его к себе, в Стоук – Ньюингтон, но ей срочно понадобилось навестить в хосписе больную подругу Так что Грэм вернулся в свое бунгало, где Джин с Тоником вволю посмеялись над его прической.
Миранда же тем вечером, опрокинув не один стакан текилы с газировкой, сообщила выборному штабу Сынка Инглиша, что пусть ее лучше отымеют два медведя – гризли, чем она еще раз ляжет в постель с Грэмом Крекнеллом.
Запись политического рекламного ролика для новых консерваторов продолжалась три напряженных дня с хвостиком. В первый день Корделия, жена Сынка, воспротивилась тому, чтобы камера, софиты и электрические кабели вторгались в ванную, и отказывалась сажать детей в воду, пока инспектор по безопасности не проверит, все ли в порядке.
Нужны были всего тридцать секунд видео, как Сынок купает детей, будто это часть повседневного ритуала в их семье. Но как только Сынок наклонялся к детям с намыленной губкой, те проворно отползали в конец ванны, призывая на помощь свою польскую няню Касю. Когда вода в ванне совсем остыла и у детей сморщилась кожа на пальчиках, режиссер скомандовал отбой. Кася вынула хнычущих ребятишек из воды и закутала в теплые белые полотенца.
В сцене с завтраком дети тоже не захотели помогать отцу, и съемка закончилась мешаниной из слез, разлитого молока и натянутых нервов. Волей – неволей основной акцент фильма плавно переполз с «Сынка Инглиша, заботливого папы» на «Сынка Инглиша, любителя собак». Билли оказался сущей звездой экрана – послушный, добросовестный, молчаливый и восхитительно фотогеничный. Вся группа с ума сходила от собачонки, и Билли из статиста превратился в главного героя.
Этот щенок открыл неизвестную сторону натуры Сынка. Когда Сынок смотрел на Билли, его лицо смягчалось, а голос звучал проникновеннее. Он позволял щенку лизать себя в нос и щеки, угощал кусочками с собственной тарелки. Собака сопровождала его всюду. Сынок с руганью выбежал из «Плюща»[88], когда тамошний метрдотель отказался предоставить место для Билли. Сынок с радостью убирал вонючие какашки, которые Билли раскладывал по дому и саду, хотя своему ребенку менять подгузники он отказался после первой же попытки, во время которой его чуть не стошнило.
В пяти милях от Сынка, в Вестминстере, Джек Баркер так отчаянно хотел проиграть выборы, что резал правду – матку всем информационным агентствам, с которыми общался в дни долгой предвыборной гонки. Джек дивился, насколько легче ему стало. Напряжение ушло, отпала нужда выбирать слова и вести себя как человек, несущий самодельную бомбу. Его ум прояснился, словно Джек выбрался из темной пещеры и вдохнул свежий воздух залитого солнцем луга.
