Дмитрий Сазанский - Предел тщетности
По дороге обратно сморило, сознание вспышками возвращалось, когда таксист закладывал резкий вираж. В подъезде меня встретил охранник, его ухмылка стала еще злораднее, он нахально кинул в спину — Празднуем? — когда я поднимался к лифту. Дверь открыл Петруччо и сразу с порога вручил письмо.
— На. Приехало почтой Ди-Эйч-Эл, я за тебя расписался.
Желтый продолговатый конверт с адресом, напечатанным латинскими буквами, прилетел из-за границы. Я вскрыл его и достал лист сложенный втрое, на котором уже от руки было написано послание. Подписи под ним не было.
— Это по итальянски, — тут же подсказал Петька, — он обернулся и крикнул в сторону гостиной. — Кто-нибудь владеет итальянским? Хотя бы со словарем? Пуччини, Паганини, Бертолуччи, шмуччи?
— Я могу перевести, — Василика пробегала мимо с закусками, — Айн момент.
Мы прошли на кухню. Вернувшаяся налегке рыжая красавица аккуратно взяла из моих рук листок.
— Тэк-с. Уважаемый сеньор Никитин! — Вася пробежала текст и обратилась ко мне — Я не пойму, это деловое письмо или личное?
— Откуда я знаю?
— Не томи, Вася, сейчас по башке рыжей дам, — Петька в нетерпении толкнул локтем Василису. — Шпарь, как на экзамене.
Познания красавицы в итальянском оказались не столь фундаментальные, как было заявлено, но совместными усилиями трех энтузиастов толмачей нам удалось-таки перепереть весточку на русский язык. За точность перевода не ручаюсь, но в основных чертах — письмо было от женщины, вначале незнакомка рассыпалась в извинениях, потом молила об услуге, заканчивалось послание обнадеживающим предложением встретиться как-нибудь накоротке. В довесок к письму из конверта выпала фотография, на ней в красном платье на ступеньках каменной лестницы, опершись одной рукой о вековую стену, стояла грациозная Моника Беллуччи. В общем-то я и без фото догадался от кого письмецо — ни друзей, ни знакомых, у меня за бугром не наблюдалось, последний недельный тур в Чехию случился три года назад.
— Ну ты орел, Никитин, — восторженно хлопнул по плечу Пертуччо, когда мы закончили с переводом.
Я сомневался в подлинности письма, смущали меня некоторые нестыковки. Во-первых, итальянская дива не знала моего места жительства и уж тем не могла быть в курсе, что сеньор Никитин сейчас временно обретается на квартире у друга с итальянским прозвищем. И еще, нашептать ей мой адрес мог только кто-нибудь из святой троицы, только на фига ей обращаться с просьбой встретиться с чертом через мою голову, когда она в состоянии связаться с ним напрямую, минуя посредников? Как там Дунька сказала — зачем нам испорченный телефон? С самого утра не заладилось — Бессонов, открывая шампанское, выпустил джина из бутылки, выступил с почином, желая увидеться с чертом. Вслед за ним все бросились по мою душу гурьбой с похожими, как булыжники на мостовой, просьбами — вынь да положи им Варфаламея, не медля, иначе кирдык всей последующей жизни. Если согласиться с Петькой и допустить, что Бог существует, как у него уши не отвалились, ведь ему приходится выслушивать миллионы просьб в день? Впрочем, прогресс дотянулся и до загробного царства, хотя и с некоторым опозданием, судя по устаревшему телефону черта, наверняка молитвы по дороге трансформируются в запросы и обрабатываются компьютером. Что за чепуха в голову лезет, подумал я, разглядывая фотографию нестареющей кинозвезды.
В гостиной за раздвинутым столом сидела великолепная пятерка, к уже присутствовавшим трем персонам добавились двое — ясновидящая Ксюша и старина Решетов. Едва увидев меня, он кинулся навстречу.
— Извини, Никитин, — несколько смущенно вполголоса забормотал генерал, — сам понимаешь, обмишурился. Мне Ксюша призналась, всю-всю правду выложила и про крысу мерзкую, и про твою стойкость к соблазнам.
Я не успел ни ответить, ни насладиться собственным благородством, как по другую руку возникла Носкова и увела меня от генерала, стремительно подхватив под локоток.
— Никитин, тут такое дело, сама не знаю, как так получилось, — всю решительность с ясновидящей как ветром сдуло. Видно было, что разговор предстоит личный, и она подбирает слова для верного начала. — Встреча с вами перевернула всю мою жизнь.
Мне подумалось, что Ксения перебрала и готова выкинуть фортель, я насторожился и стал принюхиваться, стараясь по запаху определить градус ее возбуждения.
— Я долго в голове вертела, — продолжала Носкова, не заметив моего подозрительного взгляда, — вспоминая, как Решетов расстроился, и как он вас пристрелить хотел, а потом вдруг поняла, что дороже генерала у меня никого нет на свете. Я втюрилась в него, Никитин, как дура, по самую маковку, что просто схожу с ума.
