Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2007)
К тому же, в отличие от пишущей и оценивающей братии, “простые” зрители ходят в кино и на ретроспективы не из профессиональной надобы, а потому что интересно. Друзья хвалили, соседи посоветовали, видел репортаж по телевизору, обсуждали в курилке.
Каждый из нас слушает музыку, смотрит ящик, шерстит Интернет. Ходит в кино, а также в традиционные места обитания культурных программ. Каждый из нас вычерчивает свои собственные “кротовьи норы”, прокладывает автономные маршруты, блуждая и выбирая то осознанно, а то и случайно. Тем интереснее и вернее слагаются впечатления, накладываясь друг на друга, создавая неповторимый рисунок каждой конкретной жизни.
В этом художественном дневнике из месяца в месяц я буду пытаться рассказывать о том, что запомнилось, запало, заставило думать. Производственный цикл журнала — несколько месяцев, именно поэтому нужно стараться отбирать такие события внутренней культурной жизни, которые не канут на следующий день после представления, но обречены на долгую жизнь в нашей общей памяти.
С другой стороны, я не обещаю говорить только о шедеврах — и потому что наши “кротовьи норы” состоят не только из взлетов, но и провалов, и потому что с новинками сложно — не все они выдерживают испытание временем.
Первые выставки Второй международной московской биеннале современного искусства (“Верю” и “Дневник художника”) открылись в конце февраля, последние — персональные экспозиции приглашенных звезд Йоко Оно и Боба Уилсона — в мае — июне, продлившись до середины лета. Между этими границами прошли десятки вернисажей и открытий, основная часть которых выпала на март и начало апреля.
1. Затакт. “Верю” на “Винзаводе”. Выставки актуальных художников, подобной “Верю”, в Москве еще не было. Художник Олег Кулик, выступивший ее куратором, устроил вернисаж за месяц до открытия биеннале, собрав лавры победителя. Переплюнуть “Верю”, встроенную в помещения бывшего винзавода (подвалах кладки XIX века), будет трудно. Очень уж необычное выбрали для экспозиции место. Самоигральное.
Российские художники не привыкли к большим пространствам — галереи у нас невместительные, бюджеты маленькие, сил и трудоспособности тоже не хватает. Кулик же сделал западную по размаху выставку — “как у взрослых” — в смысле масштабов, что потребовало крупных, монументальных форм. Таких пространств много в западных центрах современного искусства, но совсем нет у нас.
“Верю” открывает городу и миру территорию винзавода. Она и сама по себе произведение искусства: сумрачный подвал с мощными обшарпанными сводами, внушительная толщина стен, отбитая плитка. Скажут: что, мы промзон не видели? — они же сплошь и рядом нас окружают. Ан нет, после того как подобное место объявляется точкой сборки художественных коллекций, что-то исподволь меняется — искусство оказывается умозрительной рамой, заставляющей воспринимать уродство промежутка в качестве дополнительного источника любования…
Главная экспозиция Первой биеннале современного искусства два года назад проходила в бывшем Музее Ленина. Она, кстати, и показала, что не все художники выдерживают испытание кубометрами густого, звенящего пустотой воздуха. Стены залов худо-бедно осваивались, но вот сценография помещений, драматургия выставленного посредине прихрамывала, теряла убедительность, бледнея на глазах, превращаясь в необязательные граффити, росчерк на полях.
К тому же аура экс-музея придавала экспозиции неистребимый привкус стёба, тотальной иронии. Ну как же — бывший Музей Ленина: а из нашего окна площадь Красная видна! Обнажением приема оказывался торжественный зал, где на большом экране демонстрировали черно-белый фильм про Ленина. Контекст съел выставку, задавил рентгеновским излучением, о котором Андрей Вознесенский писал в поэме “Лонжюмо”.
Лучше всего с этим контекстом разобралась тогда арт-группа “Синие носы” (В. Мизин, А. Шабуров), выставившая картонные боксы с маленькими человечками (в том числе и с катающимся-перекатывающимся Ильичем). Помимо четко пойманного содержания, снайперски сыграла сама организация коробок — их периодичность, задающая экспозиции свой темпоритм. Когда коробки заканчивались (первый этаж), то истончалась и без того хлипкая драматургия.
