Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2008)
“Можно было бы отстаивать установление авторитаризма на Ближнем Востоке, если бы мы обнаружили в этом регионе автократических лидеров, склонных к модернизации <…>. Подавляющее большинство автократических правителей арабских стран практически не проявляют интереса к вопросам развития и очень успешно не допускают, чтобы демократические преобразования продвинулись дальше самых первых, небольших шажков”.
Медленно же движется исламский мир к прогрессу: даже предлагаемое лишь в тяжких случаях авторитарное лекарство — и то не подействует; как же в столь прискорбной ситуации быть?
А вот как: дело спасут свободные выборы!
“Кондолиза Райс, как государственный секретарь, ясно дала понять, что администрация готова пойти на риск и, возможно, увидеть, как экстремисты приходят к власти в результате открытых выборов. Это благоприятная перемена <…>. Расширение демократии приведет к политическому участию исламистских группировок в плюралистической системе. Приверженность многих из них демократии весьма сомнительна. Хотя многие из них желают участвовать в выборах, большинство из них отнюдь не могут быть охарактеризованы как апологеты либерализма, а такие группировки, как „Хамас” в секторе Газа и „Хезболлах” в Ливане, являются террористическими организациями. Мы можем лишь надеяться, что они со временем вольются в структуру более ответственных политических партий, готовых принять плюрализм из принципиальных соображений <…>. Но в ближайшее время события могут развиваться так, что это принесет ощутимую досаду тем, кому небезразличны права женщин, религиозная терпимость и т. п.”.
Принесет-таки досаду, оказывается. Но это все временные трудности, и веры в светлое плюралистическое будущее они колебать не должны.
“Разговоры о Четвертой мировой войне и глобальной войне против терроризма должны прекратиться, — предписывает мечтатель. <…> — Основную часть кампании против джихадизма будут вести в Западной Европе наши союзники; мы же будем играть — впрямую — небольшую роль, поскольку многие террористы имеют европейское гражданство. При отсутствии боевых операций в Ираке и Афганистане кампания против джихадизма будет напоминать не войну, а скорее серию полицейских и разведывательных операций”.
И будет казаться, что все хорошо.
Книга Фукуямы рождает и дальние, вряд ли предусмотренные автором ассоциации.
…Шли когда-то, тыщу лет назад, Крестовые походы. Необузданные воины ринулись и на христианские города; взяли они и Константинополь. Было все как обычно: насилие, истребление памятников культуры, грабежи. Плохо было все это, одним словом. Но… и оккупации бывают ведь разные: как посмотреть. Вошли крестоносцы в город по призыву одного из претендентов на византийский престол. Законного, нет ли (поди разбери), но, скажем так, естественного: сына василевса, свергнутого незадолго перед тем. Посадили его на трон. А потом (это все при оккупации) другой претендент их ставленника сверг. С крестоносцами он не поладил и в один прекрасный момент просто вышвырнул оккупантов из города. И взяли они недавно взятый ими город во второй раз…
Миновали два с половиною века; Византия успела позабыть о крестоносной Латинской империи. И теперь город взял султан Махмуд, он торжественно запечатлел свою окровавленную пятерню на колонне Софии. Наступила оккупация, теперь уже другая. С тех пор минуло полтысячелетия, вторичного штурма города туркам ни разу не понадобилось.
Крестоносцы были грубый народ. Негуманный, не уважающий справедливость и право. Вожди их были подчас неграмотные люди. Может, и просто глупые; во всяком случае, стратегическими решениями они не прославили себя. Были они просто — вожди походов . И если бы не отбросили эти походы катившийся на Европу исламский вал — некому было бы сегодня в мире говорить о гуманности и о праве.
Валерий СЕНДЕРОВ.
КНИЖНАЯ ПОЛКА ВЛАДИМИРА ГУБАЙЛОВСКОГО
+ 10
Михаил Айзенберг. Рассеянная масса. М., “Новое издательство”, 2008, 72 стр. (“Новая серия”).
Муза Айзенберга — неброская. К ней нужно привыкнуть, прислушаться, присмотреться, даже притерпеться. Мне понадобилось довольно долгое время, чтобы слух настроился на нужную звуковую и смысловую волну. Впервые я прочел стихи Айзенберга в крайне важном, думаю, не только для меня сборнике “Личное дело №” (1991), в котором он участвовал. Тогда, на фоне экспериментов Рубинштейна и Пригова, гандлевской горечи и звонкого юного отчаяния Дениса Новикова, стихи Айзенберга несколько потерялись и показались пресноватыми. Это и понятно — больно хотелось острого. Но в том же “Личном деле” были опубликованы статьи Айзенберга — и они по-настоящему заинтересовали. Так и получилось — стихи отошли на второй план, а вот статьи Айзенберга и в последующие годы читались с неизменным интересом.
