Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема
А ведь со Шварцем-то все получилось!
Мать выходит вместе со мной в коридор. На полпути к лифту я вспоминаю про ринграф – я ношу его с собой со вчерашнего дня.
– Я мобильник оставил. – Я быстро возвращаюсь в палату, кладу ринграф в ее косметичку. Навредить-то он точно не навредит, хотя и в пользе его я совсем не уверен.
Я догоняю матушку уже у лифта.
Краем глаза кошусь на нее: в своем голубом длинном халате она выглядит красиво, улыбка немножко искусственная, я знаю этот изгиб губ и понимаю, что она действительно боится.
– Ничего не бойся.
– Милый, будь поласковее с Гераклом… У него нет никого, кроме меня.
– Я с ним ласков, мама, – я открываю дверь лифта, матушка стоит неподвижно – сцена как из фильма.
– Мы еще увидимся?
Я наклоняюсь и целую ее.
– Разумеется. Я знаю, что все будет хорошо, – говорю я и захлопываю за собой дверь.
Свининка, курочка и псинка
Инга ждет меня на лестнице. Я открываю дверь, отдаю ей сумку с чужим псом. Сегодня мне никто по поводу собаки не звонил. Никаких новостей.
– У тебя снова нет ничего съестного, Норрис, – говорит Инга, заглядывая в холодильник. Она не сердится, что я опоздал, я пытался ей позвонить и предупредить, но у меня телефон разрядился.
– Ну, пошли к китайцу, – говорит она, – я угощаю.
Мне не хочется есть, не хочется, чтобы меня кто-то угощал. Голова у меня забита совсем другим.
Но ладно, пойдем, поедим, а потом я вернусь в свою пустую квартиру и буду думать, что мне делать со своей так шикарно разваливающейся на глазах жизнью.
Толстый отзвонился.
Он сказал, что понятия не имеет, о какой фотографии идет речь, он никаких фотографий не брал, порно мы не смотрели, хотя и были пьяными в хлам, что может подтвердить Маврикий, а я был еще и в стрессе. «Алине ты звонил, старик, это да, пробубнил „Алина… Алинка…” – и упал, вот только это и сказал, два слова, не больше. И слушай, старик, ты о чем вообще, не понимаю, не говорил ты ни о чем, а тем более о личном, а перед этим мы разговаривали о съемках „Бабочки и скафандра”, но ты, к сожалению, в них не участвовал. И, старик, я скоро приеду, и тогда мы с тобой поговорим, потому что тут, в горах, связь очень плохая. Я же думал, что у тебя важное дело. Ой, блин, у твоей матери рак?!! Прости, старик… Нужны лекарства какие-то? Деньги? Есть кому заняться? У меня отец дружил с этим профессором из Онкологического центра, что ж ты сразу-то не сказал, а то намеками все, как будто мы с тобой вчера познакомились, ты не бойся, старик, все будет хорошо, не падай духом и прости, что я на тебя накинулся, но надо было сразу сказать, а ты же начал-то про Алину и какую-то дурацкую фотку… Ну и еще – я рад, что ты получил работу. Как какую работу? Ну, тебя же хотели взять в „Шепот на рассвете”. С тобой кто-нибудь связывался?»
Слишком много для одного телефонного звонка.
Слишком.
Я не могу переварить всю эту информацию, пока чего-нибудь не съем – потому что буквально падаю с ног от голода.
Я должен разобраться со всем этим. Сам. И мне надо найти Геракла.
– Пойдем?
– Да, – говорю я Инге и закрываю дверь квартиры.
Из соседней двери выходит Крыся.
– Иеремиаш, на следующей неделе возвращается твоя обожаемая соседка. Привет, Инга. Збышек сказал, что поможет тебе…
– Поможет?
Чем мне может помочь Збышек, когда я сам так непоправимо все испортил?
– Ну, с ремонтом кухни… Тебе надо с ним договориться…
Я машинально киваю головой, Инга держит сумку с собакой.
На улице кипит жизнь.
Всего пара теплых дней – и люди повылезали из своих домов.
Они гуляют. Некоторые – с собаками. Некоторые обнявшись, некоторые сами по себе – идут и радуются неведомо чему.
Мы входим к моему вьетнамцу (или китайцу, я их не различаю, а мы для них, наверно, тоже выглядим все одинаково).
Инга берет собаку на руки и вручает мне сумку.
Китаец-вьетнамец радуется при виде нас, а еще больше – при виде Шварца:
– Ой, собаська, собаська.
– Нет, нам не собачку, нам курицу, – говорю я решительно, потому что не понимаю: то ли он нам предлагает уже меню, то ли просто любит собак, очень у них это всегда звучит двусмысленно.
– Кулочка и лис с овощами, – повторяет он наш заказ, а потом заглядывает Инге через плечо: – Собаська есь?
– Собаська не есь! – отвечает Инга. – Собаська фу есь!
