Александр Чудаков - Ложится мгла на старые ступени
задавали вопросы, список которых передавался в школе из поколения в поколение: какие должности занимает И.В. Сталин? Сколько членов в составе Политбюро? (Тут многие сбивались.) Как расшифровывается ВКП(б)? Но бывали и отклонения. Галю Гладун спросили, есть ли среди её родственников члены партии? «Есть. Крёстная», — простодушно ответила вступавшая.
Впрочем, был случай индивидуального приёма. Когда в седьмом классе все вступали коллективно, Генка Гежинанов заготавливал дрова и остался вне рядов. В десятом в видах предстоящего поступления в институт он этот недостаток решил ликвидировать.
Отец погиб на фронте, у больной матери он был единственный работник. С весны до поздней осени копал, сажал, окучивал, полол пятнадцать соток огорода, ухаживал за кабаном, стеклил теплицу, пилил, колол, косил сено, которое они с матерью вывозили на корове.
Я любил Генку за неунываемость, знание сельского хозяйства и за то, что он хорошо пел «Выхожу один я на дорогу», и охотно дал ему рекомендацию, рассказав, как он возит сено и дрова на корове, которая от этого даёт мало молока. Всё шло путём, но в середине приёма Генрик Гассельбах, сделавший позже карьеру в райкоме, вдруг спросил:
— Ты вступал в пионеры?
— Вступал.
— Значит, ты пионер?
— Пионер, — не очень уверенно ответил Геннадий.
— А почему ты не носишь пионерский галстук? Генка растерялся. Галстук у нас не носили даже сентёпки-второклашки и пескари-третьеклассники, и представить его на шее восемнадцатилетнего парня ростом под косяк двери и с плечами грузчика можно было только в виде дикой шутки. Однако вопрос очень понравился Сорока Разбойникам.
— Да, действительно. Пусть вступающий в ряды ответит на этот вопрос.
Антон физически ощущал гнусность вопроса — будто ему, как однажды в детстве, за шиворот засунули клубок пиявок, но как выйти из положения, придумать не мог; сковывала и Сорок Разбойников.
Ситуацию спас Петька, не смущавшийся присутствием никаких Разбойников. Он заявил, что удивлён некомпетентностью члена комсокомитета, не знающего, что из пионеров выбывают по возрасту.
— После этого ещё не вступивший в комсомол считается несоюзной советской молодёжью, — веско, как бы на что-то намекая, заключил Петька и сел на место.
— Откуда сведения? — по-индейски, не разжимая рта, спросил Антон.
— Только что выдумал, — ещё с большим индейским искусством отвечал Петька.
— Их бить их же оружием.
Петька не боялся ни учителей, ни директора, ни даже секретаря райкома, которому на встрече с молодёжью сказал в лицо, что на хоздвор райкома завозят лучший карагандинский антрацит, а в школу — угольную пыль. Такой смелости Антон завидовал.
Когда умер Сталин, Антон, придя домой, стал рассказывать, как плакали школьники и учителя.
— А я буду плакать позже, когда все перестанут, — сказал дед.
Про Сталина от него кроме слова «бандит» Антон не слышал ничего другого и деду верил. Но когда по радио пели «Чтобы руку поднял Сталин, посылая нам привет», Антону тоже хотелось идти в колонне мимо мавзолея.
Когда возвращались с траурного митинга и молчать было вроде неудобно, Антон сказал мрачно:
— Умер последний классик марксизма-ленинизма.
— При чём тут марксизм-ленинизм! — возразил Петька. — Человек какой!
Из репродуктора на столбе нам сказали: по всей стране на пять минут будут остановлены поезда и пароходы (дед вчера интересовался — а самолёты?), фабрики и
заводы и включены заводские и прочие гудки. И действительно, заглушая радио, заревел гудок промкомбината — единственного промышленного предприятия Чебачинска. Мы остановились, послушали. Занятия были отменены, и мы пошли к Петьке и под траурную музыку из чёрной тарелки репродуктора до вечера играли в дурака.
26. Приобретённые признаки наследуются
Надо было ещё съездить на дачу к тётке жены — помочь в саду-огороде. Делать это Антон не любил из-за её агрономической и общебиологической безграмотности, которая не уменьшалась, хотя дача существовала уже лет тридцать. Владелицу Антон не мог убедить завезти на участок перегной и птичий помёт, да и самим устроить землеудобрительные туки, не перекапывать приствольные круги, что разрушает поверхностную корневую систему, а только мульчировать их, делать посадки под зиму. С дедова голоса он произносил речи о том, что на тяжёлых и холодных землях такие посадки необходимы: зерно будет мучнистее, волокно конопли и льна — плотнее, ядро у масличных — тяжеловеснее и выход масла больше, подзимние лук и чеснок обладают большей укоренённостью и лучшей кустистостью, более тучной зеленью, морковь содержит больше каротина и поэтому ярче, оранжевее… Завести Антона на любую научную тему можно было с пол-оборота. По утрам, за чаем на веранде тётка просила провести очередную беседу по агрономии.
— Вы же всё равно ничему не последуете.
— Мне нравится сам язык. Как жаль, что я не знакома с твоим дедом. А ведь, в сущности, можно было бы съездить, поговорить…
Но людей с подобным отношением ко всякому знанию дед терпеть не мог и разговаривать с ними избегал.
На огороде и в саду дитятей Антон проводил с дедом целые дни. Высевали семена, сажали рассаду, вносили органические удобрения, по ходу дела дед осуждал увлечение неорганическими и предсказывал, что мир вернётся к навозу. Много лет спустя Антон прочёл — уже некому было об этом рассказать, — что в Англии возникло целое движение «натуралистов», отрицающих минеральные удобрения. Ещё позже в какой-то газете он увидел идущего за плугом с симпатичной лошадкой пахаря, напомнивших ему левую часть картинки «Прежде и теперь» из «Календаря колхозника» (на правой был трактор).
Подпись гласила: «В Англии создаются курсы для фермеров, которые отказываются от использования тракторов в сельском хозяйстве и возвращаются к «лошадиной силе» в прямом смысле слова. На снимке: практические занятия на курсах фермеров». Деда это тоже бы не удивило, он всегда говорил: трактор слишком тяжёл, нарушает структуру почвы, вот если б плуг один ходил по пашне.
О структуре дед говорил часто, это красивое и полезное слово Антону очень нравилось, ещё лучше звучало структурирование, которому помогали прекрасные животные — дождевые черви, в хорошей почве их может быть несколько сот пудов на гектар, дед объяснял, почему они выползают после дождя на дорожки. Трудно было потом удержаться, чтобы не написать про это стихи. «Дождь прошёл, струи его косые затопили дышащую слизь. Мраморные черви дождевые по дорожкам сада расползлись. Персть его безжизненно-нелепа, вялая покинутость чехла. Где Земли частицы слиплись слепо, там его дорога пролегла. Кольцевые мышцы совершенны, безупречен, как Линнея лист, дух структуры господинно-пленный…»
