Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2013)
Алина — мосластая, худая блондинка в спортивном костюме, готовая к борьбе за существование, но измученная психологической изоляцией в чужом мире. Войчита — мягкая, женственная, с правильными чертами, в монашеском черном платье и с пышной черной косой. Она пристроилась в местном монастыре «за холмами», пока Алина покоряла Европу, и сейчас приезд подруги ей совсем не с руки. Да, когда-то в детдоме они жили вместе, спали в одной постели и жесткая Алина специально выучилась карате, чтобы защищать себя и Войчиту от всяческих домогательств. Но теперь это уже не нужно. Войчиту есть кому защитить. У нее есть «Папа» — священник, окормляющий монашек и живущий тут же, в монастыре (Валериу Андриута); добрая мать-настоятельница (Дана Тапалага), сестры и сам Господь Бог. Да, тут нет электричества, печи дымят, воду приходится носить из колодца, и дни, как близнецы, похожи один на другой. Но Войчите не нужна ни цивилизация, ни большой мир. Ей не нужна даже любовь Алины. Единственное, что ей нужно, — ощущение защищенности. Она панически боится, что ее вышвырнут в самостоятельную жизнь, «на мороз», — и лжет, лжет, лжет 24 часа в сутки. Лжет, когда ест, когда ходит, когда работает, когда молится, судорожно цепляясь за маску «хорошей девочки», которая кажется ей единственной гарантией выживания. Лжет себе, Алине, сестрам, настоятельнице, священнику, Богу (вряд ли она сообщила на исповеди, какие отношения связывали ее с Алиной, иначе бы ту и на порог монастыря не пустили). И эта постоянная ложь в опасном пространстве, открытом воздействию высших сил, с математической неизбежностью должна привести к катастрофе. Мина уже заложена. Приезд Алины просто выполняет роль детонатора.
Алина останавливается в монастыре буквально на пару дней. Она ждет, что Войчита соберется и уедет с ней вместе в Германию. Подружка нужна Алине как воздух в чудовищном вакууме чужого мира: родная живая душа, родное, живое тело… Нужно, чтобы было кому обнять, спеть колыбельную на ночь, — а иначе она просто не выдержит! Все готово. Билеты куплены. Обеих ждет работа — официантками на корабле. Потом можно будет, накопив денег, купить дом… Жить вдвоем. Ни от кого не зависеть….
Войчита колеблется. Она вроде и не против поехать, но «Папа» сурово предупреждает, что в монастырь она вернуться не сможет: «У Бога отпусков не бывает». А кто его знает, как сложится там, в Германии? Работу потеряешь, заболеешь — и все, кранты. Алина хорохорится, но она ведь так же, по сути, бесправна и беззащитна. И потом — как быть с Богом? Он ведь не простит, покарает за отступничество. «Папа» учит, что спасение только здесь, а в чужую церковь и войти-то грех. А еще придется ведь спать с Алиной — иначе она не поймет. А это — грех. Содомия. Нет уж, лучше остаться здесь. Тут все гарантировано: спокойная, безгрешная жизнь до смерти и блаженство в потустороннем мире.
Войчита не говорит подруге ни «да» ни «нет». Тянет время, пытается усидеть на двух стульях. Днем едет в город, якобы в приют за дипломом заболевшей Алины; вместо этого тайком получает в полиции загранпаспорт (на всякий случай), но вечером принимается холодно проповедовать подружке, что любит ее теперь иначе, возвышенно-безгрешной любовью, и что еще больше Алины — обязана любить Бога, так что ей, Войчите, лучше, наверное, остаться в монастыре. Услышав это, Алина съезжает с катушек, бежит к колодцу топиться и оказывается в больнице, связанная веревкой от колокола, в состоянии острого психоза, осложненного пневмонией.
В больнице выясняется, что Алина психически нестабильна и склонна к шизофрении. Она слышит голоса, — в частности, голос отца, который повесился, когда ей было шесть лет. В общей палате на пятнадцать человек она лежит, привязанная к койке, и как ее лечить, врачам совершенно неясно. Поэтому, накачав Алину антибиотиками и нейролептиками, они через три дня выпихивают ее из больницы. Войчита уговаривает «Папу» и матушку снова взять ее в монастырь, хотя бы до тех пор, пока бедняжка не поправится.
«Папа» нехотя соглашается. Не выгонишь же на улицу больную сиротку. Не по-христиански как-то… Вообще, монастырь населен порядочными, добрыми людьми. Они просто оказались в ложной ситуации. И не по своей воле. Когда тоталитарное государство ушло из жизни, в обществе возник синдром «бегства от свободы», описанный еще Фроммом. У людей возникла неодолимая потребность вручить кому-нибудь свою совесть, спихнуть на кого-то ответственность за свою и чужую жизнь. И это место заняла церковь. В одном из своих интервью Мунджиу описывает парадоксальную ситуацию, когда образование и медицина в стране в полном загоне, а монастыри и церкви растут как грибы. Спрос рождает предложение. Одни бегут от свободы, другие поддаются соблазну спасать и руководить.