— Кто такой Айзенберг?
— Это — критик и эссеист, тонко чувствующий современную поэзию и ее превосходно знающий. Да, кстати, он ведь и сам стихи пишет.
— Ах, оставьте, да кто их только не пишет.
Когда читаешь стихи Айзенберга, нужно некоторое дополнительное усилие, чтобы сфокусировать их восприятие, иначе внимание рассеивается. Стихи Айзенберга как раз и есть “рассеянная масса”. И чтобы ее почувствовать, нужно научиться в этом рассеянии различать игру преломленного света. Поэт в последней книге это явно подчеркивает. Первое стихотворение сборника — о ласточках, которые несутся, “сбиваясь в тучу”, о времени, которое “учит выстраивать укрепленья / в воздухе без опоры”. А последнее — о дожде: “И целый день, почти не шевелясь, / стоит его рассеянная масса”. Это стихи о чем-то возникающем, видимом, но не вполне осязаемом (почти не осязаемом).
Читать Айзенберга нужно не подряд, как бы воруя у самого себя. Заглянул в книжку, прочитал одно стихотворение, много два — и закрыл. Тогда возникает тот контраст свежести, который необходим. Окунулся, вынырнул с серебряной рыбкой в зубах — и бежать, пока не притупилось ощущение нечаянной прохлады. А серебряную рыбку можно долго носить с собой. И думать, и печалиться над собственной судьбой, которую стихи так чутко и чудно подсвечивают то “земляной тишиной”, то горькой усмешкой: “когда мы для своих детей / как двери, снятые с петель, / как выбитые рамы”.
Мария Степанова. Проза Ивана Сидорова. М., “Новое издательство”, 2008, 76 стр. (“Новая серия”).
Мария Степанова сегодня — поэт модный. Ничего плохого я этим сказать не хочу. Лидия Гинзбург заметила, что “мода воплощает энергию общественного опыта”1. История появления “Прозы Ивана Сидорова” моду “на Степанову” только подчеркивает. Первоначально текст поэмы (я рискну именно так обозначить жанр “Прозы”) появился на страничке Марии Степановой в “Живом журнале” под именем Ивана Сидорова <http://sivash.livejournal.com/15290.html>. Потом случилось и вовсе беспрецедентное — глянцевый журнал “Афиша” опубликовал этот большой поэтический текст на своих страницах.
“Проза” написана виртуозным раешником, который то становится вполне регулярным стихом, то обращается отрывком из милицейского протокола. Но вся эта большая — на целую книгу — поэма держит внимание читателя не только стихотворными изысками, по-настоящему изобретательными, не только смелым смешением и сказочной, и уголовной, и вполне нейтральной лексики и топики, но держит мощным сюжетным движением, которому в конечном счете в жертву (в топку) приносится все. Читатель захвачен — он глотает страницу за страницей: что будет дальше с героем, превратившимся (буквально) в петуха, и его возлюбленной — черной курицей, и с упырями, и с ментами? Куда заведет, занесет, забросит, кажется, ничем не сдерживаемый полет воображения?
И, пожалуй, самое удивительное, что “Проза” (а по своей задаче это действительно проза) написана стихами, но это не мешает чтению, а помогает. Стихи по сравнению с прозой обладают другим внутренним временем: оно несравнимо плотнее. Это — сжатое время упакованного пространства. И в этой тесноте “Происходит бесшумный оглушительный взрыв”.
Я читал книгу Степановой в метро. Доехал до конечной, вышел на открытую выхинскую платформу и, стоя на январском ветру, не двинулся с места, пока не перевернул последнюю страницу. Номинальная проза меня так не захватывала давно.
Стихи Степановой работают на разгон сюжета, а не на его торможение, как это часто случается в крупных поэтических вещах. Читателя только слегка встряхивает на рифмах, как на рельсовых стыках. Это умение заставить поэзию со всеми ее ритмами, рифмами и прочими аллитерациями работать на сюжет и есть, вероятно, самое крупное достижение “Прозы Ивана Сидорова” в исполнении Марии Степановой. Если такие вещи становятся модными, “энергия общественного опыта” хотя бы отчасти направлена в нужную сторону, и тех, кому русская поэзия небезразлична, это должно только радовать.
