Юстейн Гордер - Мир Софии
— Кажется, я начинаю понимать, что такое эмпиризм.
— Юм восставал против рационалистического мировоззрения также в отношении морали и этики. Рационалисты утверждали, что различение добра и зла заложено в человеческом рассудке. Мы сталкивались с так называемой идеей естественного права у многих философов, от Сократа до Локка. Но, согласно Юму, наши слова и поступки определяет вовсе не разум.
— А что же?
— Наши чувства. Если ты решаешь помочь человеку, которому нужна помощь, тебя подвигает на это не разум, а чувства.
— А если я не в состоянии помочь?
— Тут тоже вступают в действие чувства. Неоказание помощи нуждающемуся в ней само по себе нельзя назвать разумным или неразумным, однако оно может оставить ощущение совершённой подлости.
— Где-то должна проходить грань. Любой человек знает, что нехорошо убивать ближнего.
— По Юму, все люди желают другим добра и благополучия. Иными словами, у нас есть способность к сочувствию и сопереживанию. Но это никак не связано с рассудком.
— Боюсь, я не совсем в этом уверена.
— Иногда, София, не очень неразумно бывает убрать с твоей дороги человека. Если ты стремишься к определенной цели, подобная мера может оказаться весьма эффективной.
— Это уж слишком! Я протестую!
— Тогда попытайся объяснить мне, почему нельзя убить мешающего тебе человека.
— Другой человек тоже любит жизнь, поэтому его нельзя убивать.
— Это было логическое доказательство?
— Не знаю.
— Ты перешла от констатирующего суждения («другой человек тоже любит жизнь») к так называемому модальному, или предписывающему, суждению («поэтому его нельзя убивать»). С чисто умозрительной точки зрения это нонсенс. Ты точно так же можешь сказать: «раз многие люди мошенничают при уплате налогов, и я не обязана платить налоги полностью». Юм утверждал, что нельзя делать умозаключения, переходя от констатирующего суждения к модальному. Тем не менее такое явление очень распространено, особенно в газетных статьях, программах партий и парламентских речах. Привести еще примеры?
— Пожалуйста.
— «С каждым днем все больше народу хочет летать самолетами, поэтому необходимо строить больше аэродромов». Как тебе кажется, такой вывод правомерен?
— Нет, он глуп. Нужно ведь еще думать об окружающей среде. По-моему, нам лучше строить больше железных дорог.
— Или кто-то говорит: «Увеличение добычи нефти поднимет жизненный уровень населения на десять процентов. Следовательно, нам нужно возможно скорее расширить наши нефтеразработки».
— Чушь! В этом случае тоже надо думать об окружающей среде. Кстати, уровень жизни в Норвегии и так достаточно высокий.
— Иногда слышишь фразы вроде: «Данный закон одобрен стортингом, значит, все граждане нашей страны обязаны руководствоваться им». Внутреннее убеждение, однако, нередко предостерегает человека от следования таким «одобренным» законам.
— Понимаю.
— Итак, мы пришли к выводу о невозможности доказать с помощью разума, как нам следует вести себя. Ответственное поведение связано с мобилизацией не разума, а чувств, то есть желания добра другим. «Я не вступлю в противоречие с разумом, если предпочту, чтобы весь мир был разрушен, тому, чтобы я поцарапал палец», — писал Юм.
— Отвратительное заявление.
— Не менее отвратительно заниматься подтасовкой карт. Ты знаешь, что нацисты убили миллионы евреев. Как ты считаешь, у этих людей было не все в порядке с мозгами или с чувствами?
— Прежде всего, с чувствами.
— Ума кое-кому из них было не занимать, так что за такими бесчувственными решениями нередко скрывается холодный расчет. После войны многие нацисты предстали перед судом, но их осудили не за «отсутствие разума», а за жестокость. Иногда, как известно, людей освобождают от ответственности за содеянное, если они не в своем уме. Мы говорим, что они «страдают душевным расстройством» или что в момент совершения преступления они «пребывали в состоянии невменяемости». Не было, однако, такого случая, чтобы кого-нибудь оправдали на основании того, что он «страдает бесчувственностью».
— Еще чего не хватало.
— Впрочем, не обязательно обращаться только к самым страшным примерам. Если в результате наводнения начинают нуждаться в помощи тысячи и тысячи людей, вмешаться и помочь нас заставляют чувства. Будь мы бесчувственными и предоставь решение трезвому расчету, мы могли бы подумать, что в мире, которому давно грозит перенаселение, нас вполне устроит смерть нескольких миллионов человек.
— Прямо зло берет, что кто-то может так рассуждать.
— И злишься ты вовсе не головой.
— Это уж точно.
БЕРКЛИ
…он могуч и гоняет стаи туч…
Альберто встал и подошел к окну с видом на город. София пристроилась рядом.
Пока они так стояли, над крышами домов проплыл небольшой спортивный самолет с прикрепленным к нему полотнищем. София подумала, что на куске материи, длинным шлейфом тянущейся за самолетиком, будет реклама гала-концерта или чего-нибудь в этом роде. Но вблизи она разглядела совсем другую надпись:
«ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ХИЛЬДА!»
— Это уже навязчивость, — только и сказал Альберто. С гор, видневшихся в южной стороне, на город наползали темные тучи. Самолетик скрылся в одной из них.
— Боюсь, погода совсем испортится, — заметил Альберто.
— Тогда я поеду домой на автобусе.
— Как бы и это ненастье не наслал на нас майор.
— Он что, могуч и гоняет стаи туч?
Ничего не ответив, Альберто вернулся к журнальному столику и сел, теперь уже в кресло.
— Нам нужно поговорить о Беркли, — выждав некоторое время, сказал он.
София тоже села. Она поймала себя на том, что начала грызть ногти.
— Джордж Беркли был ирландским епископом, он родился в 1685-м и умер в 1753 году, — приступил к рассказу Альберто и снова надолго умолк.
— Беркли был ирландским епископом, — подхватила София.
— Но он был и философом…
— Да?
— Он чувствовал, что современные ему философия и естествознание создают угрозу христианскому мировоззрению. В частности, он видел, как набирающий силу материализм подрывает веру в то, что все на свете создано и управляется Богом…
— Ну и?…
— При этом именно Беркли оказался самым последовательным эмпириком.
— По его мнению, наши знания о мире ограничиваются тем, что мы ощущаем?
— Более того, Беркли считал, что все вещи в мире таковы, какими мы их воспринимаем в ощущении, но при этом они не «вещи».