Монастырь в фильме, судя по всему, недавно основанный и абсолютно нищий. Полдюжины сестер, натуральное хозяйство, недостроенные кельи, денег нет даже расписать церковь. При этом монастырь помогает продуктами казенному детскому дому, и попасть сюда после выпуска почитается великой удачей (в столице, чтобы поступить в монастырь, нужно заплатить немалые деньги, а тут можно и забесплатно — если место будет). Никому даже в голову не приходит, что монастырь — это не богадельня и что нельзя в комплекте к общественному призрению прилагать монашеский подвиг.
Войчите — не место в монастыре. Но она успешно мимикрирует. У Алины так не выходит. По всему видно: она чужая. У нее на лице написано, что ее повергает в недоумение список из 464 православных грехов. Монашки ее боятся, жмутся по углам. Им повсюду чудятся плохие приметы: то крест в полене, то куры перестали нестись… Войчита надеется, что Алина приживется в монастыре, но это немыслимо. И в конце концов «Папа» вызывает Алину к себе и ставит вопрос ребром: монастырь не гостиница. Ты должна сделать выбор — раздать имущество, отказаться от денег и земных привязанностей и посвятить себя Богу. Или уйти. Подумай. Но только не здесь. Алине предлагают для раздумий вернуться в приемную семью, из которой она в свое время сбежала в Германию.
Войчита и матушка сопровождают ее. Приемные родители с виду — не монстры. Улыбаются, умильно беседуют, чаем угощают. Войчита и матушка готовы уже вздохнуть с облегчением, спихнув проблему на них, но Алина вдруг выясняет, что места ей в доме нет. Родители уже взяли другую сиротку — должен же кто-то на них бесплатно горбатиться. Семейное устройство понимается тут как узаконенная форма детского рабства.
И тогда, озверев, Алина идет ва-банк! Хватит! Она устала строить из себя «хорошую девочку». Она начинает войну, чтобы любыми средствами выцарапать Войчиту для себя у Бога. Алина велит отдать бедным все свои спортивные штаны и кофты, выдирает из приемных родителей свои сбережения, вручает их настоятельнице и заявляет, что готова поступить в монастырь. Та — в шоке, но условия соблюдены и возразить нечего. В монастыре Алина бунтует, молится, когда все едят, пытается пробраться в алтарь, где у «Папы» якобы хранится чудотворная икона, исполняющая желания. Когда «Папа» выносит икону, Алина в гневе швыряет ее на землю: вы меня обманываете! Ее запирают, она устраивает в келье пожар. Звонит в колокол посреди службы. «Папе» весь этот скандал абсолютно не нужен; он и так у начальства не на лучшем счету. Он жестко приказывает Войчите убираться из монастыря вместе с подругой. На дворе уже — настоящая зима. Снегу по пояс. Идти им некуда. Войчита рыдает. И тут добрая матушка предлагает безумный выход: если нельзя выгнать Алину из монастыря, то можно выгнать беса, поселившегося в Алине.
Собственно, с того момента, как Алина сознательно объявляет войну Господу Богу, действие, развивавшееся в «горизонтальном» пространстве реалистической социально-бытовой драмы, вдруг переходит в «вертикальную» плоскость, где ходом событий управляет уже нездешняя и непостижимая сила. Все, что происходит, кажется совершенно иррациональным и абсолютно неотвратимым. И достигается это только за счет повышенной экзальтации и нагнетания электричества в кадре.
Почему «Папа» — этот полуграмотный харизматик, вроде бы бывший спортсмен, который обратился когда-то «увидев ангела» — соглашается провести обряд экзорцизма? Он что, не понимает, что это как операция без наркоза? Почему сестры, все как одна, забыв о сплетнях, курах и кухне, подхватываются и кидаются в сражение с «бесом»? Непостижимо. Но тем не менее Алину скручивают, привязывают к носилкам из досок; для удобства, ничего не имея в виду, прибивают еще пару досок поперек. В рот засовывают кляп, чтобы она не изрыгала проклятия во время молитвы. И в таком виде ее заполошно таскают почти неделю из часовни в церковь, из церкви — в часовню (на время службы — нельзя же, чтобы люди все это видели). Алина хрипит, мычит, бьется, мочится под себя. Войчита смотрит на все это с нескрываемым ужасом. «Папа» гонит ее — ты не веришь, уйди! Пугает: когда бес выйдет, он может вселиться в кого-то другого, в самого слабого духом. Войчиту уже просто тошнит от всей этой жути. В какой-то момент она не выдерживает, ночью пробирается в церковь и потихоньку отвязывает подругу — мол, иди куда хочешь.
