Фарид Нагим - TANGER
— Ня-а-нь, а почему Гарванич — Гарванич? Фамилия такая?
— А-а, — обрадовалась она нашему совместному общению. — Он сам всем говорит, что он сербский князь.
— Смешно.
— Да, как ты — Степной барон… О, Анваруля, я люблю этот сыр!
— Этот?
— Да, ты понюхай его, чем пахнет… ну чем, скажи?
— Спермой.
— Точно, а ты откуда знаешь?
— Ну, у тебя вопросы…
— А у тебя ответы!
— Хочешь, джин-тоник Greenalls возьмем, как он тебе, Анвар?
— Ненавижу, у меня с ним плохие воспоминания связаны.
Я встал на подставку тележки и катился за Няней.
— Какой ужас, — вздыхала она. — Какое-то царство потребления.
Она ужасалась, но ей нравилось здесь.
— А там смотри книги, видео. Кустурица снял какую-то комедию, возьмем?
— Надоел мне Кустурица. Сам себя пародирует. Все кончено.
Какие-то люди искали друг друга и перекрикивались на весь зал. Я чуть не врезался в электрокар.
— Подожди меня, я схожу в бытовые товары. Купить тебе что-то для бритья?
— Нет, я так, мылом.
— Ты што говоришь-то, зай?
— Купи пену.
— Пену, может, лучше гель? Что с тобой?
— Мне плохо, Няня.
— Как?
— Мне просто пиздец, у меня руки отнимаются, давай быстрее и все, пять минут еще и все. И все, все…
— Но куда же ты все спешишь, Анвар? Куда тебе спешить?
У меня падало давление. Девушка у касс оглядывала свои покупки с якобы детским, но на самом деле бездумно-животным взглядом, и закусывала губу, будто бы перед некой проблемой. Толстый женственный мужик с абсолютной уверенностью в законности своего существования обхватил губами горлышко Guinness, глотнул. Безостановочно пищали кассовые аппараты и играла компьютерная музыка, верещали игровые автоматы, хрустели пакеты. Пахло синтетическим переходом от жизни к смерти. Кто-то звонил по мобильнику и трепал барсетку. Я чуть дольше посмотрел на женственного парня и сразу же увидел страх в его глазах, еще немного, и я бы разоблачил его, он отвел взгляд и беспомощно оглядывался. Я увидел в руках кассирши «Печень трески». Вспомнил, как Серафимыч покупал мне печень трески, и, если она была горькая, он сам ее съедал, а мне покупал новую. Как он умудрялся так делать покупки, что я ничего не замечал?! Он будто бы и не покупал еды, но мы не умирали с голоду.
Няня обиделась на меня и нервничала с красным лицом. Из-за ее обиды и этого лица, и оттого, что я очень хотел, чтобы все было мило, как у людей, я рассвирепел еще больше и готов был орать на весь магазин и не упаковывать все это в аккуратные пакеты, а расшвыривать. Вот сейчас. И я глубоко вдыхал и считал до тридцати.
— Что случилось, Анвар?
«Десять, одиннадцать, двенадцать…»
— Так… ничего, Нянь, — я укатывался от нее на тележке.
— Я уже не понимаю, что я такого сделала?
«Семнадцать, восемнадцать».
— Могу же я знать. Ведь ты от меня скрываешь…
Мы вышли на улицу, я катился на тележке к нашей машине.
— Няня, я просто ненавижу всех этих людей!
— Да что они-то тебе сделали?!
«Двадцать девять, тридцать».
Няня закричала и поднесла ладонь ко рту.
— Я их…! — спрыгнул и пытался затормозить, но тележку и меня заносило, а они все ехали, я увидел нагнувшееся ко мне лицо водителя в куртке «Аляска», и вдруг чужой и неожиданно сильный удар… этот запах и медный привкус крови в носоглотке.
Открытые двери машины, Няня что-то объясняет какому-то мужику… а что случилось?
Нелли Рубер-Волкадаева — 500 $
Куда бы мы с Няней не пошли, всегда было ощущение, будто я выглядываю из кармана чужого мне мужика, и вздрагиваю, когда его называют моим именем, и стыжусь перед своим вечным сторонним наблюдателем.
— Нянь, а что за необходимость такая координировать работу в сфере пиар, в целях создания положительного имиджа налоговой полиции Российской Федерации?
— Так, подожди, Анвар, мне некогда.
— У них один имидж…
На этих светских мероприятиях Няня подходила к нужным людям и с особенной беззаботностью быстро проговаривала свою должность, слегка выделяя «налоговой полиции».
— О-о, — с шутливым испугом отстранялись собеседники.
Няня сдержанно улыбалась.
— Да-а, поднялся я, поднялся, — говорил парень с комсомольски-плакатным лицом 1970-го года.
Он с гордостью выпячивал свой цинизм, это было модно, и Няня слушала его с уважительным одобрением и намеренно преувеличенной завистью.
— Эх, мне б еще два таких дефолта, — сожалел он.