А в подвалах винзавода инсталляция “Синих носов” потерялась. Мы ее попросту не нашли. Поскольку многие экспонаты не имеют этикеток, приходится возвращаться к началу, где висит карта-схема. Дважды сверились с указанием расположения инсталляции и дважды возвращались к инсталляции Д. Гутова с многократно увеличенными пятками мертвого Христа. Но ничего похожего ни на искусство вообще, ни на почерк “Синих носов” в этом углу так и не обнаружилось.
Хотя выставка “Верю”, разумеется, получилась не “про духовность”. Не про веру и неверие. Как любое усилие знаковой системы второго (да уже можно сказать — третьего) уровня, она на самом деле вышла про силу (или бессилие) современного искусства. Нормальная внутрицеховая рефлексия. Разбор полетов. Размышление на тему возможности сегодня серьезного отношения к самому искусству. И если есть в экспозиции момент вопроса о вере, то он должен звучать как вопрос о вере или неверии в силу современного искусства. В его возможность вообще.
Каким же теперь должно быть изобразительное искусство, чтобы оно было интересно “обычным” людям? Как изобразительное должно (может) конкурировать с другими формами творческого общественного сознания — с кино, с медиа, с шоу-бизнесом?
Скажем, становится очевидным, что литература и театр такой конкурентоспособностью не обладают: литературу заменили медиа, театр с его ритуальностью (выход в свет из бытовой беспросветности, повод сделать прическу и надеть новое платье) заменен культпоходом в ресторан. Не случайно же, что все нынешние модные заведения начинаются не с еды, но со стен — со сценографии.
Искусство выживает, превращаясь в аттракцион, в умное и тонкое развлечение. В Диснейленд для интеллектуалов и “продвинутой” молодежи. В Москве катастрофически мало незаезженных мест и незатоптанных жанров проведения досуга. Расширением культурного пространства все время занимаются молодежные журналы, но что еще можно придумать, кроме бассейнов и гольф-клубов, новых музыкальных площадок?
А если у тебя есть еще и эстетические запросы? Да, хороших кинотеатров полно, но сколько можно жевать попкорн? А тут с чистого листа в зоне отчуждения возникает место с ощутимым привкусом приключения.
Ну прикольно же забраться на зады Курского вокзала, минуя тоннель и проходную, спуститься вниз, словно в катакомбы, попасть в пространство понимания, поднимающего самооценку, столкнуться здесь с масштабностью и остроумием устройства. В подвалах вечный вечер, полумгла, артефакты высвечиваются, но не целиком, нагнетая суггестию и невозможность сделать качественную фотографию.
Еще Товстоногов говорил, что “вокруг театра тоже должен быть театр”. “Винзавод” позволяет разыграть экспозицию в лучших традициях русского психологического театра. С тотальным погружением в среду. Это же очень важно — неформатное помещение, которое назначается “музеем” и оттого начинает “звучать”. Переходы, покрытые правильным деревянным настилом, коридоры и лазы, из-за чего вдруг вспоминаешь устройство храма Гроба Господня в Иерусалиме. Лестницы наверх упираются в тупики с артефактами, в малых залах — малые формы.
Вера художников в силу искусства становится убедительной в двух случаях. Или если аттракцион оказывается удачным (“Генератор нимбов” А. Пономарева, адский лабиринт группы “Газа”) и зрители принимают активное участие. Или же если есть четкий отсыл к традиции, к классике. Цитаты, заимствование, обыгрывание. Как у того же Д. Гутова с фрагментом ступней Христа работы Мантеньи. Как у В. Дубосарского с А. Виноградовым, использовавших православные иконы. Традиция здесь выполняет роль прообраза, лишающего нынешние объекты бестелесности, умозрительности, переводит их из состояния обманок в стан чего-то безусловного.
Интересное ощущение связано с использованием видео. Его теперь в галереях все больше и больше. Но в пространствах подвалов винзавода видеоработы не прозвучали, потерялись.
Может быть, за исключением работы О. Чернышевой с маленькими мониторами, на которых мерцают окна жилых домов: для этой инсталляции подобрали правильный темный закуток со ступеньками. Экраны нужны побольше? Но даже проекция на потолке с промежностью прыгающей теннисистки, достаточно продолжительная, осталась в памяти мельканием полуабстрактных пятен.