— В чем проблема? Совет вам да любовь.
— Если бы, — удрученно вздохнула Ксения и перешла на шепот. — Я же женщина, если вы не забыли, мне не только вздохи при Луне надобны, мне хочется отдать всю себя любимому без остатка… но тут нашла коса на камень. Вы понимаете?
— Но есть же таблетки, виагры всякие, уколы…
— Мы сразу все перепробовали, без толку. Теперь у нас одна надежда, одно спасение, свет в окошке — черт! Похлопочите, пусть он Решетову пару десятков годков скинет, а если нет, то хоть силу мужскую вернет. Вопрос жизни и смерти, можно сказать, счастья человеческого. Чертопрахова утверждает, что Варфаламей ваш, бес отзывчивый и совсем не злой, сразу откликнулся и ей с братом помог.
— Ну, это как посмотреть. Я бы не спешил с выводами, — мне пришлось вложить в голос весь скепсис. — А что за спешка такая, что вы под вечер сегодня с генералом примчались?
— Я одна приехала, а генерал меня хватился, Петру Николаевичу позвонил, ну и следом прилетел. А сегодня, — она, замявшись, обернулась на Решетова, — мы посовещались, по нашим прикидкам вам три дня осталось, если сегодня отбросить, вечер к ночи клонится. Нет, вы не думайте о нас плохо, мы вам желаем долгих лет жизни, но мало ли, когда еще такой шанс представится. Сегодня вы есть, а завтра…
— Хорошо, ты меня уговорила, — мне даже не хотелось возмущаться в ответ на ее откровенность. В конце концов, кто я им, случайный прохожий, здравствуй и прощай, сколько людей в мире умирает, по всем убиваться, слез не хватит. Промеж людей искра вспыхнула, радоваться надо, они к тебе с симпатией относятся, ты им жизнью обязан. Мог пристрелить тебя генерал? Мог. Не пристрелил. Вот и достаточно.
Глава 17. Три дня до смерти
Каждый новый день, как глоток воздуха перед окончательным погружением в океан бесконечности. Именно такая фраза всплыла у меня в голове, когда я открыл глаза, и теперь мучительно вспоминал, у кого из великих позаимствовал столь дивную мудрость.
Вчерашний вечер удивительным образом быстро скомкался, мы еще посидели с часик за столом, обсуждая всякую ерунду. Носкова допытывалась, кто подарил Василике столь дорогой гарнитур, та в итоге назвала имя черта, посетовав, что неплохо бы к такому украшению еще и присовокупить транспортное средство под стать, например, серебристого мерина с шестисотым движком. Все дружно засмеялись шутке, выдохнули, расслабились, о черте больше не заикались, находя более земные темы, но меня эта кажушаяся беспечность не могла ввести в заблуждение. Во время пирушки я то и дело ловил на себе взгляды весьма красноречивые — присутствующие терпеливо ждали, что предпримет человек, у которого есть возможность постучаться в закрытую дверь. Я же, исходя из предшествующего опыта, да и не желая попасть прилюдно впросак, не проявлял инициативу, оставляя за Варфаламеем право первой ночи. Бестиарий приходит, когда его не ждут, и исчезает, не договорив. Смышленый Петька сжалился надо мной, первым почувствовав неловкость положения, предложил закругляться, и все сразу засуетились, будто только и ждали, когда их попросят на выход. Пока гости одевались, я достал из шкафа две пачки денег — их туда спрятала Василика — и незаметно, по-воровски сунул двести тысяч в сумочку Чертопраховой, пусть слабое, но утешение. Попрощавшись со всей компанией в дверях, ласково выпроводив упиравшуюся рыжую красавицу, завтра приберетесь, я задержал Петруччо, обняв за плечи, увел в темноту кухни. Мне непременно надо было договорить.
— Слушай, а за что ты Мишку терпеть не мог? — спросил я, когда мы остались вдвоем.
— Не бери в голову, старичок, это Славкины выдумки, — Петька улыбнулся, как обычно. — Я его не то чтобы не любил, а скорее жалел. Помнишь историю с географичкой? Открыв дверь и увидев меня на столе со спущенными портками, он пришел в неописуемый восторг и сразу решил составить мне компанию, хотя я и отговаривал, зачем мне коллектив? Так вот что я тебе скажу, он решился на поступок, но, насрав физически, Мишка тут же обделался в душе навсегда. Может и не сразу, но страх такая штука, старичок, как метастазы, проникает во все клеточки организма, пока полностью не сожрет тебя. Вот он с этим страхом в обнимку так и скакал по жизни, да еще все время выискивал чужую кобылу, чтобы на ней в рай въехать, на пристяжной, а не коренной. Потому и завидовал он тебе, желчью исходил.