Няня понимающе кивала головой человеку, благодаря которому моя стипендия уменьшилась теперь в три раза. Они словно бы состояли в циничном и радостном заговоре против всех нас — лохов.
Welkome-cocktail.
Я ходил с занудным мучением в груди — все лица были знакомы, но я никого не знал и с задумчивым видом пытался вспомнить, где же я их видел всех. Вспоминал — ах, да, по телевизору, но и это ничего мне не давало.
Взял еще водки и бутерброд, официант недоуменно глянул на меня с той стороны баррикады. Рядом, ожесточенно шепча, решали вопрос мужчина и женщина, вдруг что-то вспыхнуло. Ба-а… Они одновременно развернулись и как бы вогнулись внутрь себя. Мужчина поднял бровки, округлил глазки и состроил лицо простого, открытого и доступного полуидиота, а женщина, чуть склонив плечо, а другим как бы прикрываясь, улыбнулась такой располагающей, простой и скромной улыбкой деревенской девчонки, что я сразу узнал в ней одну актрису.
— Что ж это, бля, водочка есть, а огурчиков нету? — спросил бородатый мужик.
Рядом с ним стояли и косились на него две девушки модельной внешности. Наверное, банкир.
— Олежа, бери стакан.
— Слушайте, я, бля, такой мини-мотик купил…
— Смотри, какие девчонки.
— Да ладно ты, бля.
— Девчонки, вы не уходите, постойте пока.
Вдруг группа женщин у стены развернулась и картинно замерла. Вспышки фотоаппарата. Потом фотограф весело шутил и щелкал молодую пару — они стояли, улыбаясь с задорной и милой простотой.
Удивительно, что все они радовались. Часто показывали фотографу язык. И всё радовались, как простые и открытые люди. Ходил кругленький «газетный человечек» со своими инсталляциями, и неинтересно приставал ко всем, настойчиво пытаясь что-то объяснить. Потом тетка, к которой Няня тоже подходила, с хохотом оторвала у его инсталляции нечто похожее на мужской член и, пьяная, дразнила этим свою декоративную собачку. «Газетный человечек» ушел, приподняв плечи и с этой своей застывшей улыбочкой.
Удивительно, как лишние деньги мешали женщинам. Они модно и дорого одеты, слишком, настолько модно и дорого, что это уже казалось чем-то уродливым и смешным.
— Погоди-ка, а что это у тебя?
— Оставь, ты знаешь, я не люблю, когда лейблы выпячиваются, я их прошу срезать прямо в бутике…
— Ну-ка, девочки! — и женщины, изможденные постоянным стремлением похудеть еще больше, чтобы стать еще красивее, картинно замерли перед объективом.
И что-то неуловимо похожее в лицах — это и есть пластическая хирургия. Нижняя губа — полным и гладким, сгибающимся валиком. Когда они говорили, то казалось, что у них насморк и губы обмазаны вареньем. Эти операции подтяжек кожи лица, видимо, делались по одной технологии и такие разные женщины становились на одно лицо — похожее на лицо гомосексуалиста.
И этот их испуганный, зауженный на злободневное ум. Знать, что Кундера — это хорошо, «Парфюмер» уже давно не моден, моден Павич, что «Труссарди» слишком сер и скромен для России, а яркие Версаче, Кавалли и Дольче и Габана слишком жирно и уже испохаблено новыми русскими и особенно нерусскими; «Эскада» для жен чиновников московской мэрии, актуально Жербо, Шервино, Си Пи Компани, Демюльмейстер, джакузи — отстой, а баня хорошо; Ибица — пошло, в моде снова Япония и Камбоджа; йоркширский терьер надоел, электронная собачка «Сони» прикольнее; в пробках удобнее смарт кар… и «я кончила на концерте Паваротти»… Несколько раз слышал о Меннигетти, об Ошо Раджнише, мол, помогает жить в мире с самим собой. «Гималаи — духовный центр Земли».
Странно, что по отдельности, они очень даже умно мыслили, даже с некой анархической иронией над всем, но вместе создавали ауру пошлости и тоски.
— Ха-а-а! — показно замерла группа болезненно загорелых товарищей перед фотографом.
Женщина фотограф присмотрелась ко мне, но я не был селебрети.
Я понял, что вся эта party скоро появится фоторепортажем на задних страницах глянцевых журналов, и мы с Ксенией будем завидовать этой жаркой, насыщенной и творческой жизни этих таких простых, даже наивных и целеустремленных людей, лучших представителей поколения.
Скука и бессмыслица, дорого обставленные дешевые удовольствия, и так далее, короче, еще один вид пошлости — богатство.
Вышли с Няней на стоянку и увидели этого бородатого банкира. Он стоял на подрагивающих ногах и ухмылялся, ширинка расстегнута. Столкнулся со мной взглядом и посмотрел с удивлением. Удивляясь тому, что я там же, где и он, но он меня не знает. Не может припомнить. Он провожал нас взглядом и чего-то ждал. Он хотел посмотреть, в какую машину мы сядем. Няня ссутулилась и по-мужски шла впереди меня, доставая из сумки ключи и панель магнитолы.