– Есь, есь, – улыбается китаец.
– Эту собачку не есть. Есть курицу, свининку, а собачку – не есть.
– Есь, есь. Был и есь. Вчера был, сегодня есь, завтра есь.
– Yesterday? – интеллигентно спрашивает Инга.
– Yesterday evening. The same dog was here. Small pet!
– The same one?
– Looks like the same one.
Мы стоим, как дураки. Я вроде бы все понимаю – «вчера здесь была похожая собака», – но ничего не понимаю.
– Был голодный, я дал кулочку. Холосый мальчик! – Он протягивает руку, и Шварц, разумеется, тут же кидается на него, Инга едва успевает его удержать.
– Не этот собаська, тот доблый, а этот недоблый, – китаец отдергивает руку и перестает улыбаться.
– Где собака? – хватаю я его за руку.
– Тута, тута, – он показывает на заднюю стенку своей будки.
Как по команде, мы с Ингой бросаемся к выходу.
Бежим за будку, Инга с одной, я с другой стороны.
Из-под старых досок, которые валяются на задах будки, несмотря на рычащую Горчевскую, до меня доносится слабое скуление.
– Геракл? – спрашиваю я и падаю на колени.
Я многое отдал бы, только бы это был Геракл.
Я никогда больше не крикну на него.
Не назову его сукиным сыном. Клянусь.
Что-то мелькает между досками, а потом начинает выползать в мою сторону.
Это Геракл.
Я замираю, а потом медленно протягиваю руку. Инга выходит из-за угла и останавливается. Геракл, не обращая ни на что внимания, подходит ко мне и лижет мне ладонь. Я хватаю его на руки. Это лучшее, что могло со мной случиться. Я прижимаю этого сукина сына к груди, он дрожит и кажется мне похудевшим, лежит на моих руках так, будто именно на них родился. Я глажу его по голове, он пытается замахать хвостом, но у него нет на это сил.
– Глупый ты сукин сын, – говорю я.
– Пошли за едой, – обрадованная Инга поворачивается, а я стою с этой жучкой на руках и первый раз, ей-богу, первый раз за все эти долгие, долгие недели чувстую себя по-настоящему счастливым.
– Это твое, это мое, идите домой, а я пошла ловить такси, – Инга вкладывает мне в руки пакет с едой. Я ей невообразимо благодарен.
Она и правда как мужик.
* * *Я помыл Геракла, он не сопротивлялся. Вытер его своим полотенцем и завернул в другое, сухое. Он трясся, но лежал спокойно. Попил немного воды, а в сторону еды даже не посмотрел. Я положил засранца на свою постель.
Он заснул.
Шлейки его сохли в ванной.
Я съел уже почти остывшую курицу, перенес собачьи миски в комнату – если проголодается, встанет и поест, и осторожно положил Геракла рядом с собой.
Спал я как убитый.
* * *Просыпаюсь я рано, мне неудобно, и я не сразу понимаю почему. Что-то меня душит, я поднимаю руку – на шее у меня что-то лежит и мешает мне дышать. Тогда я соображаю – на шее у меня животное. Я снимаю Геракла со своей шеи и сразу понимаю, хотя не слишком-то хорошо разбираюсь в собаках, что с ним что-то не так. Плохо ему.
Я подсовываю ему миски – он не хочет есть. Тогда я надеваю на него упряжь, никогда в жизни я его больше с этого поводка не отпущу, ну уж нет, и мы выходим гулять. Он писает, но его моча цвета темного пива, а самого его шатает из стороны в сторону. У него даже нет сил идти. Я беру его на руки.
Только этого мне не хватало.
Болезнь
Может, этот китаец его чем-то траванул?
Я начинаю думать, что теперь делать. Возвращаюсь домой, открываю компьютер, так, ветлечебница в двух шагах от нас. Выпиваю наскоро кофе, пакую пса в сумку, он не протестует.
В лечебнице тихо и спокойно. Три стульчика, на одном из них – морская свинка с хозяйкой, на другом – Геракл со мной, на третьем – такса с прилично одетым, очень старым господином.
– Заболел пес? – старик заглядывает в мою сумку.
– Надеюсь, что нет.
– Тогда зачем вы пришли?
– Он что-то слабый.
– Так это все слабые. Вот я тоже не слишком-то сильный. И тоже пришел со своим. Вы идите передо мной. Нам-то спешить некуда. Мы можем и посидеть.
– Спасибо, – говорю я искренне, нет у меня времени, чтобы часами высиживать в компании морских свинок и чужих собак, да и любых других животных тоже. Самое главное – я его нашел.
Ветеринар очень симпатичный. Спрашивает, как давно собака плохо себя чувствует, я ему объясняю, что не видел своего уродца несколько последних дней, потому что он сбежал в самоволку, но что он со вчерашнего дня какой-то не такой. И писает пивом.
